Михаил Любимов - И ад следовал за ним
Навстречу поднялся худой араб в рубашке с короткими рукавами.
— Что угодно, сэр?
— Извините, мне нужно обменять часы… Сказал и чуть не прыснул от хохота: все равно что спрашивать в овощном магазине грелку.
— Часы?! — Только на Востоке пока еще не разучились так по–детски удивляться.
— Разве это не часовая фирма? — Я тоже удивился, аж уши зашевелились.
— Вы, наверное, ошиблись, сэр…
— Видимо, да. Извините.
Араб вежливо качал головой и улыбался.
— Как тут у вас комфортабельно! — Я выглянул в дверь, выходящую в сад — Настоящий оазис!
— Можете осмотреть его, сэр. Тут есть уникальные растения.
— Спасибо! — для приличия я покрутил слегка взопревшей, но прекрасной головой.— Вам не мешают дети жильцов?
— Садом владеет фирма. Жильцы им не пользуются. Правда, мы разрешаем одной старушке отдыхать здесь в кресле…
— Похвально… все мы должны быть милосердны. В доме много бедных людей? — Я сердобольно хлопал глазами, как добрый дядя, готовый пожертвовать миллион.
— Тут живут люди среднего достатка. Есть, правда, один банкир… мистер Капак, за ним обычно приходит «Роллс–Ройс»,— я тут же сделал себе зазубрину в памяти.
Большего я из него не выжал, пересек улицу и, усевшись в кафе, заказал гамбургер и стакан оранжада. Подход к подъезду отлично просматривался сквозь выдраенное до блеска витринное стекло, редкие автомобили иногда на миг отсекали подъезд от моего соколиного глаза. Идиот Джеймс Бонд проторчал бы в этой харчевне целый день, обожрался бы гамбургерами, лопнул бы от сока и в конце концов насторожил бы своим разбойным видом толстого хозяина бара, который, не раздумывая, позвонил бы в полицию. Но умный Алекс был из другой породы, и, перекусив, перегнал «фиат» к обочине напротив подъезда, где и простоял до вечера, радуясь, что неподвижный наблюдатель видит гораздо больше, чем наблюдатель движущийся.
Люди входили и выходили, но, увы, не мелькало среди них шатена с густыми волосами, сложения плотного, с крупным, чуть крючковатым носом, с маленькими руками и обгрызенными ногтями — в Каире ли ты, Евгений Ландер по кличке «Конт» (кличку, ясно, дал Чижик после семинара по философии), или это не ты, а незнакомец, выпущенный как подсадка для охотничьего выстрела Алекса?
Вечером я выдал звонок счастливому обладателю швейцарских часов.
— Рад слышать вас, Джон[32], но, к сожалению, человека с такой фамилией в Каире нет. По крайней мере по нашим архивам он не числится.
— А вы не пробовали проверить его по дому?
— К сожалению,— он вздохнул для пущей убедительности,— у нас там нет возможностей… извините!
Поразительный гад, по харе было видно! Если в Европе за взятки хоть что–то делают, то тут, как и в родном Мекленбурге: тащат, тянут, но никто и пальцем не шевельнет, чтобы выполнить обещание! Берите, родные, но делайте дело, черт побери!
Точно такие же чувства я испытывал, когда мы с Риммой решили обменять нашу однокомнатную квартиру на более просторные хоромы. И обменяли с помощью Большой Земли, имевшей благодетеля в важном органе, человека, между прочим, просвещенного, с нежной любовью к Баху и поэзии Малларме,— в конце концов мы въехали в новое жилище и вручил я благодетелю портативную заморскую систему. И вдруг грянул гром: арестовали благодетеля за злоупотребления и полились из него, как из рога изобилия, фамилии клиентов — так я попал к черноголовой нечесаной следовательше, нещадно смолившей сигарету за сигаретой. Допрашивала она меня жестко, роняла, что подцепила жирного карася, и не брезговала испытанными и безотказными средствами: мигом устроила очную ставку с благодетелем.
— Вы показали, что получили в награду систему «Сони».
— Да, совершенно верно!
— Полная ложь! — Это голос возмущенного Алекса.— Ничего я не давал! — И тут в благодетеле что–то шевельнулось, видимо, не зря читал Малларме, понял, дуралей, что глупо топить своих, кто же вызволит потом из ямы?
— Да, он прав… В прошлый раз я соврал… Трудно сказать, почему… Ничего мне не давали.
— А в этот раз вы не врете? — В выражениях тут не стеснялись.
— Сейчас я говорю правду…
Но дело на этом не закончилось, хватка у следовательши была бульдожьей, но разжали вскоре ей челюсти невидимые ангелы–спасители, выпустили Алекса на волю, оставили стража закона с носом и с перхотью на плечах незапятнанного мундира.
Если берешь, то делай и не подводи, как благодетель, полицай вонючий, а то бросил пловца в открытом море — пришлось названивать в справочное бюро, чтобы получить домашние телефоны мистера Д. Смита, мистера П. Гордона и мадемуазель (или мадам) Дормье, проживающих на Либерти–стрит, а потом совсем поселиться в телефонных будках.
Д. Смит, 8.30 утра — нет ответа, 10 часов — нет ответа, 10 вечера — нет ответа. С П. Гордоном дело обстояло чуть лучше: 8.30 — хриплый голос, мычание еще не закланного агнца, 10 ч.— нет ответа (ушел, видимо, на работу), 8.30 вечера — тот же, уже раздраженный голос.
Затем я оседлал Матильду (так я окрестил мадам Дормье, мурлыкая в момент телефонной операции
«Где же ты, Матильда? Где же ты, Матильда? Что ты делаешь, Матильда, без меня?» — между прочим, песенку эту исполнял Челюсть на плохом французском), которая отзывалась на все звонки хорошо поставленным голосом профурсетки, валяющейся целый день на тахте после ночных подвигов.
После этой первой рекогносцировки я нацелил свою неиссякаемую энергию на П.Гордона и на следующий день, в восемь утра, замер в своем «фиате» напротив подъезда, надеясь, что оттуда выползет все же крупный, чуть крючковатый нос, либо иная европейская физиономия. Очень хотел я, чтобы оттуда все же выкатился «Конт» — Ландер, все стало бы на свое место; но передо мной проходили лишь арабы. (Почему бы «Конту» не скрываться в арабском одеянии? Чем черт не шутит? Ведь совершеннейшим арабом выглядел полковник Лоуренс Аравийский среди бедуинов!) Вот и выплыл явный П. Гордон, очень похожий на Виталия Васильевича, нашего соседа по этажу, работавшего на Застарелой площади,— через него Римма доставала Сказочные Сосиски производства мясокомбината им. Гибкого Политика (8 час. 20 мин.), красномордый толстяк.
Гордон уселся в белый «рено» 1147 и отвалил (тут же звонок на квартиру, никто не отозвался) — первая удачная идентификация личности.
К девяти вышла из подъезда неустановленная европейская пара (молодой мужчина средней упитанности, похожий на «Конта» не более, чем я на П. Гордона, но, возможно, Смит), зафиксировал я на всякий случай и несколько арабов, которых награждал кличками, достойными интеллекта Алекса: «Коротышка», «Скелет», «Мертвый Дом» (не зря коллеги по Монастырю завидовали моей буйной фантазии и, не умея придумать ничего, кроме «Фиалки» или «Сокола», выпрашивали хорошие клички, которые я и раздавал со всей щедростью своей необъятной австралийской души).
Европейская пара в 11 часов вернулась в дом, но телефон Смита молчал — стало быть, таблички у подъезда неточно отражали ситуацию в доме, что и подтвердилось к трем часам, когда у меня на заметке уже числилось человек пять европейцев — полная путаница, какой–то проходной двор! — что мне делать с этим кодлом? что делать вообще дальше?
Телефон Смита был глух, Матильда же целый день сидела дома (не к ней ли ходили европейские клиенты? почему только европейские? арабы весьма жалуют француженок), в конце концов я полностью запутался и решил встать на скользкий путь: получить информацию от кого–нибудь из жильцов, как делается в цивилизованном Мекленбурге, если нет под рукой ценного агента — дворника.
Начал я, естественно, с установленного П. Гордона (он же «Задница», кличка, конечно, не находка, но меня распирало от злости), когда он вернулся домой на своем «рено», уже сожрал свою свинячью ногу, но еще не залез под ватное одеяло.
— Извините, сэр, моя фамилия Джон Грей (на англосакса югославский вариант произвел бы плохое впечатление — они славян и в грош не ставят), я недавно прибыл из Лондона и хотел бы поговорить с вами по одному делу.
Мистер Гордон по моему мягкому акценту сразу распознал во мне представителя бывшего доминиона.
— Судя по всему, вы — австралиец… заходите, пожалуйста!
Наступая на полы длинного махрового халата, наброшенного на мощные окорока, Задница провел меня в гостиную и любезно усадил в кресло.
— Как погода в Лондоне? — Слава Богу, он оказался англичанином с хорошими викторианскими замашками, всегда озабоченным превратностями климата, как–то: слишком частые по сравнению с восемнадцатым веком дожди, ужасные смоги, усугубленные дымом из каминов, и общемировое потепление, грозящее придвинуть льды к Альбиону.
Я не стал разбивать его привычные представления и сразу же вылил ему в душу ушат бальзама:
— Вполне приличная, хотя иногда мучат сильные смоги— Он сочувственно закивал головой, словно я глотал у него на глазах проклятую сажу.— Вы давно были в Лондоне последний раз?
