Борис Акунин - Квест-2. Игра начинается
Норд рванулся с места, но Айзенкопф его удержал.
— Я же сказал: по моей команде. Это был первый акт. Сейчас последует второй, с фейерверком.
На крыльце Музея появилась фигура, за ней вторая. Люди о чем-то озабоченно переговаривались, глядя на погасшие фонари.
— Але-оп! — уютно промурлыкал Курт.
Где-то за кустами раздался громкий треск, оттуда рассыпался ослепительно яркий фонтан брызг.
На крыльце крикнули:
— Это будка! Трансформаторная! Зови ребят!
Из Музея, будто по волшебству, начали выскакивать люди. Они рассыпáлись от крыльца веером, быстро двигаясь в сторону обезумевшей будки. В руке у каждого было оружие.
— Ого, — заметил немец, — двенадцать человек. И наверняка внутри еще остались. Ничего себе музейчик… Вот теперь пора. Они смотрят на салют и ни черта не видят. За мной!
Преодолеть полсотни метров было делом нескольких секунд.
— Но окно закрыто! — прошипел Гальтон. — Как мы…
— Тсс! Упритесь руками в стену.
Биохимик бесцеремонно вскарабкался доктору на плечи, оттуда ступил на подоконник, покрутил по раме какой-то железкой в одном месте, в другом, толкнул форточку, и она открылась.
— Подтягивайтесь!
Он помог Гальтону тоже влезть на подоконный выступ. Потом ловко, по-змеиному втянулся в форточку — лишь ботинками махнул в воздухе. Гимнастический трюк был не из самых сложных. Норд легко его повторил.
Они оказались в темном зале — кажется, в том самом, где обитали поменявшиеся судьбой петух и курица, во всяком случае из угла донеслось недовольное квохтанье.
— Подождем немного…
Биохимик остался у окна, глядя во двор. Через минуту искры сыпаться перестали. А вскоре во дворе опять вспыхнули фонари. Кто-то из охранников разбирался в электрике.
— Ну хорошо. Попасть сюда мы попали. А как потом будем выбираться?
Айзенкопф отмахнулся.
— «Потом» будет потом. Пока же надо спрятаться. Они наверняка устроят обход, на всякий случай. Я вон в тот шкаф. Вы тоже куда-нибудь укройтесь.
Сейчас, когда двор был освещен, комната хорошо просматривалась, но кроме облюбованного биохимиком шкафа затаиться здесь было негде. Пришлось перебраться в соседний зал. Но он был пуст — только таблицы и графики на стенах. Норд перебежал к следующей двери. За ней находился вестибюль с раздевалкой.
Столик, где днем сидел администратор, пустовал. В проеме открытой входной двери виднелась спина в белом халате — дежурный стоял на крыльце, поджидая остальных.
Пригнувшись, Гальтон перебежал к раздевалке и спрятался за невысокой перегородкой, под пустыми вешалками.
Вскоре пол заскрипел под тяжелыми шагами вернувшихся чекистов. Они оживленно переговаривались между собой, шутили.
— Всё, хорош трепаться! — прикрикнул на них начальственный голос. — Марш по местам! Сельдереев, Зыков, обойдете территорию — и в дежурку.
— Есть, товарищ начальник.
— Живо, живо!
Разошлись все кроме двоих. Одним был человек, отдававший приказы. Второму, очевидно, полагалось неотступно находиться у входа.
Гальтон беззвучно выругался. Кажется, он угодил в ловушку, откуда черта с два выберешься. Как глупо! Сиди тут, пока не обнаружат.
Чуть не ползком он перебрался к окну, но оно выходило как раз на площадку перед входом. Ни одного шанса ретироваться этим путем, оставшись незамеченным.
— Музей. Это Железнов, — докладывал кому-то начальник по телефону. — Ерунда, замыкание в трансформаторной будке… Конечно, а то как же? Завтра техничку вызову, пускай проверят. Так что передайте: можно выезжать, всё в порядке.
Одна из бетонных плит, которыми было вымощено все пространство вокруг здания, вдруг стала опускаться, а потом отъехала в сторону, обнажив прямоугольную зияющую дыру. Гальтон приподнялся на цыпочки и разглядел спуск, идущий вниз под углом примерно в 45 градусов. Это, значит, и был въезд в подземный гараж, расположенный между Музеем и флигелем.
Изнутри заструился свет, и на поверхность выкатился «паккард», на крыше которого спереди горел прожектор. Потом выехал «кадиллак» директора. Замыкал процессию второй «паккард», тоже с прожектором, но только светившим назад. Автомобили прошелестели шинами через двор и исчезли.
— Ровно два пятнадцать, можно часы проверять, — сказал начальник.
— Это он домой, товарищ Железнов? — спросил молодой голос.
— Как же, «домой». Сегодня у нас чего? Фиолетовый день, по старому воскресенье. В Кремль поехал, к Самому. Через день ездеет. Порядок такой.
Подчиненный почтительно понизил голос:
— Не спит ночью Сам-то. О народе заботится.
— Товарищ Сталин никогда не спит. Особенный человек. Одно слово — гений. Только и у нас с тобой, Мишкин, служба важная. Вот ты парень молодой, малограмотный, по-прежнему сказать — лапоть деревенский, а уже по пятой категории оклад получаешь плюс карточки в распределитель. Доверяет тебе партия. И, главное, вся дорога перед тобой открыта, только старайся. Покажешь себя — можешь попасть в «нижние». А там, глядишь, и в личную охрану товарища Громова. Это, брат, не хухры-мухры.
— «Нижние», «личные» — это понятно. А еще я от ребят слыхал, будто некоторых в Заповедник какой-то берут?
Железнов рявкнул:
— От ребят? От каких это ребят? Фамилию назови!
— Я не помню… Сболтнул кто-то, — заблеял перетрусивший Мишкин.
— Говори фамилию, паскуда! Не то сам ответишь за разглашение, по всей строгости!
— Сельдереев говорил. Утром, в столовке…
— Сельдере-ев? — зловеще протянул начальник. — А ну марш за мной в дежурку. Чтоб не отперся, гнида!
Мимо раздевалки прогрохотали шаги: грозные — начальника, семенящие — подчиненного.
Повезло доктору Норду! Путь к отступлению был открыт. Но Гальтон и не взглянул в сторону выхода. Он спешил назад, к петуху и курице, где дожидался Айзенкопф.
* * *— Что так долго? Обход давно закончился. — Биохимик был недоволен. — Теперь куда?
Норд стал припоминать, с какой стороны ректорская библиотека. Кажется, через анфиладу направо.
— Вон туда!
Полки с книгами, огромный глобус, витрина с минералами… Не то!
А, вот они где, барельефы выдающихся ученых.
Луч фонарика пробежал по лисьей физиономии Ньютона, по ехидной улыбочке Эйлера и остановился на щекастом, простецком лице русского полимата.
— Почему вы уставились на этого толстяка? — нетерпеливо сказал Айзенкопф. — И что это вы всё бормочете?
— Это стихотворение Ломоносова «Утреннее размышление о Божием Величестве», в котором дается рифмованное, но довольно точное описание солнца.
Когда бы смертным столь высоко
Возможно было возлететь,
Чтоб к солнцу бренно наше око
Могло, приблизившись, воззреть,
Тогда б со всех открылся стран
Горящий вечно Океан.
— Ну и что?
— «Око», а не «очи», заметьте.
Курт начал злиться.
— Вы с ума сошли, Норд? Мы залезли к черту в глотку только ради того, чтобы выслушивать ваши дурацкие мысли по поводу архаичного стихосложения?
— Смотрите: одно око у него смотрит вниз, а второе кверху, оно будто обращено к солнцу. Помню, я еще подумал — что это Ломоносов какой-то косой. А это у него просто глаз перевернут.
Доктор потрогал выпуклый мрамор, надавил. Камень чуть подался — или показалось?
Он придвинул фонарик вплотную.
— Глядите, тут в выемке зрачка что-то вроде прорези. Есть у вас отвертка или хотя бы нож?
— Есть и то, и другое.
— Дайте, дайте!
Чуть подрагивающей от волнения рукой Норд вставил кончик отвертки в зрачок светочу русской науки.
Пришлось приложить значительное усилие, но глаз, поскрипывая, шевельнулся. Вероятно, его очень давно не поворачивали, и в резьбу забилась пыль. С каждой секундой дело шло легче.
Вот око, наконец, встало на свое место, Михаил Васильевич избавился от косоглазия. В то же мгновение что-то звякнуло, весь каменный медальон качнулся, а один его край отделился от стены.
— Это дверца! Тайник! — ахнул немец.
За мраморной крышкой открылась небольшая выемка. Там, выстроенные в ряд, стояли четыре небольших флакона старинного вида: круглый, квадратный, треугольный и фигурный — в виде амурчика с крылышками.
— Светите же!
Стерев со стекла пыль, Гальтон увидел, что в каждой из склянок налита жидкость. Возможно, одинаковая — во всяком случае, одного и того же желтого цвета.
Доктор отвернул одну крышечку, понюхал. Запах показался ему знакомым.
— Чем это пахнет?
Открыл второй пузырек, третий, четвертый — тот же аромат.
— Самсонитом! Этот запах ни с чем не спутаешь! — воскликнул Айзенкопф.
Он прав! Как можно было сразу не вспомнить кисловатый, немного терпкий аромат медиатора концентрированной информации!
