Чингиз Абдуллаев - Агент из Кандагара
– Все делаем для этого. Но вам, конечно, не поверят, если вы вот так просто отправитесь туда. И я бы тоже вам не поверил…
– Тогда почему вы посылаете меня завтра в Мардин?
– Все очень просто. Вы встретитесь с человеком, который будет вашим напарником. Он человек своеобразный и непредсказуемый. Его зовут Иззет Гюндуз. И мы не знаем, что именно он может вам предложить, прежде чем вы отправитесь в Пакистан, а оттуда в Афганистан. Возможно, он потребует, чтобы вы провели новый террористический акт прямо у него на глазах, возможно, он найдет кого-то из тех, кто вас знал. Хотя здесь мы попытались подстраховаться. Возможно, он придумает еще что-то. Я не могу точно знать все, что придет ему в голову.
– Подождите, – нахмурился Физули, – а если он действительно предложит мне совершить реальный террористический акт?
– Иначе вам не поверят, – тихо, но твердо ответил Фоксман. – Если они будут довольствоваться только медицинским осмотром, то я буду рад больше всех. А если потребуют пойти на теракт, чтобы убедиться в вашей благонадежности, то мы пойдем на это. Возможно, они попросят вас застрелить какого-то чиновника или полицейского.
– Вы понимаете, о чем просите? Даже если речь идет об одном убитом полицейском или случайном прохожем, это просто безумие.
– Мы можем все это устроить. Вспомните, как мы «убили» Мартину. Все будет выглядеть вполне натурально. Это не так сложно.
– А если со мной будет проверяющий, который сделает контрольный выстрел в голову? Вы же сами говорите, что человек, с которым я должен увидеться в Мардине, совершенно непредсказуем. Как тогда вы сможете объяснить родственникам погибшего, что подобная инсценировка переросла в кровавую трагедию?
– Зачем так патетически? Ведь все можно объяснить гораздо проще – погиб при исполнении служебных обязанностей. Если это будет полицейский или чиновник, то часть риска входит в их должностные обязанности.
– Вы так легко рассуждаете о человеческой жизни, – вздохнул Физули, – а речь идет о человеке, который окажется обычной мишенью, вот так, запросто.
Фоксман взглянул на него. Тяжело вздохнул.
– Господин Сабанчи, одиннадцатого сентября две тысячи первого года в Нью-Йорке погибло несколько тысяч человек, среди которых были представители всех религиозных конфессий. Ни один из погибших не был ни в чем виноват. Чтобы их спасти, нам нужно было более активно внедрять в ряды террористов свою агентуру. Если бы тогда кто-то предложил устроить подобный контролируемый террористический акт, чтобы убить пять или десять ни в чем не повинных людей, но спасти несколько тысяч, неужели вы бы лично отказались?
– Это демагогия, господин Фоксман. Русский писатель Достоевский считал, что нельзя строить храм счастья на страданиях и слезинке даже одного ребенка.
– Как раз то, что вы говорите, и есть демагогия чистой воды. Вы же профессионал, господин Сабанчи. Скажите, как иначе мы заставим их поверить в вашу легенду? Если у вас есть другой вариант, то скажите нам.
– Надо подумать.
– У вас нет ни времени, ни возможности. Даже если вы откажетесь, все равно там появится Ахмед Саразлы, который уже стал местной легендой и который согласится на проведение любого террористического акта. Но это будет другой человек, которого мы готовили как вашего дублера.
– И вы меня отпустите просто так, – невесело усмехнулся Физули.
– Вы прекрасно понимаете, что нет. С тех пор как вы со мной встретились, обратно пути уже нет. Ни у вас, ни у нас.
– Это угроза?
– Это реальность. Печальная для вас и для меня. Итак, я предлагаю прекратить этот ненужный и глупый спор. Вы не можете отказаться, а мы не можем не посылать вас. Я действительно не знаю, что именно вам предложат сделать завтра, но точно знаю, что вы это сделаете. Или ваш дублер-двойник, или кто-то другой. Если понадобится, я сам установлю эту взрывчатку, чтобы вам верили. У нас такая работа, господин Сабанчи. Очень грязная и очень кровавая. Мы имеем дело с людьми, которые ни во что не ставят человеческую жизнь. И если мы хотим победить, то и мы должны действовать подобными методами.
– Тогда какая между вами разница? – разозлился Физули.
– Никакой, – довольно спокойно согласился Фоксман, – каждая сторона защищает свою цивилизацию и свои ценности. И война идет серьезная, на уничтожение противника. Значит, завтра вы летите в Мардин. У вас есть еще вопросы?
– Только один.
– Пожалуйста. Я вас слушаю.
– Моральные категории, такие, как совесть, мы, конечно, не рассматриваем?
– Нет, – ответил Фоксман, – никогда. Я очень хорошо сплю по ночам, господин Сабанчи. И знаете почему? Осознание выполненного долга, если хотите. Мы ведь работаем не только ради больших гонораров. Я спасаю свою страну и миллионы человеческих жизней. Если хотите, я спасаю нашу цивилизацию, за которую мы все воюем. И поэтому сплю по ночам очень крепко. У вас есть еще вопросы, или мы более предметно обсудим вашу поездку в Мардин?
Третий кандидат
В аэропорту Бейрута Маджида встречали отец и младший брат. Они посадили его в машину и повезли домой, где уже собрались многочисленные родственники, тетушки, дяди, двоюродные братья и сестры. Особенно радовалась приезду сына его мать, ведь он не был дома уже больше года. Маджид не успевал отвечать на приветствия все приехавшегоновых родственников, каждый из которых хотел увидеть прибывшего из далекой Англии молодого Маджида, который учился и стажировался в таком престижном месте, как Кембридж.
Этот нескончаемый поток родственников мог продолжаться несколько дней, но вечером отец посадил сына в машину и они поехали на юг, покинув Бейрут, когда солнце уже опустилось за горизонт. Ехали они долго; их дважды останавливали, чтобы проверить. В первый раз это были солдаты правительственной армии, во второй раз – вооруженные люди из движения «Хезболла». Вся трагичность ситуации в Ливане заключалось в том, что здесь фактически существовали две параллельные вооруженные структуры – армия, находившаяся под контролем арабов-суннитов и частично арабов-христиан, и движение «Хезболла», в которое входили арабы-шииты. Нужно отметить, что наиболее принципиальными противниками Израиля были «Хезболла» на севере и «Хамас» на юге, тогда как остальные радикальные движения пытались выйти на какие-то общие договоренности с еврейским государством.
Разумеется, что при любом военном столкновении в Ливане сразу появлялись вооруженные группы, которые поддерживали противоборствующие стороны. Были и сторонники самого Израиля. Таким образом, раздираемый подобными противоречиями Ливан, казалось, был обречен на вечную гражданскую войну и только усилиями многих западных государств иногда получал временную передышку.
Когда их автомобиль остановили в третий раз, им предложили выйти из машины и дальше идти пешком. Отец согласно кивнул головой, и они, оставив автомобиль у блок-поста, направились по тропинке к дому, в котором их ждали. Только в отличие от обычных домов, здесь их ждали в глубоком подвале, куда не смогла бы пробиться израильская ракета, ведь Абу Усеиб был в числе тех, кого спецслужбы соседнего государства усиленно разыскивали, чтобы немедленно ликвидировать при малейшей возможности. Хотя справедливости ради, наверное, стоит сказать, что у Израиля и его военных структур всегда была возможность уничтожить многих руководителей всех враждующих с ними организаций. Но провести подобную акцию означало восстановить против себя западный и восточный миры, когда правозащитники и либералы на Западе, националисты и фанатики на Востоке в едином порыве начали бы осуждать подобные «варварские акты». Именно поэтому израильские спецслужбы так тщательно и выверенно наносили свои удары, чтобы соотнести число жертв с мировой реакцией на эти события.
Руководители «Хамас» уничтожались Израилем безо всякой жалости, но только точечными ударами, чтобы не вызывать ненужного раздражения у своих американских партнеров. С руководителями «Хезболла» сложнее: меры безопасности у них были гораздо более серьезные. Но при желании Израиль мог легко уничтожить руководство и этой организации. Огромная сеть платных агентов, среди которых было много арабов-мусульман, как шиитов, так и суннитов, работали на израильские спецслужбы. Не говоря уж о том, что каждый еврей, независимо от своего гражданства, считал своим долгом помочь государству своих единоверцев.
Отец спустился в подвал вместе с Маджидом, где их приветствовал Абу Усеиб. Маджид разочарованно вздохнул. В его представлении этот отважный воин был гигантского роста, а оказалось, что он намного ниже самого Маджида. Он постоянно вскакивал с места, ходил по комнате, возбужденно вращал руками, словом, был таким неврастеническим вулканическим типом, которые часто встречаются среди вождей. Лицо у него было чисто выбрито, от кожи пахло дорогим французским парфюмом. Абу Усеиб обнял отца Маджида, с которым был лично знаком. Маджида он приветствовал крепким рукопожатием. Отец, поговорив с Абу Усеибом, деликатно вышел из комнаты, чтобы не мешать разговору вождя с его сыном. Он был горд и счастлив, что сам Абу Усеиб решил встретиться с его отпрыском.
