Джон Ле Карре - Такой же предатель, как мы
Он отвлекся на возню с бутылкой и графином.
— Вот, значит, кто они, — отстраненно заметил Перри, прихлебывая разведенный виски. — Все эти странные кузены и дядюшки на Антигуа… Воры в законе, оплакивавшие Мишу и Ольгу.
Перри не желает слезать с кафедры. Кроме конспекта по истории, от него ничего не добиться.
Пермь недостаточно велика для Димы и его собратьев. Бизнес расширяется. Преступные синдикаты объединяются и заключают сделки с иностранной мафией. В довершение всего Дима — лагерный самоучка — открывает в себе природный талант к отмыванию преступных доходов. Когда пресловутые «друзья» Димы решают начать бизнес в Америке, именно его отправляют в Нью-Йорк, чтобы организовать на Брайтон-Бич систему по отмыванию денег. Дима для надежности берет с собой Мишу. Когда братство намеревается учредить европейский филиал, главой назначают опять-таки Диму. Он выдвигает непременное условие: отрядить ему в помощь Мишу, на сей раз в качестве его правой руки в Риме. Требование выполняют. Дима и Миша действительно становятся одной семьей — вместе торгуют, развлекаются, ходят друг к другу в гости, балуют детей.
Перри отхлебывает виски.
— Все это было во времена прежнего Князя, — говорит он почти ностальгически. — Золотой век для Димы. Старый Князь был настоящим вором. Он все делал правильно.
— А новый Князь, молодой? — испытующе спрашивает Гектор. — О нем можно что-нибудь сказать?
Перри серьезен как никогда.
— Вы прекрасно знаете, что можно, — сердито отвечает он. — Новый Князь воров — сука, каких свет не видел. Предатель из предателей. Он выдает своих властям — это предел падения для вора. В глазах Димы предать такого человека — священный долг, а не преступление.
— Нравятся тебе детишки, Профессор? — спрашивает Дима с наигранной беспечностью, запрокидывая голову и делая вид, что рассматривает облупленный потолок. — Катя, Ира. Нравятся?
— Конечно. Они чудесные.
— Гейл они тоже нравятся?
— Да, вы и без меня это знаете. Она им очень сочувствует.
— Девочки сказали ей, как погиб их отец?
— В автокатастрофе. Десять дней назад. Неподалеку от Москвы. Трагедия. Отец и мать погибли на месте.
— Ну да, трагедия. Автокатастрофа. Обычная совсем авария. Нормальная. В России часто аварии. Четыре человека, четыре «Калашникова», шестьдесят пуль, а хер ли? Такая вот автокатастрофа, Профессор. На один труп тридцать пуль. Миша, мой ученик, мальчишка, всего сорок лет. Дима привел его к ворам, сделал его мужчиной… — Внезапный взрыв ярости: — Почему я не защитил моего Мишу? Почему отпустил в Москву? И пускай сука Князь всадит в него тридцать пуль, да? Пускай убивают Ольгу, красотку, сестру Тамары, мать его дочерей? Почему я его не защитил? Ты Профессор, вот и скажи мне, пожалуйста, почему я не мог защитить моего Мишу?
Гнев придает его тихому голосу нечеловеческую силу — но, хамелеон по натуре, Дима временно сменяет гнев на печальную славянскую философию.
— Ладно. Может, Ольга не такая святая, как Тамара, — говорит он, как бы принимая аргумент, которого Перри не приводил. — Я Мише и сказал: может, она чересчур на мужиков глядит и задница у нее хороша. Может, тебе, Миша, хватит по бабам шляться, посиди ты дома, приласкай ее… — Дима вновь переходит на шепот: — Тридцать пуль, Профессор. Эта сука Князь заплатит за тридцать пуль в моего Мишу.
Перри замолчал, словно с запозданием услышал звонок, возвестивший окончание лекции. У него был такой вид, будто он сам не понимает, как оказался за этим столом. Но мгновения спустя, вздрогнув всем своим длинным, угловатым телом, он вернулся в реальность.
— Вот, собственно, и все, — сказал он в завершение. — Дима ненадолго ушел в себя, потом очнулся и, кажется, удивился, что я тут; сначала он возмутился, затем решил, что все нормально, опять обо мне позабыл, закрыл лицо руками и забормотал по-русски. Потом встал, пошарил рукой под своей шелковой рубашкой и вытащил маленький сверток. Я приложил его к документу. Дима обнял меня. Это был трогательный момент.
— Для вас обоих.
— Для каждого по-своему. Пожалуй.
Похоже, ему вдруг захотелось поскорее уехать к Гейл.
— Дима дал вам какие-нибудь инструкции относительно этой посылки? — поинтересовался Гектор. Маленький Люк-второго-ранга скромно улыбался поверх аккуратно сложенных рук.
— Конечно. «Отдай это вашим аппаратчикам, Профессор. Подарок от лучшего в мире отмывателя денег. Скажи им, я хочу честной игры». Я ведь так и написал в документе.
— Вы знали, что находится в пакетике?
— Разве что догадывался. Эта штучка была завернута в ткань, а поверх нее — в полиэтилен. Вы же видели. Я решил, что там аудиокассета из какого-то микродиктофона. По крайней мере, так казалось на ощупь.
Гектора это не убедило.
— То есть вы не попытались развернуть пакетик.
— Нет, конечно. Он же был адресован вам. Я всего лишь попрочнее приклеил его под обложку документа.
Медленно перелистывая страницы, Гектор рассеянно кивнул.
— Дима держал кассету на себе, поближе к телу, — продолжал Перри, видимо надеясь прервать затянувшееся молчание. — Я сразу вспомнил о Колыме. Они, должно быть, привыкли такое проделывать. Прятать письма и так далее. Пакетик насквозь промок от пота, пришлось вытирать его полотенцем, когда я вернулся в номер.
— И вы его не открыли?
— Я же сказал. С чего бы вдруг? У меня нет привычки читать чужие письма. Или прослушивать чужие кассеты.
— Даже перед таможней в Гатвике?
— Разумеется.
— Но вы все-таки пощупали посылку.
— Да. Вы же слышали. На что это вы намекаете? Получив пакетик, я его ощупал. Через полиэтилен и ткань.
— И что вы сделали дальше?
— Убрал в безопасное место.
— В безопасное место, ага. Это куда же?
— В сумку с туалетными принадлежностями. Когда я вернулся в номер, то сразу пошел в ванную и спрятал кассету.
— Рядом с зубной щеткой, если быть точным.
— Верно.
Снова пауза. Показалась ли она им такой же долгой? Перри подозревал, что нет.
— Почему? — наконец спросил Гектор.
— Что — «почему»?
— Почему именно в туалетные принадлежности?
— Подумал, что там удобнее всего.
— Чтобы пройти таможню в Гатвике?
— Да.
— Вы решили, что именно туда и полагается прятать кассеты?
— Я подумал, что… — Перри пожал плечами.
— Что там она затеряется и не привлечет внимания?
— Наверное.
— Гейл знала?
— Что? Конечно нет. Нет.
— Я так и думал. Запись сделана на русском или на английском?
— Господи, да откуда мне знать? Я же ее не слушал.
— Дима не говорил вам, на каком она языке?
— Его комментарии я пересказал вам дословно. Ваше здоровье.
Он допил свой слабенький виски и со стуком поставил стакан на стол, прозрачно намекая на окончание беседы. Но Гектор никуда не торопился. Скорее, наоборот. Он перевернул страницу. Потом пролистал вперед.
— Так все-таки — зачем? — настойчиво поинтересовался он.
— Что — «зачем»?
— Зачем все это делать? Украдкой тащить сомнительную посылку от русского уголовника через британскую таможню. Почему бы не бросить кассету в Карибское море и не позабыть о случившемся?
— По-моему, ответ очевиден.
— Да — для меня. Но сомневаюсь, что он был столь же очевиден для вас. Почему вы за это взялись?
Перри задумался, но так и не смог ответить.
— Может быть, потому что кассета уже была у вас на руках? — намекнул Гектор. — Как говорят альпинисты — если перед тобой гора, надо на нее лезть.
— Говорят, да.
— На самом деле — чушь собачья. Альпинисты лезут на гору, потому что именно за этим они и пришли. Гора ни в чем не виновата. Виноваты люди. Согласны?
— Может быть.
— Люди стремятся на вершину. А горе плевать на них сто раз.
— Пожалуй, но… — Перри натянуто усмехнулся.
— Дима как-то оговаривал ваше личное участие в переговорах, если они и впрямь наметятся? — спросил Гектор после бесконечной паузы.
— До некоторой степени.
— До какой?
— Он хотел, чтобы я там присутствовал.
— Зачем?
— Я должен проследить, чтобы играли честно.
— Кто играл честно?!
— Боюсь, что вы, — неохотно сказал Перри. — Дима хочет, чтобы я заставил вас сдержать слово. Он изрядно недолюбливает аппаратчиков, как вы, вероятно, заметили. Он готов восхищаться вами, потому что вы — английские джентльмены, но он вам не доверяет, потому что вы — представители властей.
— Вы с ним согласны? — Гектор посмотрел на Перри своими огромными серыми глазами. — Тоже считаете нас аппаратчиками?
— Наверное.
Гектор повернулся к Люку, который по-прежнему сидел рядом:
— Старина, по-моему, у тебя назначена встреча. Не смеем тебя задерживать.
