Жерар Вилье - Охота на человека в Перу
— Прости, мне еще больно...
Они долго стояли под душем. Говорить ни ему, ни ей не хотелось. Наконец оба вышли из ванной.
— Хочешь позвать врача? — спросил Малко.
Моника в ответ пробормотала что-то нечленораздельное: она уже спала в своей любимой позе, на животе, уткнувшись лицом в подушку. Малко умирал от жажды. После двух бутылочек «Пепси» и рюмки джина он почувствовал себя лучше.
* * *В дверь постучали. Завернувшись в простыню, Малко пошел открывать. Стоявший на пороге человек в штатском протянул ему пакет.
— От полковника. Ваша машина внизу.
Малко запер дверь. В пакете оказались его кредитные карточки, револьвер, паспорт, деньги, часы и ключи от «тойоты». Моника, приподнявшись на локте, испуганно смотрела на него. Он улыбнулся ей, успокаивая:
— Ничего страшного.
Голова ее бессильно упала на подушку. Малко вытянулся рядом с ней, и они уснули.
Много позже — было уже темно — он проснулся от острого желания. Рука его сама собой потянулась к бедру Моники. Молодая женщина вздрогнула всем телом. Малко вспомнил, что ей пришлось пережить, и ему стало стыдно.
Моника повернулась к нему, сжала пальцами восставшую плоть и пробормотала:
— Прости меня, я не могу...
Он успокоился и снова провалился в сон. Время от времени они просыпались, озирались, щурясь, и снова засыпали. Когда Малко взглянул на часы, оказалось, что под действием снотворных и успокоительных они проспали больше суток. Потом врач, которому позвонила Моника, осмотрел их обоих. Наконец Малко заставил себя встать и принять душ. Когда он вернулся в комнату, Моника сидела в постели, пристально глядя на него огромными черными глазами. Он с облегчением отметил, что страха в них больше не было.
— Ты спас мне жизнь, — тихо сказала она. — Если бы не ты, они бы меня еще долго пытали, а потом убили бы.
— Ты в этом уверена?
Она кивнула.
— Да, усатый лейтенант мне так и сказал. Когда они пытают людей, но собираются их потом отпустить, они прячут лица под капюшонами. С открытым лицом работают только тогда, когда знают, что допрашиваемый уже не сможет никому о них рассказать.
— Лейтенанта зовут Франциско Каррас, — сказал Малко. — Это садист.
И он рассказал ей о трех кастрированных крестьянах.
— Они отправят их на вертолете якобы домой, в деревню, — вздохнула Моника. — И бросят на скалы где-нибудь в Сьерре.
Затянутый в эту пучину ужаса, Малко уже не мог понять, кто же прав. Моника наблюдала за выражением его лица.
— Ты не очень на меня сердишься?
Он притянул ее к себе и поцеловал.
— Ты не виновата. Это просто чудовища...
— Виновата, — перебила она. — Я сказала тебе неправду. Это были не просроченные лекарства для бедняков.
— А что же?
— Редкий препарат. Для человека, который очень болен и не может раздобыть его сам.
— Для Мануэля Гусмана?
Она молча наклонила голову.
— Ты член «Сендеро Луминосо»?
— Вообще-то нет. Я им только помогаю... По-моему, они правы. Эта система насквозь прогнила, ты сам мог убедиться.
— Но и те не лучше...
Она пожала плечами.
— Не знаю. Всегда хочется верить в лучшее... Скажи, как тебе удалось добиться, чтобы меня отпустили? Они были злы, как черти.
В ее голосе Малко послышалась тень подозрения, и он поспешил его развеять:
— Это все мой посол. Он был просто великолепен. Я должен был обедать у него, и он забеспокоился. Благодаря своим связям, он выяснил, где я нахожусь, и позвонил самому президенту, пригрозив международным скандалом в случае, если меня не отпустят. Ну, а я поставил условием, чтобы ты вышла вместе со мной. Президент Белаунде дорожит своей репутацией. Он приказал «Диркоте» освободить и тебя.
Монику Перес, казалось, удовлетворило его объяснение. Она встала. Тело се было все в синяках, но она вновь обрела свой обычный уверенный вид.
— Куда ты? — спросил Малко.
— Мне надо повидаться с друзьями, — ответила она, — успокоить их. Никто не знает, где я.
— Не боишься? Ты ведь не хотела возвращаться домой.
— Жизнь продолжается. Надо еще написать статью для «Вашингтон пост». Я должна зарабатывать на хлеб.
Вот неугомонная!
Она натянула джинсы и футболку.
— Возвращайся потом сюда, — предложил Малко, — так мне будет спокойнее.
Она поколебалась.
— Ладно.
— Возьми мою машину, — сказал Малко.
Он дал ей ключи от «тойоты», а когда она уходила, у него мучительно сжалось сердце. Дважды из когтей «Диркоте» не вырваться...
Малко в свою очередь оделся, взял такси и поехал к генералу Сан-Мартину. Тот встретил его с распростертыми объятиями. Прелестницы Кати не было видно.
— Вы еще легко отделались, — сказал генерал. — Это война не на жизнь, а на смерть.
— В «Диркоте» творятся немыслимые гнусности, — заметил Малко.
— "Сендерос" начали первыми, — возразил его собеседник.
Он достал из ящика письменного стола пачку фотографий и положил их перед Малко.
Это было омерзительно. Изрезанные на куски тела, отрубленные руки и ноги, выпущенные кишки... Вывернутая наизнанку пилотка на размозженном черепе солдата...
— "Сендеро Луминосо", — только и сказал генерал Сан-Мартин.
Он помолчал немного и продолжал:
— Они убивают темных крестьян, женщин, детей. Это безумцы. Если Гусман будет у нас в руках, мы не дадим им потопить страну в крови... Вы готовы лететь в Тинго-Мария?
— Готов, — кивнул Малко. — Но, может быть, прежде я сумею кое-что узнать от Моники Перес.
Он вздохнул — какой же тонкой была эта ниточка!
Малко покинул генерала Сан-Мартина, раздираемый противоречивыми чувствами. Ему придется просто-напросто предать Монику Перес...
Он вернулся в «Эль Кондадо». Моники не было. Она появилась много позже, когда он уже спал. Молодая женщина скользнула под одеяло и поцеловала его. От нее пахло писко и потом. Когда он уже думал, что она уснула, она вдруг прижалась к нему.
— Возьми меня, — попросила она, — только тихонько...
Он выполнил ее просьбу, действуя как можно осторожнее и бережнее. По телу Моники вдруг пробежала судорога, и он остановился, готовый оставить ее, но руки молодой женщины обхватили его, и она шепнула хрипло:
— Нет, нет, ничего. Продолжай.
Это длилось долго. Наконец, не в силах больше сдерживаться, Малко выплеснул в нее свое семя. Он знал, что она не получила никакого удовольствия. После долгого молчания Моника вздохнула:
— Мне надо было заняться любовью сейчас. Иначе у меня бы никогда больше не получилось. Ты — единственный, с кем я могла.
Они уснули. На рассвете Малко открыл глаза, снова охваченный желанием. Моника лежала, приподнявшись на локте, устремив на него задумчивый взгляд своих темных глаз. Что-то странное почудилось в них Малко.
— Что с тобой? — спросил он.
— Ничего. Смотрю на тебя.
Взгляд ее скользнул ниже. Она наклонилась и прошептала с нежностью:
— Дай, я сама. Мне еще слишком больно.
Пальцы ее принялись ласкать его восставшую плоть, затем ее горячие губы сомкнулись вокруг нее, и Малко ощутил ласки теплого, остренького языка. Моника не спешила, действуя искусно и умело. Доведя его наконец до высшей точки наслаждения, она в последний момент отстранилась, завороженно глядя на брызнувшее семя.
Чуть позже она спросила очень серьезно:
— Ты все еще хочешь продолжать свои исследования?
Сердце Малко забилось чаще.
— Конечно. А что?
— Я виделась с друзьями, они согласны с тобой встретиться.
— Это люди из «Сендеро»?
— Да.
— Ты не боишься, что за нами будут следить после всего, что случилось?
— Не беспокойся, я приняла меры предосторожности. На такую удачу он не мог и надеяться.
— Когда?
— Сегодня. Но ты никому об этом не расскажешь.
— Хорошо, — согласился Малко после секундного колебания.
Они оделись, вышли из отеля и сели в «тойоту». Моника велела ехать по Виа Экспрессо. Затем они свернули на юг и двинулись вдоль побережья к предместью Чорильо. Дома попадались все реже. Моника сидела очень прямо и, казалось, нервничала. Они свернули с шоссе на узкую безлюдную дорогу. «Улица Инти», — прочел Малко на табличке.
— Сюда, — показала Моника на двор, в глубине которого виднелся гараж. Напротив возвышалась колокольня собора; на воротах стоял номер — 174.
Едва они въехали во двор, какой-то человек плотно закрыл за ними деревянные створки. Моника вышла из машины и заговорила с ним, потом вернулась к Малко.
— Идем.
Они прошли через гараж, заваленный всевозможным хламом, и оказались в другом дворе, посреди которого стоял старый черный «додж». Моника села впереди и жестом пригласила Малко на заднее сиденье. Двое сидевших в машине мужчин молча кивнули ей. Оба были совсем молодые, небритые, одетые очень бедно. За рулем сидел человек постарше, плотный, в черных очках. Малко стало немного не по себе.
