Ричард Джессон - Ночной рейс в Париж
Джипо медленно приближался ко мне: невозмутимое лицо, твердый взгляд, руки, расставленные в стороны, одна сжимает «томпсон», плечи, наклоненные вперед, и втянутая в плечи, как у борца, голова.
Я отступил назад, пытаясь выиграть время и хоть немного прийти в себя.
— Он был не прав, Джипо, — шепотом выдохнул я. — Он подставил всех нас под удар.
Джипо не реагировал. Он надвигался на меня, вытянув вперед свободную руку.
— Что я должен был делать, по-твоему? — прохрипел я. — Он позволил старику сбежать. Это могло стоить всем нам жизни.
Это была правда, и это дошло до Джипо. Он сморгнул.
Я бросил незаметный взгляд на остальных парней.
Туки и Отто стояли с невозмутимым видом. Сеймур, сжимая Маркуса в могучих руках, тоже был спокоен.
— Ну что скажешь, Джипо? — спросил я. В голове почти прояснилось. — Ты хочешь разделить с этим сопляком его вину? Зачем?
— Он мой брат, — резко возразил итальянец. — Прав он или не прав, он мой брат.
Пока он говорил, я кинулся на него. Во рту у меня пересохло. Я почувствовал, как во мне клокочет слепая ярость. Наотмашь ударив его по лицу, свободной рукой выбил у него автомат — он отлетел в сторону. Джипо пошатнулся, но неплохо встретил мой удар. Как я и ожидал, он сразу же бросился на меня.
Я ухватил его за вытянутую руку и, вывернув ее изо всех сил, оказался у него за спиной. Остальное было делом техники. Я потянул вверх вывернутую руку и, когда он начал терять равновесие, рубанул по шее ребром ладони. Он упал лицом в грязь, но тут же вскочил и, жадно хватая воздух раскрытым ртом, снова кинулся на меня. Я поднял колено и ударил его под дых. Когда он согнулся, нанес еще один удар ребром ладони, который опрокинул Джипо на землю.
Маркус перестал верещать.
Джипо быстро очухался и рванулся на меня из сидячего положения. Я отступил в сторону, он пролетел головой мимо меня и растянулся на грязной траве. Тогда я навалился на него сверху и раз пять врезал по шее. Он посинел, задыхаясь, и потерял сознание.
Я повернулся к Сеймуру.
— Отпусти щенка.
Сеймур разжал руки. Маркус стоял, не двигаясь, и смотрел на скорчившегося на земле брата, который понемногу приходил в сознание.
— Или ты будешь работать, — сказал я, — или я просто тебя убью.
Маркус кинулся к брату. Он упорно говорил по-итальянски. Джипо пытался сесть.
— Спроси его, — продолжал я. — Спроси, будет ли он еще защищать тебя?
Маркус снова заговорил по-итальянски.
— Я предупреждал тебя, — с трудом выдавил из себя Джипо, — что когда-нибудь тебе самому придется отвечать за свои поступки.
Джипо говорил по-французски. Маркус снова обратился к нему на родном языке. На этот раз Джипо решительно покачал головой.
— Убивать ради тебя я не буду, а это единственное, что еще можно сделать.
Джипо поднялся на ноги. Покачиваясь и оступаясь, он побрел к дому.
Маркус двинулся вслед за братом. Он догнал его в дверях, попытался поддержать под локоть, но старший брат, что-то крича по-итальянски, принялся хлестать Маркуса по щекам. Оттолкнув его, исчез в доме.
— Отто, — сказал я, — заступай на пост. Туки, начинай плести веревочную лестницу. Сеймур тебе поможет. Как только Джипо придет в себя, займемся тренировками.
— Мы готовы, босс, — проворчал Сеймур.
Отто подобрал валявшееся оружие, подошел к Маркусу, стоявшему возле крыльца, и, вернув итальянцу пистолет, направился к амбару. Маркус повертел в руке «сорок пятый», покосился на меня и засунул пистолет в карман. После этого скрылся в доме.
— Дункан, ты хорошо провел это дело. Мне еще не доводилось видеть, чтобы кто-нибудь так лихо укрощал гангстеров. Но будь осторожен.
— Почему, Туки? — спросил я.
Он помедлил в раздумье.
— Я понял, что все, что меня на самом деле сейчас волнует, это твое задание. Понимаешь?! Не деньги, а твоя операция. Ты ничего не сказал мне толком. Но ты должен позаботиться, чтобы она не сорвалась, если что-то случится с тобой.
— Со мной ничего не случится, — с вызовом сказал я.
— Конечно, конечно, — задумчиво произнес он. — Я уверен в этом. Но держи свои карты подальше от лица, чтобы не поцарапаться.
Он повернулся и вразвалочку направился к дому, где Сеймур уже разматывал моток нейлонового шнура.
Глава 18
Я пробыл во Франции уже две с лишним недели. Оставалось десять дней для того, чтобы мою разобщенную команду превратить в высокоэффективную группу, способную быстро и без промаха нанести удар, взять добычу и без промедления скрыться.
Десять дней.
Мы начали с легких упражнений. Несмотря на это, первый день оказался трудным, второй — еще трудней, а третий превратился в настоящий кошмар, против которого восстали наши непривыкшие к постоянному напряжению мышцы, растянутые связки и натертые на ладонях мозоли.
К концу второго дня Туки, например, совершенно вышел из строя. Он потерял способность передвигаться. Любое движение, требующее хоть какого-нибудь напряжения, вызывало у него длительный приступ кашля.
Но к концу шестого дня тренировок мы все заметно похудели, и я даже поразился результатам наших совместных усилий. Я мог уже гордиться собой, когда мы приступили к последним четырем дням нашего тренинга. Мы полностью сконцентрировались на координации совместных действий по захвату амбара, забрасывая на крышу альпинистские крюки и взмывая вверх по веревочным лестницам. Совместные тренировки подтянули и моральный дух команды и оздоровили климат наших непростых отношений. Инцидент с Маркусом и драка с Джипо были забыты, оба брата работали упорно и добросовестно. Они признали мое лидерство, да я бы и не согласился на иной расклад.
Мне так и не выдалось удобного случая поведать о смерти инспектора Роже Делиля, но я несколько раз почти впрямую пробалтывался о ней, разумеется, специально. Но никто из пятерых, в том числе и Туки, которого я освободил от караульных обязанностей и за которым постоянно приглядывал, ничем себя не раскрыл.
Сегодня в полдень, когда мы присели выпить кофе и перекурить, разговор зашел о том, что каждый из нас собирается сделать со своей долей добычи. Меня поразило, как близки наши суждения о жизни, как схожи точки зрения столь разных людей. Нас всех, в сущности, одинаково сформировала война. Наши жизненные ценности совпадали по многим параметрам. Циничные, недоверчивые, отравленные горечью, но на удивление непокоренные и непобежденные жизненными обстоятельствами — мы все были таковы, и это нас объединяло.
Джипо рассказал о своей жизни с отцом в Америке и о надежде делла Вичи-старшего перетащить в Штаты всю семью. По окончании первой мировой войны папа делла Вичи, оставив в Италии жену и маленького Маркуса, отправился с Джипо в Америку, чтобы создать условия для хорошей жизни всей своей семьи. Обосновался в Бруклине. Когда же он вернулся за женой и младшим сыном в Италию, фашисты Муссолини не выпустили его обратно. Джипо остался один, прибился к итальянской мафии, оказался втянутым в ее деятельность, стал профессиональным гангстером. Его тошнило от имени Муссолини.
— «Живите опасно»! — глумился Джипо над бывшим диктатором. — Это все, чему учил итальянцев этот жирный ублюдок.
Далее следовало исключительно бранное итальянское словечко.
— Вы знаете, сколько бедных глупых итальяшек клюнуло на эту пропаганду? Да все подряд. Включая моего младшего братца. Он привык думать, что переспать с чужой женой и означает «жить опасно»!
Джипо встал и закурил.
— Лично я двинусь в Мексику. Куплю маленький ресторанчик, оборудую бар и стану еще одним итальяшкой — содержателем харчевни, где готовят спагетти. Быть может, обзаведусь женой и детьми. Раньше я не мог себе этого позволить. Так что это мой последний шанс.
Отто тоже с горечью вспоминал о своей военной доле. Его история отличалась от истории семьи делла Вичи, но жизненные ценности и житейские планы во многом совпадали с мечтами Джипо.
— Я ведь действительно не подозревал о Дахау и Бухенвальде… — Он замолчал и закрыл глаза. — Когда я впервые увидел газовые камеры, мне показалось — я умираю. Наверное, тогда я начал думать.
— Я тоже видел эти печи, — грубо вмешался Туки, и в его голосе заскрежетало железо.
Отто не заметил выпада.
— Я мечтаю о ранчо в Аргентине, — продолжал он свой рассказ. — Большое ранчо, где я смогу выращивать скот и продавать его русским и американцам, когда они начнут новую войну…
— Святые небеса! — с отвращением хмыкнул Сеймур. — Твой народ начал эту войну. Только это будет записано в истории, мой друг. Политические страсти забудутся начисто, как забыты страсти войны Алой и Белой розы. Так что я подумаю и, может быть, присоединюсь к тебе на этом ранчо в Аргентине и тоже буду продавать мясо для будущей войны. Я знаю все, что нужно знать о скоте. А, Отто?
