Сергей Донской - Глаз урагана
– Нет необходимости, сэр, – сказала побледневшая секретарша.
Пратт понял, что она своего добьется. Не для того девушки проводят молодость в закрытых колледжах, чтобы перечеркнуть свою карьеру на начальном этапе. Сегодня же Джоан пройдет по всем инстанциям и заставит виновных в нарушении регламента выполнять свои обязанности должным образом. А как же иначе?
Не то чтобы Пратт до мелочей вникал во все эти ежедневные сводки новостей, но ему необходимо было чувствовать веяния в далекой России. Это помогало настроиться на нужный лад. Кроме того, уже один только порядок подачи новостей на ТВ позволял определить изменчивый политический курс Кремля. Например, если в заключительном сюжете дают репортаж о вручении «Оскаров», то Москва и Вашингтон не видят причин для разногласий. Если же всплывает грязная история об избиении родителями приемного русского мальчика, то жди осложнений. Нормальное явление, впрочем. Чего, как не осложнений, ожидать от заклятых врагов, прикидывающихся закадычными друзьями?
* * *Усевшись в кресло, Пратт поместил корреспонденцию на правый угол стола, а перед собой положил два маркера и целлулоидную папку с ярлыком, гласящим: «Штормовые отряды. Подлежит возврату в сектор А12».
Всего секторов в Оперативном директорате насчитывалось сто с лишним, а работали в нем около 8000 человек, большинство из которых никогда не бывали в Лэнгли. Огромный отдел занимался добычей и первичной обработкой сведений, которые впоследствии передавались непосредственно в Разведывательный директорат. Артур Пратт ведал завершающим этапом отсева. В его функции входило изучение материалов на предмет подлинности и достоверности. До 1991 года его подразделение занималось исключительно Советским Союзом, затем сфера деятельности сузилась до Восточной Европы, наконец, Пратту пришлось переориентироваться на всю Россию, Ближний Восток и Северную Африку. Это нисколько не отразилось на качестве его работы. Под его началом находилось достаточное количество специалистов по конкретным странам и регионам. Эти парни знали свое дело.
В папку была вложена аэрографическая карта Нижегородской области, краткое резюме по программам «Харп» и «Сура», а также сокращенный вариант досье на Виталия Валентиновича Верещагина. Все это было Пратту известно досконально. Как и текст письма, возвращенный после повторной обработки экспертами.
Ничего особо важного они не откопали, просто сделали некоторые разъяснения в соответствии с запросами. Так, неизвестный тезка Владимира Александровского оказался советским поэтом Маяковским, «сабантуйчик» – пирушкой, а «физия» – производным от физиономии.
Первый вопрос, которым задался Пратт, звучал так: а возможно ли, чтобы один русский ученый не помнил отчества другого? Ведь русские относятся к своим полным именам весьма щепетильно, а на работе у них приняты официальные обращения. Вместе с тем Верещагин и Александровский общались только в молодости и сравнительно недолго. Так что незнание отчества вполне допустимо. Более того, оно косвенно свидетельствует о том, что послание писалось искренне и импульсивно.
Пратт пометил первый абзац желтым цветом, перечитал следующие два и, поколебавшись, снова пустил в ход желтый маркер. Слегка настораживало отсутствие грамматических ошибок в тексте, что было странно для нетрезвого человека. С другой стороны, Верещагин славился энциклопедическими познаниями и вряд ли был пьян по-настоящему. Слегка во хмелю, как говорят русские. Отсюда кураж и вольные обороты речи: «назюзюкался», «ноздря к ноздре», «глотайте пыль», «техника в руках дикарей».
Последнее выражение слегка покоробило Пратта, всегда относившегося к русским свысока. Это они являлись для американцев дикарями. Опасными, изобретательными, коварными, непредсказуемыми, но – дикарями, варварами. Оказывается, в их сознании произошли перемены. И от Артура Пратта во многом зависит, закрепятся ли они или же будут подавлены новыми комплексами вины и неполноценности.
Золотая молодежь? Человеческий фактор? Патриотизм? Все это пустые звуки. Как бы ни хорохорился Верещагин, на самом деле он завидует бывшему однокашнику. Это читается между строк, это ощущается по общему задиристому тону письма. Ключевая фраза самого большого абзаца: «Стыдно и гадко». Она адресована Александровскому, однако, скорее всего, стыдно и гадко самому Верещагину. У него просто не хватает мужества сбежать из России. Он боится за сына, за жену, за собственную шкуру. Это отравляет его существование. Невозможно жить, постоянно делая хорошую мину при плохой игре. Трудно засыпать, корчась от зависти, изнывая от невозможности получить то, что принадлежит тебе по праву. Вот главная причина агрессии, исходящей от Верещагина.
Пратт усмехнулся, но тут же нахмурился. Ненависть – самая грозная сила на земле. Никакие ядерные взрывы, никакие тайфуны и извержения вулканов не способны сравняться по мощи с обычной человеческой ненавистью. Русские были долго ущемлены в своей гордости и теперь во что бы то ни стало стремились поднять головы. Пройдет два года, как пишет Верещагин, и они получат в свое распоряжение опаснейшее оружие, от ударов которого не защититься базами на границах России. Сколько разрушительных ураганов способна выдержать Америка, прежде чем обездоленные взбунтуются, а черные возьмутся за ножи и пистолеты? Новый Орлеан показал, что от локальной трагедии до общенациональной катастрофы – рукой подать. Создатели «Суры» прекрасно осведомлены об этом. У них действительно появился шанс…
Но воспользоваться им русские не успеют.
Отложив желтый маркер, Пратт вооружился красным и начертал в правом верхнем углу письма аккуратный треугольник. Это означало, что Оперативный директорат не только подтверждает достоверность документа, но и призывает отнестись к нему со всей серьезностью.
Рядом с треугольником возникли красный восклицательный знак и латинская буква «А». Они были равнозначны рекомендации продолжать операцию «Storm Troops» в режиме повышенной активности или «экшн плюс», как говорили на сленге Лэнгли.
Велев секретарше отправить досье по назначению, Пратт занялся изучением личности русского разведчика, ведущего контригру в Каире. Его звали Максим Галатей. Самая свежая информация об этом человеке поступила ночью. Это была обычная записка, написанная от руки и отснятая на ксероксе. Две страницы с множеством допущений и минимумом фактов. Однако из любого документа можно выудить что-нибудь полезное, и Артур Пратт терпеливо выуживал. Штришок за штришком, крупицу за крупицей. Предстояло решить, использовать ли Галатея в интересах ЦРУ или убрать с дороги. Размышляя над этой проблемой, Пратт увлекся ею до такой степени, что пропустил время ланча.
Глава восьмая
Несмотря на все усилия Беликова, Сашу Горовца выпустили из тюрьмы только на исходе вторых суток. Первое, что он спросил, усевшись в автомобиль, это:
– Вода есть?
Вторая фраза прозвучала так:
– Почему вы так долго возились? Я уж решил, что сгнию в этой вонючей каталажке. Ни помыться, ни даже напиться.
Беликов осторожно потянул носом и убедился, что от спутника не пахнет ни потом, ни мочой, ни тухлой баландой. Все правильно. Какие бы басни ни рассказывал Саша про египетские застенки, основной срок своего короткого заключения он отбывал в довольно комфортабельных условиях.
– Били? – спросил Беликов, трогая машину с места.
– Ограничивались тумаками и подзатыльниками, – ответил Саша, с сопением отрываясь от бутылки «Бонаквы». – Но одни их тюремные робы чего стоят! Такое впечатление, что тебя одели в пижаму, в которой до тебя скончались человек сто от малярии. А жратва? Один сплошной клейстер неизвестного происхождения. Ни телевизора, ни газет, ни прогулок. Я думал, что свихнусь в этом вольере.
– Издержки производства, – неопределенно хмыкнул Беликов.
Прежде чем ответить, Саша, не отрываясь, осушил бутылку.
– Ох и вредное оно, производство, – сказал он, отдуваясь. – Приплачивать бы надо.
«Приплатят». Невысказанная мысль заставила Беликова улыбнуться. Он молча направил машину в узкий проулок, завешенный простынями. Порой они шлепали по лобовому стеклу, оставляя на нем влажные пятна. Сзади истошно вопили женщины и стелилась по мостовой облезлая дворняга, норовя вцепиться зубами в колесо.
– Мы на тропе войны? – предположил Саша, отметив сложность маршрута.
– Береженого бог бережет, – уклончиво ответил Беликов, поглядывая в зеркало заднего обзора.
«Крайслер», одурманив собачонку сизым выхлопом, выехал на параллельную улицу, где чудом разъехался с черно-белой колымагой такси, а несколько минут спустя был вынужден затормозить перед маленьким, как кролик, осликом, запряженным в немыслимо огромную повозку с почти мельничными колесами. Загорелый возница, восседающий на пирамиде из грязных мешков, жевал лепешку и слушал оглушительный арабский рок, выдаваемый стереодинамиками магнитофона.
