Лев Шенин - Военная тайна
Командир дивизии, расположенной на западном берегу реки Сан, генерал-майор Флик ровно в два часа ночи вскрыл секретный пакет.
В нем оказался личный приказ Гитлера, обязывавший все соединения германской армии, расположенные у советских границ, военно-воздушные силы рейха и его военно-морской флот ровно в 4.00 начать внезапное нападение на Советский Союз, бомбардировать с воздуха Львов, Минск и другие советские города и бросить на советские рубежи танки, артиллерию, мотопехоту и все другие виды оружия.
Приказ также обязывал командиров воинских соединений огласить его текст всему строевому составу гитлеровской армии ровно за час до начала нападения.
Флик прочел приказ, который, кроме часа и даты нападения, не был для него неожиданным, и приказал адъютанту поднять по боевой тревоге, но без всякого шума и по возможности скрытно, всю дивизию.
Флик вышел на берег Сана и посмотрел на мерцающую в ночном сумраке реку и загадочно темнеющий за нею противоположный, советский берег. Ночь свежая, безветренная, звездная июньская ночь неслышно летела над Саном, над Бугом и Днестром, над Западной Украиной и Западной Белоруссией, над заливами и озерами Прибалтики, погруженными в мирный, предпраздничный сон. Огромная страна, раскинувшаяся за этими рубежами, от Черного моря до Ледовитого океана, огромная, непонятная генералу Флику страна, населенная разными народами, нашедшими, однако, единый язык и единую мечту, загадочно молчала по ту сторону границ.
Что ожидает его, генерал-майора Флика, и его дивизию и сто шестьдесят девять других германских дивизий в этой непонятной стране? Как встретит ее народ непобедимую гитлеровскую армию, которая пока не знала поражений и завоевала почти всю Европу? И разумно ли лезть в берлогу к этому русскому медведю, у которого всегда оказывались сильные лапы? Не погорячился ли фюрер и не забыл ли он судьбу Наполеона, который выбрался еле живым из этой загадочной России и на ее студеных полях позорно закончил свой победный марш по всему свету? А если уж вспоминать историю, то разве не русские солдаты не так уж много лет назад завоевали ключи Берлина?
Генерал Флик был образованным человеком и хорошо знал военную историю. И вот она почему-то именно в эту ночь, когда он курил на берегу Сана, особенно ярко всплывала в его памяти и будила тревожные мысли и смутные, дурные предчувствия…
Совсем в другом настроении и совсем с иными мыслями смотрел в те же часы на советский берег господин Крашке, как известно, представлявший ведомство адмирала Канариса в дивизии генерала Флика.
Крашке вспоминал несчастье, происшедшее с ним в этой проклятой России, в результате которого он лишился дипломатического звания, был снижен по должности и отправлен на фронт. О, только бы живым добраться до Москвы!.. Тогда он сумеет рассчитаться с этими русскими за все свои обиды и унижения!..
Между тем дивизия скрытно, без огней и сигнальных труб, была поднята по боевой тревоге и выстроена, как на парад.
Генерал Флик обошел застывший строй дивизии, и затем командиры полков отчетливо и торжественно огласили приказ фюрера. Солдаты выслушали его молча — им было заранее запрещено кричать традиционное «Хох!» и «Хайль Гитлер!» из опасения, что это могут услышать советские пограничники.
В общем строю дивизии стоял и унтер-офицер германской армии Вильгельм Шульц, бывший механик завода «БМВ» в Эйзенахе, два года назад призванный в армию.
Никто в полку не знал, что Шульц был уже пять лет членом Коммунистической партии Германии, ушедшей в подполье после прихода Гитлера к власти. Десятки тысяч немецких коммунистов были замучены в гитлеровских концлагерях, вот уже много лет томился в застенках гестапо их вождь Эрнст Тельман, но партия продолжала жить и работать, и Вильгельм Шульц был одним из ее сынов.
Теперь, выслушав приказ фюрера и узнав, что через час на первое в мире государство рабочих и крестьян вероломно обрушится чудовищная гитлеровская военная машина, Вильгельм Шульц решил, что он, как коммунист, выполнит свой партийный долг. Мелькнула, как ожог, в его сознании мысль о судьбе семьи — жены и ребенка, но это не поколебало его решения.
И тут же, на глазах солдат, офицеров и самого генерала Флика, унтер-офицер Шульц как бы выпрыгнул из строя и с разбегу, не задумываясь и не останавливаясь ни на долю секунды, бросился в полном походном обмундировании в Сан и поплыл туда, к советскому берегу…
Господин Крашке первым пришел в себя. Он вырвал из рук ближайшего солдата автомат и дал из него очередь по плывущему Шульцу. Тот, даже не обернувшись, продолжал плыть, преодолевая течение. Крашке прицелился и послал ему вслед вторую очередь.
Пограничники Иван Бровко и Данило Рябоконь, бывшие в эту ночь в секрете на этом участке советского берега, услыхали выстрелы и разглядели в воде темное пятно — плыл человек, вокруг которого, противно повизгивая, шлепались пули автоматных очередей.
Бровко поднял трубку полевого телефона и доложил дежурному по погранзаставе о странном происшествии.
— Ни в коем случае не стрелять, — приказал дежурный, — сейчас я прибуду на место.
А Крашке давал очередь за очередью и в конце концов ранил Шульца, когда тот уже приближался к советскому берегу. Подоспевший дежурный старший лейтенант Тихонов, заметив, что плывущий человек уже с трудом держится на воде и загребает только левой рукой (как потом выяснилось, он был ранен в правую руку и грудь), приказал Ивану Бровко помочь ему, поскольку тот уже был в советской пограничной зоне. Бровко незаметно сполз вниз, подплыл к утопающему и на руках вынес его наверх.
— Брат! — простонал по-немецки Шульц. — Камрад, коммунист!
Не знал немецкого языка младший сержант Иван Бровко, но всем сердцем своим понял, что выносит на руках друга, единомышленника, брата…
Когда Шульца положили на берегу на плащ-палатку, он уже был без сознания, Тихонов послал за фельдшером, а пока сам сделал ему перевязку. Шульц хрипел и стонал, дыхание его было прерывистым и тяжелым, кровь пошла горлом. Тихонов осветил его карманным фонариком — перед ним лежал худощавый шатен лет тридцати, с измученным, но одухотворенным лицом человека, умирающего за свою идею.
Прибежавший фельдшер оказал ему первую помощь и впрыснул камфору. Умирающий открыл голубые, искаженные смертной мукой глаза.
Увидев склонившихся над ним советских пограничников, он, собрав последние силы, прошептал по-немецки:
— Друзья… Я коммунист… Через час война… Держитесь, братья!..
— Товарищ! — вскричал Тихонов, приподняв голову умирающего. — Товарищ!
Шульц улыбнулся, услышав это единственное русское слово, которое он знал, и потянулся рукой к звездочке, приколотой к фуражке Тихонова.
— Звезду хочет, товарищ старший лейтенант, звезду, — дрогнувшим голосом, едва сдерживая слезы, произнес Иван Бровко.
Тихонов снял фуражку и поднес ее к глазам умирающего: Тот строго посмотрел на звезду — так смотрят на святыню — и последним усилием приблизил к ней запекшиеся губы и поцеловал.
Через несколько секунд он скончался.
Тихонов снял с груди покойного маленькую, сделанную из пластмассы бирку и записал его фамилию и адрес.
Так за тридцать две минуты до начала Великой Отечественной войны пал смертью храбрых ее первый герой, немецкий пролетарий и коммунист Вильгельм Вольфганг Шульц.
Конечно, оставалось слишком мало времени, чтобы его предупреждение сыграло решающую роль. Но все-таки на этом участке границы успели поднять по боевой тревоге отряд, и он достойно встретил врага.
А старший лейтенант Тихонов пронес звездочку, которую поцеловал, умирая, его немецкий брат, через все годы, фронты и небывалые битвы этой страшной войны и, став в конце ее уже полковником, свято хранил эту звездочку как священный символ великого братства коммунистов во всем мире.
А когда окончилась война и над дымящимся Берлином заполыхало в весеннем небе знамя Победы, в первых числах мая 1945 года, полковник Тихонов выехал из Берлина в маленький немецкий город Эйзенах.
Машина Тихонова мчалась по широкой, выстланной бетонными плитами автостраде, дымились по краям дороги белым цветом яблони и вишни, мелькали красные черепичные крыши придорожных домиков, под которыми полоскались в голубом небе белые флаги. Мирное майское небо млело над Германией, только открывавшей глаза после затянувшегося на двенадцать лет кошмара, стоившего жизни многим миллионам людей.
Под мерный рокот мотора Тихонов вспоминал о только что закончившейся войне, боевых друзьях, похороненных им за эти годы, о пепелищах Сталинграда, Воронежа и тысяч других русских городов и деревень, о той незабываемой июньской ночи, когда он впервые услыхал о войне за тридцать две минуты до ее начала. И о том человеке, который, не задумываясь, отдал свою жизнь, чтобы предупредить своих русских братьев об этой войне.
