Эдуард Тополь - 18+, или Последний аргумент
Короче говоря – никакого Стэнли Бронштейна! Это сломает все ее планы и всю ее жизнь! На кой черт он ей нужен?
Ей вспомнилась сцена, которую она уже три года пытается и не может вытравить из своей памяти. Тогда, три года назад, она была в бронксовском зоопарке и, как и другие посетители, буквально застыла от шока перед вольером обезьян. Потому что там, за решеткой, огромный орангутанг, сидя на развесистом дереве, имел – тут иначе не скажешь – с десяток обезьян, которые визжали, орали и прыгали по веткам вокруг него. А он, не вставая с места, своими длинными лапами хватал одну из них, насаживал, как на шампур, на свой огромный малиновый пенис, несколько секунд – под ревнивые крики остальных макак – шарнирно поднимал ее и опускал по этому орудию, после чего буквально отбрасывал в сторону, хватал следующую макаку, повторял с ней ту же процедуру и хватал новую…
– Вот это мужик! – сально восхитился рядом с Валенсией какой-то молодой парень, и Валенсия впервые в жизни не сдержалась – залепила ему пощечину.
И он смолчал, а она ушла из зоопарка под женские аплодисменты.
Теперь, душной брайтонской ночью, Валенсия, мечась по своей постели, говорила себе: а чем этот Стэнли отличается от ее отца и от того орангутанга? Наверняка такое же животное. И, убедив себя в том, что «этого не будет, потому что этого не будет никогда!», успокоилась и уснула в четвертом часу утра. Но и во сне ей снился огонь и какие-то раскаленные угли, по которым она шла босиком.
А в десять с копейками она уже была в Манхэттене, в своем магазине на 47-й улице. После дождливой ночи здесь было душно, Валенсия включила кондиционер. Салон с пустым еще прилавком и итальянским диваном и задняя комната с холодильником наполнились самолетным гулом. Валенсия открыла холодильник, достала высокую початую бутылку кока-колы и жадно прильнула к ее горлышку. Но не успела сделать и двух глотков, как звякнул колокольчик оставшейся незапертой уличной двери. Едва не захлебнувшись, Валенсия выглянула в салон – кого там принесло, она же не вызывала ни Григория, ни Виктора!
Стэнли стоял на пороге, занимая своей фигурой весь дверной проем. Наверное, чтобы войти, ему пришлось даже пригнуться. А теперь с «дипломатом» в левой руке он стоял, как атлант, на плечах которого лежала притолока, и лучистыми глазами Джонни Деппа спокойно осматривал ее магазин.
– Доброе утро, – сказал он, увидев Валенсию.
Поскольку Стэнли вошел буквально через минуту после нее, то, скорее всего, он тут давно, и был где-то рядом, в соседнем магазине у своего или отцовского клиента. Теперь, не дождавшись ее ответа, он правой рукой неспешно ощупал бронированную дверь, потом осмотрел сигнализацию в уличной витрине, под прилавком и под кассовым аппаратом, а также еще выключенную видеокамеру в верхнем углу над прилавком и записывающий блок в задней комнате. Зачем-то попросил открыть еще пустой сейф. Когда его глаза остановились на бутылке кока-колы, Валенсия наконец открыла рот:
– Хотите коку?
– Да, – сказал он.
В задней комнате сесть было не на что, Григорий еще не привез стульев, а в салоне был только диван.
– Извините, у меня еще нет ни стаканов, ни чашек… – сказала Валенсия.
Стэнли молча взял из ее рук кока-колу, сел посреди дивана, тремя глотками опорожнил бутылку, открыл черный «дипломат» и кивнул на место рядом с собой.
– Садитесь, оформим страховой договор.
– Извините, я сегодня без чековой книжки…
– Хорошо, чек пришлете по почте. Садитесь.
Она знала, что рядом с ним садиться нельзя, потому что даже вот так, на расстоянии ее накрыло жаром такого желания, что спазмом свело весь низ живота. Но и не сесть было уже невозможно. Она сглотнула какой-то ком в горле, села подальше от него, у бокового валика дивана и обреченно закрыла глаза.
– Что с вами? – услышала она его голос. – Что-то не так? Вам плохо?
Да, все было не так, как она планировала, но с этим уже ничего не поделаешь, в «Розарии № А08» не учили, что делать, когда не ты притягиваешь мужчину, а он притягивает тебя сильнее любого магнита. Или это сработал комплекс Электры, и ее гены опознали в нем ее отца? Но неужели когда-то, двадцать шесть лет назад, молодой доктор Эстебан Херар точно так же притянул к себе ее мать?..
– Что случилось? – снова спросил Стэнли. – Я могу вам помочь?
«Можешь, – подумала она, – ты – можешь. Просто протяни руку и обними меня!»
И он услышал! Хотя она не открывала рта, он действительно протянул огромную правую лапищу, обнял ее за талию и, словно котенка, поднял и посадил к себе на колени. Да, все ее 176 сантиметров и 68 килограммов – одним-единственным жестом! А в следующую секунду его мягкие губы уже осушали слезы на ее щеках. И вдруг она с каким-то даже хрипом одним-единственным выдохом выдохнула всю свою деловую решительность бизнесвумен, весь свой тренинг в гэбэшном «Розарии», всю свою целеустремленность и далеко идущие планы. И не то как родному отцу, не то как будущему любовнику сама открыла губы навстречу его теплым и мягким губам.
Господи, что это было? Что случилось с ней на этом диване? Никогда, ни с Марком, ни с Ребером и вообще ни с одним из мужчин, которые были у нее в жизни, у нее не было того, что произошло с этим Стэнли! И дело не в порнухе, забудьте! Никакая «Эммануэль», никакой Марлон Брандо в доисторическом фильме «Последнее танго в Париже» и никакие порносайты не покажут вам то, что делал с ней этот Стэнли на итальянском диване, на полу, на пустом прилавке и просто на весу, в воздухе! И что она делала с ним без всякого Баха, Шнитке и прочих гениев музыки… Да, впервые в жизни не Валенсия трахала мужчину, не она дирижировала этим процессом и «командовала парадом», а ее трахали, факали, имели, и это оказалось полнее, глубже, мощней и чувственней, чем все ее предыдущие сексуальные опыты. Оказалось, что отдаваться мужчине, быть скрипкой, флейтой, виолончелью и просто сосудом в его руках, быть для него послушной девочкой, котенком и даже игрушкой, которую он заполняет, почти разрывая, своим могучим, горячим и буквально намагниченным Столбом, пульсирующим токами бешеной энергии, – вот в чем, оказывается, воистину божественное и губительное предназначение женщины.
Словно лопнувшая почка, распахнулась, наконец, ее зажатая гэбэшными тренировками чувственность, словно выпущенный на волю жаворонок, взмыли в небо ее душа и неизвестное даже ей самой бешенство ее сексуального темперамента. Она потеряла счет своим оргазмам, ей казалось, что ее матка просто истекает ими уже беспрерывно, словно Ниагара в Ниагарский водопад…
Как два великих музыканта в круглосуточном джаз-сейшн перехватывают друг у друга мотив для сольного «квадрата», так почти сутки – да, ровно двадцать два часа! – Валенсия и Стэнли занимались только этим, нон-стоп, не выпуская друг друга и в редкие десятиминутные перерывы на сон. Они не включали свет, не выходили из магазина даже за пиццей, а обошлись одним-единственным сэндвичем, который оказался в его «дипломате» и который еще в Бостоне его мама завернула ему в пергаментную бумагу. А потом опять было это безумие секса, это пожирание друг друга, эти водопады оргазма и взлеты эрекции…
Когда на следующее утро за Стэнли закрылась дверь и он ушел на Центральный вокзал к поезду на Бостон, Валенсия, проваливаясь в сон, знала абсолютно точно, что такое безумие бывает только раз в жизни и больше не повторится никогда.
10
– Что с тобой? – спросил Григорий Шехтер, когда через два дня она вызвала его за час до прибытия броневика с ювелирным товаром из Бостона.
– Ничего. А что?
– Ты какая-то другая…
Она и сама знала, что двадцать два безумных часа со Стэнли сделали ее другой. Так, получив сольную партию, балеринки из кордебалета обращаются в прима-балерин, так кизиловые деревья за первые теплые апрельские сутки превращаются в пышные розовые шары. При этом Валенсия даже от себя скрывала эту метаморфозу и постоянно хмурила брови, стараясь вернуться в прежний образ деловой и бесполой бизнес-леди.
Но и когда они с Григорием раскладывали в витринах – наружной, в окне, и внутренней, на прилавке – все эти бархатные коробочки и футляры с изящными золотыми и платиновыми колье, браслетами, кольцами, перстнями и серьгами, когда писали к ним ценники и складывали остальной товар в сейф, – даже в эти, безусловно, ответственные рабочие моменты ей вдруг виделись миражи их со Стэнли схваток на этом прилавке, у этой стены или на полу у кондиционера, где они пытались остудить друг друга перед новым соитием. Словно энергия их сексуальных баталий, как шаровая молния, еще носилась в воздухе магазина. И даже поздно вечером, когда она покидала свой магазин, шумно закрывая скрипучие стальные шторы уличной витрины и стальную решетку входной двери, ей казалось, что там, за дверью, два призрака еще занимаются любовью…
И теперь по ночам яростная жажда новых сексуальных потрясений так захватила ее сны, и этот Стэнли выделывал с ней такое, что, просыпаясь, она бежала в душ и там пальцами и теплыми струями воды доводила себя до оргазма – но только для того, чтобы, уснув, снова оказаться в мощных руках Стэнли и ощутить в себе его огромную, горячую и всепроникающую власть. Эти муки вожделения затмили даже торжественный момент открытия магазина и традиционную, как ей объяснили соседи-хасиды, вечеринку с одной-единственной бутылкой шампанского, которым нужно было побрызгать тут все углы. Даже радость от первой – на почин – и чрезвычайно выгодной продажи молодоженам-индусам сразу двух колье и четырех браслетов не избавила Валенсию от этих сладостных ночных кошмаров, после которых она вставала разбитая и не выспавшаяся.
