Александр Неизвестный - Побег из жизни
Тейлор, убеждавший Олега Рыбакова в том, что его ожидает будущее с большой буквы, или Пьер, который удивленно, но тоже искренне говорит о преувеличенных похвалах, встретивших статью Роджерса. Но если прав Пьер, то Тейлор не мог еще тогда не знать о преднамеренных, кому-то нужных преувеличениях. Значит, Тейлор лгал. Эта была тонкая, обдуманная ложь. Которой он, Олег, поверил — и вот оказался вне Родины.
Как же это все произошло? Что послужило началом? Что побудило его поверить и оказаться здесь? Олег старался восстановить всю последовательность событий, с самого начала — с его первого знакомства с Тейлором.
Генка познакомил их. Олег хорошо помнит, как сначала он не хотел идти. Но Генка упрашивал. Генка чувствовал себя должником Тейлора. Ведь тот оказывал ему какие-то услуги. И Олег уступил, согласился. Тейлор был любезен. Он говорил о химии вообще и о химии в СССР. Показал наброски своих обозрений в развитии химии в Советском Союзе и просил помочь в подборе справочных материалов. Потом они снова встретились у Тейлора. В этот раз уже без Генки.
И Тейлор очень хвалил Генку. Он говорил о привязанности Генки к Олегу. О переживаниях Генки в связи с неудачами Олега по работе. В связи с разногласиями его с начальством.
Олег помнил, что он сказал тогда Тейлору.
— Ничего. Со временем преодолеется.
А Тейлор? Он, кажется, говорил:
— Как у вас сложно. Все преодолевать и преодолевать. Годы могут уйти. Талант угаснет. При нашей системе любой владелец предприятия может быстро пойти на риск. Быстро организовать эксперименты. Предоставить необходимые,условия. Ему не нужны междуведомственные согласования. Он сам бросает свои средства на науку, рекламу, не опережение конкурентов.
Позднее Тейлор попросил Олега подробнее рассказать ему о характере его работ.
И Олег дал ему подготовленную для советского журнала, отвергнутую Сморчковым статью.
Вскоре Тейлор сообщил, что в стремлении как-то помочь Олегу отправил статью американским ученым. Отзыв превзошел его ожидания, и у него родилась идея:
— Хотите убедиться в том, что ваша работа не будет лежать под спудом и станет достоянием ученого мира. Не будем уточнять, почему ее не захотели печатать в СССР. Не будем тратить зря время — искать причину, которая в чьей-то косности или в зависти. Давайте напечатаем ее в солидном американском научном журнале. Это можно сделать быстро под псевдонимом, а вы в любое время можете доказать свое авторство и свою правоту. Мне очень хочется помочь вам.
Конечно, тогда это предложение показалось заманчивым, убедительным. Он согласился. Так хотелось победить в спорах. Утереть кое-кому нос. Ускорить признание. И именно это было началом его падения.
Появилась статья «Роджерса» и хвалебные отзывы «ученых». Последовало приглашение американской фирмы, предлагавшей работу, лабораторию, там, за океаном.
Угольки тщеславия, раздутые Тейлором, превратились в пламя, которому Олег уже не мог противостоять.
В тот момент он потерял способность здраво оценивать свои возможности, поступки. Именно это и привело его к побегу с Родины. К побегу из жизни.
Совсем другой смысл приобрели сейчас слова, сказанные Тейлором тогда, при вручении журнала со статьей:
«Вставайте, принц, вас ждут великие дела!»
Что же это за великие дела? Какая ирония! Лицемерие и подлость. Подлость, осуществленная в Москве Тейлором с этакой доброжелательностью и улыбкой, под маской обаяния. Там, в Москве, было начало этой подлости. Здесь ее продолжение. Преемственность осуществляет Шервуд. Ибо он тоже знает о большой лжи. И знает, что это кому-то нужно. И тоже улыбается, говоря о большом будущем. Тоже носит маску. Тоже лжет и лицемерит, говоря о настоящей работе. Вот почему Шервуд не раз зевал в разговоре о волновавших Олега химических проблемах. Проблемах его работы. Ему, значит, было скучно. Выдает себя за химика. Да и химик ли он вообще? Тейлор! Шервуд! Тейлор! Шервуд! — мелькало в голове. Кажется, они ягодки одного поля. Ложь и лицемерие. Это у них общее. Одинаковое. С лицевой и оборотной стороной. Как в жизни Ирэн. По фасаду — песни, улыбки, шампанское, а за ним — невыносимо отвратное, рвотное — блевотина. Вообще в этом «свободном мире» все, конечно, не так, как изображал Тейлор. Тейлор, Шервуд и вся их банда изображают только фасадную сторону. Об оборотной стороне говорят Ирэн, Пьер, шофер. У них нет причин лгать. Как хорошо, что судьба свела Олега с ними и он понял, что подло обманут. Поверил этому Тейлору и оказался здесь со своим тщеславием и своим стремлением к «чистой» науке, которое никому не нужно. Оказался орудием в чьих-то опасных руках, вдали от Родины. Как плохо он думал недавно об этом человеке — шофере, тосковавшем по мещерским лесам и астраханским плавням, мечтавшем вернуться домой, А он-то причислил его к неудачникам. Вот уж кто действительно неудачник, так это он, Олег Рыбаков, а не шофер и не Пьер, конечно. Для одних — леса Мещеры и астраханские плавни, русская природа — уже Родина, без которой им трудно жить. А для него? Родина — это отец, оставшийся там. Как-то он перенес удар? Для него Родина — это любимая Галя, считающая его предателем. Для него Родина — это его труд, его любимая наука. Правильный путь, которым он шел и с которого сбился. Даже обычные, повседневные его дела и занятия, которые порою казались такими незначительными, — как их теперь недостает! Это он хорошо понял вдали от России. В короткий срок. Можно ли, порвав духовные нити со всем этим, жить и творить? Нет! Нельзя!
Нельзя, не лишив себя человеческого достоинства. Но что же делать? Немедленно возвращаться? Может быть, доставить себе удовольствие — сказать этому Шервуду, что он уже понял большую ложь, посмотреть на его изменившуюся физиономию и пойти в советское посольство с повинной. Как в мыслях советовал шоферу?
Нет, так нельзя. Шервуд будет продолжать лгать, а на него обрушатся все эти улюлюкающие в бессильной злобе враждебные Родине силы. Всякие там «народные» союзы и «свободные» радиостанции.
— От них не уйдешь! — вспоминал он снова шофера.
— В борьбе применяют и запрещенные приемы, — подсказывал ему Пьер.
Да и с чем он пойдет в посольство? Убеждать в том, что понял ошибку? Готов, мол, нести ответственность. Готов искупить вину. Искупить? Чем? Как? Опять одни пустые слова! Чем он докажет, что понял весь позор своего поступка?
Он должен что-то сделать. Но что? Стоп! Если в его побеге сюда кто-то был заинтересован, то он, по крайней мере, должен выяснить, кому и зачем это понадобилось. Вот если бы хоть как-то связаться со своими, сообщить им свое решение. Но это тоже нельзя делать. Ведь за ним могут следить, проверять каждый шаг. Нет, напротив, он должен вести себя так, чтобы Шервуд ничего не заподозрил. Иначе он так и не узнает, кто стоит за Шервудом. Тейлор был началом. Шервуд — продолжение. Но, что, собственно говоря, им нужно? Без причины, действительно прав Пьер, не бывает следствия. Так в чем же причина? Дело не только, видимо, в нем. Дело в какой-то угрозе Родине. Он не может сейчас думать только о себе, о собственной шкуре.
Итак, нужно попытаться узнать как можно больше, а там уж...
* * *В номере «директора химического концерна» из Штатов сегодня, перед решающими событиями, должен был состояться давно намеченный «контакт» Кларка с Олегом Рыбаковым. В обычном случае совсем не обязательно было ему, руководителю спецслужбы, адмиралу, непосредственно общаться с исполнителем заданий, которых за годы его работы было много. Этим занимался его аппарат. Но случай с Олегом Рыбаковым был не совсем обычным. Нельзя сказать, что Кларк не доверял Шервуду. Нет, но уж очень много надежд возлагалось на поездку Олега Рыбакова в Советский Союз. Этот химик должен был, как катализатор, содействовать процессу большой реакции.
Отдавая должное психологической обработке Рыбакова, Кларк все же считал, что личный контроль не помешает. Может быть, он, Кларк, как новый человек, со стороны увидит что-либо такое, чего не заметил Шервуд. Кроме того, рассчитывал на свое большое умение воздействовать на людей, убеждать их в том, что было ему выгодно и необходимо. Ведь агент уедет в Россию и там долгое время будет изолирован от их влияния и, наоборот, подвержен влиянию враждебных сил. Надо «зарядить» его на долгий срок. В ожидании назначенного часа свидания Шервуд излагал Кларку содержание своих последних бесед с Олегом:
— Представьте себе, сэр, это оказалось не таким легким делом. Я имею в виду согласие Рыбакова на поездку в Советский Союз.
Вначале я делал упор на то, что эта поездка даст ему возможность найти так опрометчиво забытые расчеты. Но это не вызвало должной реакции. Наоборот — Рыбаков высказал опасения, что он может быть там опознан и задержан. Задал мне множество вопросов и отклонил предложение, сославшись на то, что лучше ему потрудиться и восстановить все расчеты здесь. Тогда пришлось подойти с другой стороны. Заговорить о том, что его отец уже стар. Неизвестно, когда еще представится возможность его повидать. Тем более что скоро ему самому нужно будет с головой уйти в работу. Отец может умереть, и он его никогда больше не увидит. В общем, сэр, я пустил в ход именно те силы, которые раньше тормозили его движение к нам. Так сказать, включил задний ход. И самое существенное влияние оказало опять именно то, что вы предвидели, сэр! Любовь его к Гале Громовой. Убедив Рыбакова, что он непременно встретится с Громовой, я наконец получил согласие на поездку. Правда, мне пришлось сказать ему, что письмо его вручено Громовой, и она с нетерпением ждет его приезда. Небольшая ложь, сэр, хорошо сработала. Вначале он удивился, было заметно, что даже испугался. А потом согласился ехать. Да вот и он сам! — сказал Шервуд, посмотрев на часы, и встал, чтобы открыть дверь стучавшемуся в нее Рыбакову.
