Андрей Гуляшки - Дождливой осенью
Все его действия были всесторонне обдуманы, и для непредвиденной случайности не оставалось места. Если бы его заметили в прихожей, он бы ответил, что позвонил, а дверь оказалась незапертой, показал бы удостоверение инспектора пожарной охраны и все равно сумел бы осмотреть каждый уголок квартиры. Если бы за гардеробом не оказалось удобного места для наблюдения, он спрятался бы за кроватью или под ней, использовав классический опыт застигнутых врасплох любовников… Можно было совсем не прятаться и тоже достигнуть цели, но ценой нежелательного саморазоблачения. И, в конце концов, если бы события не громоздились одно на другое и не шла борьба за каждую минуту, Аввакум успел бы так изменить свою внешность, что обошелся бы без игры в пятки. Так или иначе, но в его непрошеном посещении все нежелательные случайности были исключены. Аввакум лишь проверял на месте свои умозаключения, действуя сообразно с обстановкой.
Через несколько минут после того, как он занял свой наблюдательный пост в углу, дверь открылась и в комнату вошла какая-то фигура с накинутым на плечи полотенцем и в купальной шапочке. В сгущающемся сумраке лица нельзя было различить, и Аввакум начал проклинать себя за то, что забился в угол, но уже ничего не мог сделать.
Фигура присела на краешек постели, чтобы полотенце успело впитать влагу. Затем она подошла к окну и, проверив, плотно ли закрыты шторы, повернула выключатель, не спеша сняла шапочку и потянулась. Розовое мохнатое полотенце само скользнуло к ее ногам.
Посредине комнаты стояла, сияя молочной белизной кожи, молодая женщина с продолговатым, тонким лицом, высоким лбом, большими, широко открытыми карими глазами; у нее была девичья фигура: высокая грудь, мальчишеская талия, подтянутый живот.
Аввакум ничуть не удивился. Он знал, что перед ним стоит Лиляна Стамова — радистка ДОСО. Он был заранее готов и к метаморфозе, которая начала развертываться у него на глазах.
Лиляна натянула шелковые чулки и провела по ним рукой, а поверх надела толстые шерстяные, перехватив их под коленями резинкой, как это делают деревенские старухи, и, поднявшись с постели, стала похожей на белую птицу в сапогах. Надев тонкое белье, она облачилась в черную домотканую юбку, шерстяную кофточку и безрукавку. Вырядившись столь странным образом, она стала перед зеркалом, откупорила несколько банок и пузырьков и с искусством, которому Аввакум мог позавидовать, принялась терпеливо превращать свое лицо в старческое. Исчезла перемычка меж бровей, волосы на лбу и висках слегка побелели, сеть мелких морщинок пролегла на щеках и под глазами. Резиновые наклейки под губами растянули рот, образовав длинные, глубокие складки, спускающиеся к подбородку. Осталось только набросить на голову большой черный платок, и тогда перед зеркалом оказалась пожилая крестьянка, худощавая и прямая, со следами былой красоты на лице и в осанке.
Она надела простые черные башмаки на резиновой подошве, накинула на плечи короткий кожушок, который вынула из гардероба, почему-то вздохнула и с явной неохотой ушла.
Через несколько секунд вслед за ней сбежал по лестнице и Аввакум.
В подъезде он чуть не столкнулся с лейтенантом Марковым.
— Я уже стал беспокоиться, — сказал лейтенант. — Собирался силой ворваться в квартиру.
— Благодарю! — сказал с усмешкой Аввакум. — Я недурно провел там время. — Он показал глазами на пожилую женщину, идущую шагах в двадцати впереди. — Узнаете эту персону?
— Да ведь это мать Лиляны! — удивился лейтенант.
— Не мать Лиляны, а сама Лиляна, — почти прошипел Аввакум. — Идите рядом и, пожалуйста, поближе, чтобы не мокнуть под дождем. Ваш испанский берет стал похож на блин. Возьмите меня под руку!
Пройдя по бульвару, они расстались на перекрестке. Аввакум подозвал свою машину, а лейтенант последовал за Лиляной.
Вернувшись домой, Аввакум подкинул в камин дров и, сняв с полок целую кипу книг, взгромоздил их на стол. У него вдруг возникло желание поработать над своей книгой о древних памятниках и античных мозаиках, и вся эта литература могла понадобиться ему для справок. Но усталость взяла свое. Он опустился в кресло, устроился поудобнее у огня и закрыл глаза. Через несколько минут он погрузился в дремоту, тихую, как моросивший за окном дождь.
Его разбудил пронзительный телефонный звонок. Было уже темно, и он зажег свет В трубке пророкотал басовитый голос полковника Манова. Полковник просил его перейти на радиоприем. «Я сообщу тебе интересную новость», — сказал он. Аввакуму показалось, что полковник даже задыхается от волнения.
После кодового сигнала послышался вопрос:
— «Ракип»?
— «Дауд», — ответил Аввакум.
— Поздравляю «Дауда» с большим успехом, — сообщил полковник. — Мы только что задержали Лиляну Стамову, Асена Кантарджиева и одну посольскую птицу. В наших руках соответствующий пакет. Все трое встретились в зале ожидания Подуянского вокзала.
— Из шифрограммы узнали о месте встречи? — спросил Аввакум.
— Шифрограмма до сих пор не прочитана, — ответил полковник. — Заслуга целиком твоя.
— Ошибаетесь, — возразил Аввакум. — В этом деле мое участие ничтожно Большая заслуга принадлежит моему помощнику. Вам следовало бы его поздравить, а не меня!
Полковник хотел еще что-то сказать, но Аввакум отстукал «Конец!» и снял наушники.
Он взглянул на часы — скоро девять. Аввакум вспомнил, что со вчерашнего вечера ничего не ел, и горько усмехнулся. Чувство одиночества и смутной беспричинной тоски снова сжало сердце.
Он надел плащ и вышел. Не успел он сделать несколько шагов, как за спиной хлопнула дверь в квартире доктора. По желтой тропинке, которая пролегала от освещенных окон до мостовой, бежала Виолета в накинутом на плечи прозрачном дождевичке. Она подошла к нему так близко, что он почувствовал на лице ее дыхание, и сердечно протянула ему руку, как близкому, старому другу.
— Вы помните наш вчерашний разговор? — спросила она. Аввакум кивнул головой.
— Вы знаете, — сказала она, приблизившись к нему вплотную, — сегодня я вернула ему его подарок и написала, чтобы он не считал меня своей невестой. Между нами все кончено. Что вы скажете на это?
— Я очень рад! — улыбнулся Аввакум. — Это чудесно. Помолчав немного, она сказала:
— Зайдите к нам в гости. Дедушка будет на седьмом небе от радости. А когда он ляжет спать, я опять поиграю вам, как вчера. — Она заглянула ему в глаза. — Хотите?
— Благодарю, — ответил Аввакум. Он поднял воротник плаща и закашлялся. — Весьма благодарен. Но в этот вечер я занят. Буду ужинать со своей бывшей женой…
— Бывшей женой? — прошептала Виолета.
За занавеской гостиной мелькнул высокий силуэт Йорданы. «Готовит праздничный ужин», — подумал Аввакум.
— … и двумя своими детьми, — добавил он. — Раз в месяц я ужинаю со своей бывшей женой и детьми.
Виолета плотнее закуталась в дождевик и покачала головой.
— Приятного ужина, — сказала она и, резко повернувшись, быстро зашагала к дому. Каблучки ее сердито стучали по желтой полоске.
Аввакум вышел на улицу.
* * *А что же я? Можег быть, кто-нибудь из вас заметил, что для меня не нашлось места в этой, третьей, части приключений Аввакума? Благодарю ту добрую душу, которая заметила это. Такие уж сложились обстоятельства. В то время я был очень занят: помогал деду Реджепу и другим славным кооператорам Видлы готовить скот к зимовке. Правда, и Фатме трудилась не покладая рук, но дело не очень спорилось, потому что скота было много, а работников мало. К тому же она слишком часто смеялась, и притом без причины. Бусы на ее груди шаловливо приплясывали, и это, конечно, тоже мешало работе.
А зимой к нам приехал Аввакум. Он прожил у меня дней десять. Зима выдалась снежная, кружили метели, сугробы засыпали все пути-дороги. Я по обыкновению пек картошку в горячей золе очага, а он курил трубку, молчал и задумчиво глядел на языки пламени, лизавшие еловые поленья. Но мне все же удавалось иногда выудить из него словечко, и, хотя их набралось немного, по ним можно было догадаться и обо всем остальном.
Примечания
1
Читалишта — традиционные общественно-просветительные очаги в Болгарии, ведущие свое начало со времен национально-освободительный борьбы против турецкого ига.
2
Бай Гамю — персонаж из одноименной книги Алеко Константинова, олицетворение
