Нисон Ходза - Операция «Эрзац»
— А что же?
— Главное на войне — живым остаться! Выжить! Поняла?
— Победа без жертв невозможна… Разве вы этого не понимаете?
— Ну вот! Ещё ты будешь нас воспитывать! — Климова от возмущения выронила из рук форму, и та с грохотом упала на цементный пол. — Всю жизнь меня все учат! Родители, тётка, учителя, комсомол — все меня учили, все попрекали: «Того не понимаешь, этого не понимаешь, делай не так, а этак, туда ходи, сюда не ходи!» Один только Игорь никогда меня не ругал, не воспитывал…
— Ну, ладно, — перебила Корманова. — Хватит спорить! Вон Морозов к нам топает, работать надо.
Начальник смены Морозов, заправив в карман пустой рукав белого халата, неторопливо шёл вдоль печи, по-хозяйски замечая все неполадки. Молоденькая работница, должно быть вчерашняя школьница, жевала хлеб, присматривая за печными термометрами. Морозов, конечно, знал, что работницы едят хлеб досыта, но официального разрешения на это никто им не давал, и работницы старались в таких случаях не попадаться начальству на глаза.
Увидев девчонку с хлебом в руке, Морозов остановился и покачал головой:
— Знаешь заповедь: на чужой каравай рта не разевай?
— У нас в школе заповеди не проходили! — бойко ответила работница.
— Что же мне, приставлять к тебе специального охранника?
— Приставляйте: вдвоём жевать веселее!
— Побереги язык для подошвы! — сердито сказал Морозов и подошёл к Кормановой. — Шумновато тут у вас, — заметил он и вдруг уставился на Малову: —Ты чего здесь торчишь? Тары-бары? А за горелками Гитлер смотреть будет?
Виновато улыбнувшись, Малова пошла к печи.
— Где бригадир смены? — спросил Морозов.
— Вызвали в штаб МПВО.
— Сообщите смене: ровно в двадцать два часа тридцать минут тестомесилка остановится минут на тридцать.
— Значит, и нам нечего будет делать? — спросила Климова.
— Значит, стоять и вам, — подтвердил Морозов. — Так вот, с половины одиннадцатого до одиннадцати вечера вашей смене будут выдавать без карточек по полкило казеиновой массы… удалось раздобыть…
— Это что такое? — спросила Климова. — Никогда не едала.
— Это — вроде сыра, — пояснил Морозов. — Врачи говорят, что есть можно, вреда не будет.
— Никогда не слыхала, — удивилась Корманова. — Казеин, говорите?
— Казеин. Употребляется в мыловаренной промышленности. Завод мыловаренный теперь не работает, нам и перепало. Значит запомните: в половине одиннадцатого ваша смена получает в завкоме казеиновый сыр. Опоздаете — не получите! А новенькая эта — Малова в список на выдачу не попала. Пусть остаётся дежурной. Мало ли что! — Поправив выбившийся из кармана халата пустой рукав, Морозов направился к выходу.
— Эксцентрик! — громко сказала, глядя ему вслед, Корманова.
* * *Малова прошла вдоль печи, проверила факелы горелок и вышла из отделения. В комнате с табличкой на двери «Посторонним вход строго воспрещён» её ждал Лозин.
— Здравия желаю, товарищ капитан! — Малова приложила ладонь к белой пекарской шапочке. — Разрешите доложить?
— Здесь можете не козырять. Докладывайте, что нового.
— Ничего важного. Двухтомника Маяковского в тумбочке Климовой всё ещё нет. Завела с ней разговор о поэзии, она заявила, что стихов не любит. Про Маяковского сказала, что у него красивые глаза на фотографии, а что стихи его не любит, потому что «трудно елозить по строчкам». Так и сказала — «елозить».
— Как она себя ведёт сегодня? Заметно, что нервничает?
— Сегодня она какая-то злобная. — В чём это проявилось?
— Во время артобстрела говорила без всякого сожаления, что, если немцы попадут в хлебозавод, «блокадникам будет труба», за неделю погибнут тысяч сто.
— Вам не кажется, что она глупа?
— Если не считать сегодняшнего разговора, она совсем не глупа и уж, во всяком случае, менее цинична, чем её подруга — Корманова.
— А что представляет собою Корманова?
— Беспредельно цинична. Для неё сейчас важно только одно — остаться живой и невредимой, а там пусть хоть всех перебьют! Ни о ком доброго слова не скажет. Даже о товарище Морозове: человек потерял на фронте руку, работает из последних сил, а она его ни с того ни с сего назвала эксцентриком.
Лозин внимательно посмотрел на Малову:
— Эксцентриком? Вы не ошиблись?
— Точно, товарищ майор. И вообще она труслива, твердит, что «все мы здесь, как гимнасты без лонжи под куполом цирка».
— Интересно… Очень интересно… — Лозин взглянул на часы. — Возвращайтесь на своё место. Длительное отсутствие может вызвать у Климовой да и у бригадира ненужные вопросы.
Оставшись один, Лозин задумчиво повторил:
— «Эксцентрик»… «без лонжи под куполом цирка»… — И снял трубку местного телефона — Дайте партком. Спасибо. Партком? Ломов? Жду вас всех. Да, сейчас же. — Он положил трубку и снял с вешалки белый халат.
В комнату вошёл Ломов, его сопровождали четверо молодых людей в белых халатах, в руках они несли чемоданчики, в каких обычно механики хлебозавода держат свои инструменты.
— Товарищи сапёры, — обратился к ним Лозин, — сейчас — двадцать два часа двадцать минут. Через двенадцать минут направляемся в печное отделение. Хорошо ли вы изучили особенности отделения, его наиболее уязвимые места? С кем консультировались?
— Разрешите? — шагнул вперёд смуглый скуластый паренёк.
— Капитан Гайсаров, — представил его Ломов.
— На протяжении трёх дней под видом механиков мы изучили цех досконально, — сказал Гайсаров. — Консультантом был инженер, проектировавший печи завода.
— Надеюсь, работники второй смены вас не видели?
— За этим я следил, — доложил Ломов.
В двадцать два часа тридцать две минуты Лозин, Ломов и сапёры вошли в печное отделение. Кроме Маловой, там никого не было.
— В нашем распоряжении около получаса, — напомнил Лозин.
— Найдём, — уверенно сказал Гайсаров. — А вам на всякий случай… лучше уйти, в этом деле вы нам не помощник.
— Приступайте! — повелительно сказал Лозин. — Вместе пришли, вместе уйдём…
Мина лежала под блоком главного приводного вала со стороны привода печи. Это было самое уязвимое место: разрушение вала влекло за собой бездействие печи на много дней.
Гайсаров вынул из углубления мину и осторожно приложил к ней ухо.
— Тикает! Сейчас мы усмирим эту ведьму! — сказал он с какой-то мальчишеской лихостью. И тут же сурово добавил: —Всем отойти, укрыться за печами. Быстро!
* * *Вернувшись с пакетами казеина, работницы увидели в отделении Морозова и двух незнакомых мужчин.
— Кто это к нам на ночь глядя? — проворчала Климова.
— Главное — мужики не старые, — удивилась Корманова. — Один усатый, другой конопатый.
Морозов подозвал работниц.
— Вот к нам товарищи из радио пришли. Хотят, значит, рассказать ленинградцам, как трудятся пекаря в нашем городе. Я, конечно, сообщил, так сказать, основные показатели и примеры героического труда. Теперь они хотят посмотреть, так сказать, своими глазами. Оставляю товарищей на ваше попечение, может, у них какие вопросы появятся, так уж, сами знаете, что отвечать… Вот так, значит… — И, проверив на ходу, хорошо ли заправлен пустой рукав, Морозов вышел из отделения.
Журналисты сразу же приступили к вопросам:
— Ну как вы здесь, сыты?
— Сыты не сыты, а не голодаем, — отозвалась Климова. — Пекарь не токарь, — без хлеба не живёт.
— Вы что же, всегда на работе в белом?
— А как же? Вот и вас нарядили…
— Давайте знакомиться. Извините, как вас зовут?
— Меня — Ольга, а её — Варвара, — сказала Корманова.
— Очень приятно. Вы и до войны здесь работали?
— Нет, до войны я в Острове жила, работала в пекарне, — сказала Корманова, а Варя — работник искусства — танцы преподавала.
— Ваша подруга какая-то неразговорчивая, — заметил веснушчатый журналист. — И лицо у неё сердитое…
— Будешь сердитой! — огрызнулась Климова, колотя по форме. — Все кулаки за смену отобьёшь!
— Смотрите, Морозов явился, опять рукой машет! — сказала Корманова. — Чего ему надо, и смене-то уже конец.
— Начальник зовёт — надо подчиняться, — сказал веснушчатый журналист.
— Слушайте сообщение, — начал Морозов, когда к нему подошли все работницы. — В последний артналёт немец метил в наш объект. Снаряд ушёл в землю у проходной. К счастью, он не разорвался. Так вот, теперь это место оцеплено, в ближайший час-полтора никто попасть на завод не может, значит, так сказать, и сменить вас некому. И вам с завода, понятно, не уйти. Но, конечно, меры приняты, смена вам через час-полтора будет. А пока, товарищи женщины, придётся вам поработать сверхурочно. Сами понимаете…
— Нам не привыкать, мы двужильные, — сказала раздражённо Климова. — Правда, Ольга?
