Алексей Ростовцев - Тайна проекта «WH»
— Кто… за мной следит?
— Я!
Она улыбнулась вымученной улыбкой.
— Вас, полковник, я увидела, когда вы еще стояли за тумбой для афиши.
— Ого! Молодец!
Я проводил ее к нашему столику в дальнем углу бара, усадил спиной к залу и осмотрелся. Гремел, завывал, стонал, квакал и взвизгивал джаз. Цветные полосы плыли по лицам и одежде гостей «Сурабайи». Свет автомобильных фар, проникая с улицы сквозь витражи, рассыпался в зале радужным дождем стремительных живых ускользающих бликов. Танцевали все, кроме нескольких пьянчужек, которые обосновались под самым плафоном.
— Хотите пить? — спросил я.
— Хочу. Закажите что-нибудь покрепче, полковник. Меня знобит.
В баре было душновато, но я не стал удивляться, а исполнил ее просьбу. Исабель, выпив свой коньяк залпом, поперхнулась и начала кашлять.
Негры заиграли «Бар Сан Луи». Я предложил девушке потанцевать, и через мгновение мы окунулись в небыструю, но властную человеческую круговерть, чей вращательный темп задавался музыкой.
Состояние моей партнерши встревожило меня. Руки Исабель были ледяными. Ее колотила мелкая дрожь. Она безвольно позволяла кружить себя, глядя поверх голов танцующих пустыми глазами.
— Что с вами? — спросил я. — Вам страшно? Кого вы боитесь? Роджерса?
— Роджерса… и полковника Арнольдо.
— Меня?!
— О вас рассказывают ужасные вещи. Говорят, вы отправили на тот свет не одну сотню людей.
— Какая чушь! Я действительно уничтожил десяток мерзавцев, но, клянусь, эти, с позволения сказать, люди и не заслуживали лучшей участи. Вам же меня нечего опасаться. Более того, вы можете рассчитывать на покровительство и защиту с моей стороны.
— Хватит с меня покровительства Роджерса.
— Как вы относитесь к вашему боссу?
— Старик добр ко мне… И потом… Лучше один Роджерс, чем все… Скажите, полковник, для чего я вам понадобилась?
— Скажу… Когда, вы успокоитесь. И, пожалуйста, не называйте меня тут полковником. Зовите лучше по имени.
— Это трудно… Но я попробую… Холодно мне… Холодно.
Я отвел Исабель к столику, и она выпила сразу две рюмки. Огненный алкоголь сделал наконец свое дело. Щеки девушки порозовели, в глазах появился живой влажный блеск. Она беспричинно засмеялась и сказала:
— А мундир вам больше к лицу.
— Это естественно, — ответил я. — Мундир молодит, что весьма кстати мужчине моего возраста.
— Вы считаете себя стариком?! В таком случае вам следовало бы знать, что все девушки из канцелярии господина президента влюблены в вас.
— Они любят не меня, а мои эполеты, мое жалование, мою виллу, мои автомобили.
— Где ваша семья?
— У меня ее нет. Я всю жизнь бродяжничал. Заниматься этим лучше всего налегке.
— Вы искали свое счастье?
— Все его ищут. Каждый по-своему. Счастье искали наши прадеды, деды и родители. Искали и не находили. Теперь ищем мы.
— Вы полагаете, сеньор Арнольдо, что нас, как и наших предков, постигнет неудача?
— Мне этого не хотелось бы.
— Мне тоже.
— Вот видите, Исабель, найти общий язык гораздо проще, чем отыскать счастье. Можно, я задам вам один вопрос? Он вертится у меня на языке уже минут десять.
— Спрашивайте.
— Как называла вас мать, когда вы были ребенком?
— Мать звала меня второй частью моего полного имени — Bella. Bella mia, говорила она. И отец звал меня Bell, но он вкладывал в это слово английский смысл. Баюкая меня на руках, он иногда напевал:
Those evening bells, those evening bells!
How many a tale their music tells
Of youth and home!..[14]
— Я знаю эту песню. Ее слова написал ирландец Томас Мур… Говорят, вы похожи на мать, как две капли воды.
— У меня от отца одни глаза. Остальное от матери. Знаете, отец для меня почти абстракция. Я плохо помню его. Он был морским офицером и постоянно отсутствовал.
— Ваш отец говорил что-либо о войне во Вьетнаме, которая, если не ошибаюсь, принесла ему гибель?
— Нет. Он был набожен и полагал, что Господь всемогущ и все, происходящее в этом мире, совершается по его воле.
— Господь всемогущ?! Да разве уже на первых страницах первой книги Моисеевой он не расписывается в полнейшем своем бессилии перед лицом зла и исполненный отчаяния не принимает решения устроить потоп? Помните? Ведь вы должны хорошо знать Библию… «И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время. И раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их…» Выходит, что, кроме самих людей, воевать со злом некому. Так?
Исабель молчала.
— Ваша мать ведь тоже часто уезжала?
— Да. На гастроли. Ее звала к себе вся Центральная Америка.
— Почему же только Центральная?
— Репертуар Марии Корро состоял преимущественно из народных ауриканских песен. Если бы она распевала шлягеры, ее знал бы весь мир… Мать привозила из своих путешествий разные диковинные вещи. Когда она умерла, наше имущество пошло с молотка. Оказалось, что у нас большие долги… Я ее всегда ждала, ждала, минуты считала. Мы с ней были, как подруги… Потом…
— Что случилось потом, мне известно.
— Вы знаете и про «Памплону»?
— И про «Памплону» знаю.
Исабель вспыхнула.
— Так зачем же вы ломаете всю эту комедию?! — крикнула она с возмущением и гневом.
— Тише! — попросил я. — Объясните причину вашего раздражения.
— Чего ради вы беседуете и обращаетесь со мной, как с благородной леди? Здесь попроще надо!
— Для меня, мисс Мортон, ваше прошлое не имеет ровно никакого значения.
— Врете! Так не бывает. Прошлого не зачеркнешь.
Она потянулась к рюмке.
— Вам нельзя больше пить.
— А я хочу! Дайте сигарету!
— Возьмите. Но предупреждаю: с сигаретой вы будете выглядеть так, как выглядела бы Джоконда с трубкой в зубах. А рюмка в вашей руке смотрится, как смотрелась бы пивная кружка в руке герцогини де Бофор.
— Плевать я хотела на Джоконду и на герцогиню!
Она выпила, сделала пару затяжек, швырнула длинный окурок в пепельницу и выпила еще.
— Пойдемте танцевать!
Я нехотя поплелся за ней в людскую толкучку. Очень скоро Исабель развезло. Она висла на мне и заплетающимся языком молола всякую чушь. Танец у нас не получался. Я вывел ее на улицу, дотащил до машины и затолкал на заднее сиденье. Глотнув свежего воздуха, она немного протрезвела, но о серьезном разговоре с ней нечего было и думать. Заняв место за рулем, я понял, что не знаю, куда ехать. Отвезти ее ко мне домой? Но вся моя челядь, кроме Герхарда Крашке, наверняка, проходит по картотеке осведомителей рохесовой охранки. Как же быть, черт побери!
За моей спиной, словно кошка, налакавшаяся валерьянки, куролесила пьяная девчонка. Она дергала меня за одежду, ерошила мне волосы, тараторила и напевала что-то по-испански.
— Уймитесь, сеньорита Исабель, — сказал я резко, — и покажите дорогу к вашему дому!
Она, однако, не послушалась и продолжала колобродить.
— Не мешайте вести машину! Где вы живете?
— Там… Около церкви святого Мигеля.
— Кто остается в доме на ночь?
— Экономка.
— Ее приставил к вам Роджерс?
— Да. Но это ничего. Суньте ей тысячу ауро, и она станет любить вас крепче, чем любит моего босса. В Аурике все продается и покупается!
Последнюю фразу Исабель пропела. Она была по-прежнему настроена игриво, что меня до крайности раздражало и злило.
Особнячок, подаренный Роджерсом любовнице, был невелик, но не так уж и мал. Только в третьей от входа комнате мы наткнулись на сонную полуодетую старуху, которую наше появление огорошило, из чего я заключил, что к Исабель, кроме советника президента по вопросам безопасности, до сих пор никто не хаживал. Мне ничего не оставалось делать, как вложить в руку экономки пару крупных ассигнаций и пожелать ей спокойной ночи.
Когда я доставил Исабель в ее спальню, она приложила палец к губам и сделала страшные глаза. Я понял, что надо молчать. Исабель зажгла свет, добралась до кровати, пошарила по стене за деревянной спинкой изголовья и весело объявила:
— Теперь можно говорить!
— Что там у вас? — спросил я.
— Здесь Роджерс включает микрофон, когда уходит от меня, и выключает, когда приходит. Мне удалось подсмотреть.
Я опустился в кресло и закурил. Исабель передвигалась по комнате так, будто под ее ногами был не пол, а палуба корабля, попавшего в сильный шторм. Одну за одной она выбрасывала шпильки из волос, и постепенно темная волна снова укрыла ее до пояса. С превеликим трудом стянула с себя платье и, отдышавшись, швырнула его в угол. Потом продолжила стриптиз, то и дело наступая на предметы своего туалета и путаясь в них. Когда же она собралась снять последнюю одежку, я остановил ее:
