Чингиз Абдуллаев - «Гран-при» для убийцы
В ресторане, разумеется, не подавали спиртного, алкоголь был строжайше запрещен во всех ресторанах города. Это, правда, не мешало многим местным жителям вволю предаваться пороку у себя дома, за закрытыми дверями.
Он обедал в одиночестве, не обращая внимания на двух молодых парней, скромно устроившихся за одним из соседних столиков. Дронго никогда не любил алкоголь, он не пил пива, почти не принимал крепких напитков, лишь иногда разрешая себе выпить стакан красного вина. Но за обедом он вдруг остро почувствовал, что запрет на алкоголь делает его особенно желанным. Закончив обедать, он расплатился с официантом и вышел из ресторана. Двое молодых людей вежливо проводили его до лифта. Он вошел в большую кабину, нажал на кнопку с цифрой «пять», когда в лифт ворвался еще один мощный тип с широкими квадратными плечами и мрачно о чем-то попросил. Увидев, что Дронго недоуменно пожимает плечами, он потянулся к кнопке с цифрой «шесть».
Двери закрылись, и кабина мягко пошла вверх. Внезапно лифт остановился.
Дронго недоуменно оглянулся и увидел, что его мрачный сосед держит в руках пистолет с уже навинченным на него глушителем. Лифт не двигался, а убийца стоял в трех метрах от него с пистолетом в руках. И спастись не было никакой возможности…
Москва. 1 апреля 1997 года
Полковник Арвар Мовсаев был не просто одним из лучших сотрудников Службы внешней разведки по восточным странам. Он был настоящим профессионалом, влюбленным в свою работу. Прилетев в Москву, он не стал терять времени и уже утром первого апреля отправился в Домодедово, чтобы постараться выяснить, зачем Натиг Кур прилетал в столицу на один день. Вместе с ним в Домодедово поехал подполковник Вячеслав Никитин, которому было поручено координировать свои поиски с работой Мовсаева.
В Домодедове их ждало разочарование. Никаких грузов Натиг Кур не оформлял и не отправлял. Его прохождение через границу было зафиксировано пограничной службой сразу после прилета самолета из Баку. После чего его след обрывался, На таможне он не предъявлял никаких дополнительных грузов, и ни один из таможенников, дежуривших в ту смену, не мог вспомнить, заполнял ли он декларацию при прохождении границы и какую именно сумму указывал. В случае, если он ввозил достаточно большую сумму, ее следовало вносить в декларацию, а при выезде он должен был сдать две декларации, въездную и выездную.
Никитин был почти полной копией Мовсаева. Такой же немногословный, неразговорчивый, замкнутый. Лишь внешне он отличался от полковника. Невысокого роста, худощавый, подтянутый, с немного размытыми чертами лица. К полудню оба офицера поняли, что в Домодедове им больше нечего делать. Автомобиль ждал их у въезда на территорию аэропорта, и они отправились в Шереметьево.
— Ищем иголку в стоге сена, — вздохнул Никитин, — принеси то, не знаю что, найди то, не знаю что. А если и в Шереметьеве не найдем никаких следов?
— Будем искать в городе, — мрачно ответил Мовсаев, — проверим все гостиницы. Он же где-то останавливался на ночь. Не мог же он провести ее в аэропорту. Возможно, кто-то и вспомнит его.
— А если нет?
— Не знаю, — честно признался Мовсаев, — знаю только, что он сюда приезжал и наверняка приезжал не просто так, раз понадобился столь срочный визит. Дронго предупреждал, что разгадка вполне может находиться в Шереметьеве.
Он помолчал, потом добавил:
— Времени у нас, судя по всему, совсем нет. Если это был Мул, то нельзя исключить и вариант замены. Почему ему не повторить в Москве то, что он сделал в Баку, чтобы окончательно сбить со следа МОССАД. Это вполне в его стиле.
— Мы затребовали его досье, — негромко сообщил Никитин, — очень опасный тип. В конце восьмидесятых имел контакты с представителями восточно-немецкой разведки. Жестокий, мстительный садист. Кого только мы тогда не поддерживали!
Мовсаев удивленно взглянул на подполковника. Потом сказал:
— Мы поддерживали не конкретного человека. Вы же знаете, как было раньше.
Никитин был моложе своего коллеги на несколько лет. И эти несколько лет приходились как раз на начало восьмидесятых, когда идеологическое противостояние достигло своего пика. Но он, не став спорить, согласно кивнул.
— Если не выясним ничего в Шереметьеве, нужно будет проверять по всему городу, — устало заметил Мовсаев.
— Да, — согласился Никитин, — я попрошу, чтобы нам выделили дополнительно несколько сотрудников.
В Шереметьево они приехали в два часа дня. В отличие от аэропорта Шереметьево-два, где всегда была неразбериха и скученность, вызванная огромным потоком пассажиров и грузов, в Шереметьево-один было несколько полегче, что объяснялось меньшим количеством международных рейсов.
Здесь поначалу тоже ничего не получалось. Сначала они проверили прохождение Натига Кура через таможенную службу. Но его декларации не были отмечены, а это значило, что он либо вообще не проходил отсюда границу, либо не привозил с собой крупной суммы валюты. Неожиданности начались, когда они стали проверять прохождение турецкого гражданина через границу. Выяснилось, что он проходил границу через комнату для официальных гостей, или депутатскую, как ее называли до сих пор. Поднявшиеся в зал для официальных делегаций, оба офицера поспешили найти начальника службы безопасности подполковника Тавроцкого, которому предъявили свои удостоверения.
— Девятнадцатого марта через «депутатскую» выехал в Баку турецкий гражданин Натиг Кур, — сказал Мовсаев, — через кого была заказана депутатская комната для турецкого гражданина и почему его отсюда пропустили?
— Я сейчас проверю, — ответил Тавроцкий, открывая журнал регистрации.
Он поднял данные за март.
— Так и есть, — произнес удовлетворенно, — турецкий гражданин Натиг Кур вылетел в Баку девятнадцатого марта. Он проходил вместе с неким Сабировым, для которого была подана заявка из посольства Азербайджана в России. У нас строгий контроль, — добавил он, посмотрев на офицеров.
— Кто такой Сабиров?
— Заместитель председателя Комитета деревообрабатывающей и лесной промышленности. По закону он считается заместителем министра, и на него прислали официальную заявку, указав, что гостей будет двое. Натиг Кур прошел вместе с ним на посадку.
— У них был груз? — быстро уточнил Никитин.
— Не знаю. Но это можно проверить через таможню, — ответил Тавроцкий, поднимая трубку. — Софья Аркадьевна, — попросил он, — проверьте, кто дежурил девятнадцатого марта в депутатской. Да, если можно — пришлите сюда. Сейчас пришлют, — сказал, положив трубку.
— Пассажиры, проходящие через депутатскую комнату, имеют досмотр? — уточнил Мовсаев.
— Да. Абсолютно все. У нас очень строгие правила безопасности. Все без исключения лица, проходящие к самолетам, досматриваются нашей службой безопасности.
— Исключения бывают?
— Нет. Только если летит президент страны или премьер. Но для них есть специальный аэропорт во Внукове.
— Это мы знаем. Значит, все люди, проходящие к самолету, подлежат досмотру. А их багаж?
— Я же сказал, мы не делаем никаких исключений.
— У заместителя председателя комитета мог быть дипломатический паспорт.
В этом случае вы его все равно будете досматривать?
— У нас инструкция, — нахмурился Тавроцкий, — никаких исключений. Даже послы, которые идут со своим багажом к самолету, подлежат досмотру.
— Это хорошо, — одобрительно кивнул Мовсаев.
В этот момент в комнату вошла миловидная светловолосая девушка в голубой форме. Это была сотрудница таможни, которая работала в депутатской комнате девятнадцатого марта.
— Добрый день, — поздоровался Мовсаев, — садитесь, пожалуйста.
Девушка испуганно кивнула и села на краешек стула.
— Как вас зовут? — спросил Мовсаев.
— Света, — нерешительно представилась девушка.
— Успокойтесь, — посоветовал полковник, — скажите. Света, это вы дежурили утром девятнадцатого марта в зале для официальных делегаций?
— Да, — кивнула девушка.
— Вы можете вспомнить, кто именно проходил через зал в это утро?
— У нас за смену бывает человек пятьдесят-сто, — нерешительно произнесла девушка. — Если бы вы сообщили мне рейс…
— На Баку, рейс Аэрофлота. Двое мужчин, из которых один был турецкий гражданин. Вы их досматривали?
— Нет, не помню. Но если у них были дипломатические паспорта, то мы не осматриваем багаж. Только служба безопасности.
— А у них были дипломатические паспорта?
— Я не знаю. Но у нас все записано.
— Вы можете проверить?
— Я сейчас позвоню, — пролепетала вконец испуганная девушка. Она была уверена, что допустила какую-то оплошность.
Мовсаев подвинул к ней телефон, и девушка быстро схватила трубку, словно в ней было ее спасение. Набрав несколько цифр, она попросила проверить данные за девятнадцатое марта, рейс на Баку.
