Дональд Гамильтон - Усмирители
Изо всех вопросов, которые мне желалось бы услышать именно здесь и сейчас, этот безусловно числился последним.
Глава 14
Любопытно, я даже не помнил парня. То есть, хочу сказать, повстречав его среди оживленной улицы, прошагал бы мимо и не поздоровался - не от хамства избыточного, а по забывчивости. Слишком уж много миновало времени.
Однако теперь мозг заработал в полную мощь, и я умудрился даже выудить из потаенных извилин соответствующее имя. Кстати, мне и по должности положено хранить в голове множество имен и лиц.
Мы работали вместе еще в нежной юности, перед войной, когда я таскал на груди новехонькую "лейтц-камеру", известную как "Лейка", а на берете носил репортерскую карточку, подражая журналистам, шныряющим по экрану кинематографа. Правда, потом, будучи люто и безжалостно высмеян собратьями, переместил удостоверение в боковой карман.
Оставалось лишь распахнуть дверцу, шагнуть на асфальт и отдать правую руку на дружелюбнейшее растерзание. Парень был одним из тех нестареющих, вечно розовых, пухлощеких субъектов, которые всех помнят и всех признают, и всех любят пуще себя самих, и всегда рады встречам. Счастливый народ... Я помню сотни людей я охотно заплатил бы, чтоб забыть напрочь добрую половину...
- Вспышка-Хелм! - завопил субъект. - Как пишется, разрази тебя? Как фотографируется? Сколько нынче платят?
- Когда как, - ухмыльнулся я. - Постоянной службы не ищу, работаю вольным стрелком.
Это жаргонное выражение, значащее у газетчиков "независимый репортер", в устах покорного слуги прозвучало иронической и непреложной истиной. А заодно и совпало с легендой: мистер Хелм, фотограф и журналист из Калифорнии.
- А тебя какого лешего по сугробам носит? - осведомился я. - Ты же, вроде, подавался в столицу, политическим обозревателем делаться.
Звали парня Франком Мак-Кенной, только Фрэнком его на моей памяти не именовали. Он был общеизвестен в качестве Дружка. Таковым и оставался. Я припомнил, что в кабине обретается Гейл, освободился от рукопожатия, сделал небрежный жест:
- Солнышко, это Дружок Мак-Кенна. Дружок, это Гейл.
Мак-Кенна расплылся в лучезарной улыбке. Сделал шаг в сторону пикапа.
- Руки прочь от моей дамы, Дружок, - предупредил я. - Кстати, что за бедолагу разнимает на составные части Ренненкампф?
- Нальди, сейсмографа... Ох, и голова! Может уловить и записать бурчание в голодном животе по ту сторону Скалистых гор. Усеял приборами все отроги в радиусе двухсот миль! И втолковывает Ренненкампфу...
- Пытался втолковать, - ядовито заметил я.
- Да, пытался... Что при эдакой погоде и мечтать нечего об испытаниях. Он отправится вместе с нами, в бункер.
- С вами? Кто же вы?
Дружок поколебался, бросил на меня испытующий взгляд, но природная болтливость возобладала.
- Мы, - промолвил он, почти заметно раздуваясь от гордости, - знаменитые журналисты и обозреватели, удостоенные особого доверия за честность и любовь к отечеству. Мало быть просто хорошим репортером, нужно еще доказать, что прабабушка твоя ни разу не болтала в лондонском ресторане с наклюкавшимся Карлом Марксом.
Он мотнул головой в сторону мотеля.
- Там еще чертова куча выдающихся ученых. Отогреваются, млеют... Еще есть сенаторы и конгрессмены. И попробуй, скажи, будто не знаешь, чего ради сыр-бор загорелся!
- Догадываюсь, - ухмыльнулся я.
- А уж охраны сюда пригнали! С наибольшущей буквы "О", между прочим! Высморкаешься, выбросишь салфетку - и тотчас несется ищейка. Подбирает, разворачивает, убеждается: в бумажке - простые сопли, никаких шпионских записок. Все. Остаешься вне подозрений. До следующего чиха, разумеется...
- Стало быть, - вздохнул я, - посторонним на репортаж надеяться нечего. Дружок замахал руками:
- И думать забудь! Хотя...
Парня буквально распирало сознанием собственной исключительности. Дружок не утерпел. Понизил голос.
- По старой дружбе... Только я тебе ни словечка не говорил! Секретные сведения! В Карлсбаде, в Национальном парке, запретили посещать подземные гроты. Знаешь, эти: со сталактитами, сталагмитами, боковыми ответвлениями...
- С какой стати?
- Шевели мозгами, - хихикнул Дружок. Я изобразил зоологическую тупость.
- Нальди велел! Объявили во всеуслышание, будто пещеры почистить собрались да подновить, но дело-то не в этом! Из домов, расположенных неподалеку, людей выселяют! Временно... А от эпицентра до Карлсбада - без малого двести миль. И это совсем иная горная цепь!
- Ух ты, - произнес я. - Вот так-так!
- Из достоверных источников! - зашептал воодушевленный Мак-Кенна. - Только ежели ты, кляча старая, меня упомянешь как источник - дружбу побоку!.. Утро доброе, Пейтон!
Позади послышались шаги. Чья-то рука ухватила меня за плечо, бесцеремонно развернула. Существуют великолепные способы ответить на подобное приветствие, но все они изрядно расстраивают невоспитанной стороне здоровье. Бремя для встречных любезностей было неподходящим.
Я проглотил оскорбление действием и очутился лицом к лицу с худощавой особью, облаченной в серый костюм, серое габардиновое пальто и шляпу со столь узкими полями, что их назначение оставалось чистой загадкой. Особь, однако, не выглядела забавно - даже здесь, в Техасе, краю широкополых "стэтсонов".
Кстати, обладатели бесцветных, источающих расчетливую злобу глаз не кажутся забавными нигде и никогда. Я насмотрелся на подобных в Европе, во время войны. Там они таскали форменную одежду - тоже" между прочим, серую, - и маршировали строевым шагом...
- Он?!
Я подумал, что субъект обращается к Дружку. Это было бы глупо. Но рядом возник еще один: побольше, постарше, явно привыкший носить мундир, а не костюм. Возможно, офицер в отставке, а еще скорее - полицейский. Человек поглядел на меня, потом на пикап, кивнул.
- Он, мистер Пейтон. И машина та же. Проехал сквозь город час назад, вернулся и покатил медленно. Высматривает кого-то. Или что-то.
- Как давно раскатывает?
- Минут пятнадцать-двадцать. Затормозил впервые, именно здесь. Я и решил известить вас на всякий случай.
Пейтон безотрывно глядел на меня бесцветными глазищами. Ни серыми, ни голубыми, ни зелеными. Разумеется, какой-то пигмент наличествовал, но определить его затрудняюсь. О таких глазах лучше всего отозваться истасканным выражением "ледяные".
Глаза, присущие людям, которые всегда правы - даже если неправы в корне.
- Так, - произнес Пейтон. - Кто вы и что можете сказать в оправдание?
Дружок Мак-Кенна шагнул вперед:
- Отцепись, Пейтон, - сказал он весело. - Это вольный стрелок, фотограф газетный. Не всем же Дядя Сэм жалованье платит! Кой-кому и трудиться надо в поте лица. Что здесь преступного?
Я испытал известное смущение. Дружок ринулся оборонять приятеля, потихоньку состоявшего на жалованье у Дядюшки уже два с лишним года...
Субъект, именовавшийся Пейтоном, неторопливо уставился в округлую рожицу Мак-Кенны.
- Накануне выезда, - сказал он спокойным голосом, - уполномоченные люди полностью проинструктировали вас относительно общеобязательных правил поведения. И о причинах, вынуждающих к этому, уведомили. Велели не общаться с посторонними, прежде чем не окончится эксперимент. Тогда по его окончании вы сможете напечатать собранные материалы, предварительно подвергнутые соответствующей цензуре. Верно?!
- Верно, верно, - с досадой возразил Дружок. - Но где ты посторонних видишь? Я, получается, не могу старому товарищу "с добрым утром" сказать, а?
И подмигнул. Покорному слуге.
- Вы знаете этого человека? - вопросил Пейтон.
- Да конечно же! Ведь втолковываю...
- Давно знаете? Когда видались в последний раз?
- Черт побери...
Дружок нежданно осекся. Сообразил, наконец: миновали, в сущности, целые геологические эпохи. Но быстро воспрял духом и затараторил:
- Господи, помилуй, да мы работали бок о бок еще до войны! Парень был тощим, как щепка, молокососом в берете, и камерой новехонькой хвастал.
- Во время войны? После нее? Мак-Кенна сызнова поник.
- Боже мой... Время-то летит! Нет, Пейтон. Только до войны. Два или три года подряд.
- А сегодня случайно столкнулись возле мотеля, где... Говорите, он фотограф? Послушайте, очень удобное совпадение! Выйти наружу и двадцать лет спустя налететь на старинного друга! Вы теорию вероятности опровергаете, мистер Мак-Кенна!
- Мне ваши намеки не по вкусу! - взвился Дружок.
- Совпадение будет расследовано со всей скрупулезностью, не сомневайтесь. И лучше проваливайте отсюда. Вам едва ли пристало ручаться за старую любовь и дружбу прежних дней.
Пейтон, оказывается, читал Роберта Бернса, Удивления достойно...
Дружок пожал плечами, по-шутовски отдал честь:
- Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! Затем повернулся ко мне.
- До свидания. Вспышка! Помни репортерский девиз: Illegitimatti non carborundum. Это на латинском, - пояснил он Пейтону. - Означает: не дозволяй ублюдкам попирать себя?
