Чингиз Абдуллаев - Берлинский транзит
Вернулся запыхавший офицер и доложил, что телефона у погибшего не было. Комиссар перевел его слова Дронго.
— Очевидно, он выбросил свой аппарат, когда повредил ногу, — предположил Дронго, — или успел отдать его своему напарнику, чтобы его связи не могли вычислить. Значит, сообразил сразу. Тогда тем более непонятно, откуда убийца узнал о нахождении Хадырова в этом месте. Я об этом не говорил, так как и сам ничего не знал. Ни Гаврилко, ни Лакшина об этом тоже не знали. Вот вам еще одна загадка.
— Выходит, следили, — предположил комиссар, — или нас подслушали в вагоне, когда мне докладывали о нем. Там было много людей, а мы громко разговаривали. Это мог услышать кто-то из поездной бригады.
— Тогда вам тем более нужно усилить охрану оставшихся пассажиров. Хорошо, если они случайные люди и не имеют никакого отношения к происходящим событиям. А если нет?
— У меня может быть еще один подозреваемый, — угрюмо сказал комиссар, — он все знает, все точно рассчитывает и сам предложил свои услуги, чтобы окончательно нас запутать.
— Вы говорите обо мне?
— Да. Вы идеально подходите на роль координатора этих чудовищных преступлений. Умный, талантливый профессионал, который умеет считать на два хода вперед. Вы знали, куда мы едем, это ваш план мы сейчас претворяем в жизнь. Разве не так?
— Так, — согласился Дронго, — все правильно. Предают только свои, гласит поговорка. Но тут есть один момент. Я слишком известный эксперт, чтобы в мои годы рисковать репутацией и устранять пусть даже такого знаменитого преступника, как Жора Бакинский. В этом случае я бы не оказался в соседнем купе. Это исключено абсолютно.
— Возможно, вы правы, — тяжело вздохнул комиссар, — но теперь я уверен, что мне нужно придумать свой собственный план и не говорить о нем никому, даже Виммеру, чтобы быть абсолютно уверенным в его реализации.
— Нам еще нужно просмотреть видеозаписи с вокзала, — напомнил Дронго, — и не забывайте, что у нас мало времени. Скоро поезд пойдет обратно в Москву.
— У нас все равно нет никаких доказательств. И даже подозреваемых, — заметил комиссар, поворачивая голову, чтобы отыскать, куда можно было бы выбросить окурок.
В Германии нет привычных мусорных ящиков. Здесь это серебристые контейнеры, разделенные на отсеки. Один из них для бумаги и картона, другой для пластика, третий для стекла, четвертый для пищевых отходов. Приученный к подобному разделению мусора и вообще к порядку, комиссар не мог выбросить окурок в другой мусорный контейнер или вообще на землю. А в здании больницы курить было запрещено. Он потушил сигарету, достал листок бумаги и завернул в него окурок, чтобы потом выбросить его у себя в кабинете. Положил все в карман. Даже несмотря на свое подавленное настроение, он не стал выбрасывать окурок рядом с больницей.
Послышались завывания полицейских машин.
— Все, — сказал Реннер, — они уже приехали, мы можем уезжать.
Он подозвал своего офицера.
— Остаешься здесь. Все проверить. Узнайте подробно про телефонные звонки за последний час или два. Может, про этого больного спрашивали, интересовались, в какой палате он находится. Допросите ушедшего сотрудника полиции. Запишите его фамилию, пусть ему объявят дисциплинарное взыскание. И пусть эксперты осмотрят палату.
Он сел в машину, с силой захлопнув дверцу. Дронго сел с другой стороны. Молодой водитель даже поежился. Очевидно, почувствовал настроение комиссара. Обратно в Берлин они возвращались даже быстрее, чем сюда. Все молчали, обдумывая произошедшее. Реннер тяжело сопел и, не выдержав, достал очередную сигарету. Ему уже несколько раз делали замечания за курение в полицейских машинах и в управлении, но он не мог бросить своей вредной привычки. Водитель промолчал: он знал, что в таких случаях лучше не спорить с комиссаром.
Когда они вошли в кабинет Реннера, там был старший следователь Виммер. Он уже знал о случившемся в больнице Нойенхагена.
— Третье убийство подряд, — напомнил Виммер. — Похоже, что мы завязли в этом деле весьма основательно. Возможно, нам следует подумать, что делать в ситуации, когда не мы следим за преступниками, а они за нами. Что с пассажирами вагона, в котором произошли два убийства? Мне сказали, что вы их отпустили…
— Нет, — ответил Реннер, — я не отпускал их. Они оба отправились в отель «Штайнбергер», где останутся до завтрашнего дня. Наш уважаемый господин эксперт убедил обоих остаться…
— Как вам это удалось? — удивился Виммер.
— Я честно сказал им, что отъезд может быть воспринят как бегство и им следует знать о возможной угрозе их жизни, — признался Дронго.
В этот момент в кабинет Реннера вошел его помощник. Комиссар уже было собирался сказать старшему следователю о намерениях Дронго, но, увидев входившего помощника, решил немного повременить.
— Бригада из Нойенхагена сообщила, что на проводе, которым был задушен больной, никаких отпечатков пальцев не найдено, — коротко доложил помощник.
— Что еще? — мрачно спросил комиссар.
— Два пассажира из вагона, где произошло убийство, размещены в отеле «Штайнбергер». По договоренности с менеджером отеля они заплатят по сто двадцать пять евро, — сообщил помощник. Это был высокий мужчина с лопатообразными ладонями и руками ниже колен.
— Я просил заказать три номера, — напомнил Реннер.
— Заказаны пять номеров, — сообщил помощник, — три номера для пассажиров и два для наших сотрудников. Они уже прибыли на место. Уборщица с четвертого этажа — наш информатор. Сегодня там вместо портье будет работать наш сотрудник.
— Вы решили устроить ловушку для дураков, — понял Виммер, — но мне кажется, что она довольно примитивна. Преступники в нее не полезут.
— Они убрали несчастного телохранителя в больнице, человека, который ничего не знал, — напомнил Дронго, — значит, они рядом и все еще не успокоились.
— Я тоже считал план герра эксперта слишком надуманным, — высказался комиссар, — но убийство в Нойенхагене убедило меня, что, возможно, он прав. Возможно, он лучше понимает мотивы поведения этих людей.
— Если вы пытаетесь таким образом выманить преступников, то это заведомо обреченный на неудачу план, — прищурился Виммер. — Не нужно недооценивать этих людей. У них хватает профессионалов. Вы же знаете, герр комиссар, сколько бывших сотрудников спецслужб из Восточного лагеря работают на мафию. В том числе и в нашей стране.
— Именно поэтому мы должны проверить все до конца, — устало сказал комиссар и, уже обращаясь к помощнику, приказал приготовить зал для просмотра видеозаписей, полученных после прибытия поезда на главный городской вокзал.
— Из Москвы прислали фотографию Асамовой, — сообщил помощник, — мы попросили экспертов сличить ее с фотографией Брустиной. Они считают, что на фотографиях разные люди.
— Может быть, это отпечатки пальцев второй женщины, а не официантки, — вставил Виммер.
— Тогда получается, что в купе было сразу три женщины, — сказал Дронго, — это уже невозможно. Сразу две молодые и красивые женщины, проходившие в вагон премьер-класса, обратили бы на себя внимание остальных пассажиров.
— Похоже, вы и здесь правы, — кивнул комиссар.
— Может, послать срочный запрос пограничникам? — предложил Дронго.
— Для чего? — не понял Реннер.
— Получим фотографии Марты Лумиете и Кристины Скавроньской. Потом сличим с имеющейся у нас фотографией из паспорта Альбины Брустиной. Пусть ваши эксперты сверят все фотографии.
— У поляков нет их фотографий, — возразил Виммер, — литовцы проходят без оформления виз и им не ставятся отметки в паспорте. А полякам вообще ничего не нужно, достаточно показать свои паспорта.
— Верно, — согласился Дронго, — но вы снова говорите только о вашей стороне. А я имел в виду белорусских пограничников. Чтобы выехать из стран СНГ, граждане Прибалтики и Польши должны иметь действующие российские и белорусские визы, а также предъявлять свои паспорта при пересечении границы. Нужно послать запрос в Минск, чтобы связались с Брестом и передали нам копии их фотографий. Они наверняка фиксировали всех, кто проходил через государственную границу. В их компьютерах есть эти данные.
— Похоже, что вы опять правы. — Комиссар включил переговорный пульт и приказал помощнику срочно связаться с Федеральной пограничной службой, чтобы та вышла на белорусских пограничников и сделала срочный запрос.
Помощник записал его распоряжение и сообщил, что уже сделал копии присланной из Москвы фотографии и копию фотографии Альбины Брустиной. Через несколько секунд в кабинет комиссара принесли две увеличенные фотографии. Дронго взглянул на них и нахмурился. На первой была какая-то мрачная женщина средних лет, хотя было известно, что Анастасии Асамовой всего только двадцать три года. Взгляд исподлобья, темные глаза, коротко остриженные темные волосы, довольно крупный нос. С глазами понятно — наверное, у нее были линзы, придающие глазам зеленый оттенок и делающие ее еще красивее. Волосы тоже можно отпустить и перекрасить. Нос, очевидно, она подкорректировала, увеличила скулы, добавила немного ботокса в губы. Он точно помнил ее лицо. На фотографии из паспорта была похожая на нее женщина. Но это была не Альбина Брустина — во всяком случае, не та женщина, которую он видел в вагоне поезда.
