Роберт Уилсон - Компания чужаков
— Так я и не поняла, нравится ли вам Уилшир, — вздохнула Анна, любуясь своим отражением в боковом зеркальце.
Кардью тупо уставился в лобовое стекло, как будто узор из мертвых, разбившихся насекомых мог подсказать ему верный ответ. Они уже проехали замысловато украшенные ворота, высокие стены сошлись с обеих сторон и оставили проем между широкими каменными столбами, украшенными капителями в виде гигантских ананасов. Над воротами перемычка с выложенной изразцами надписью: «Quinta da Aquia», в кованых металлических воротах замысловатый вензель — «QA».
— Вот вам иллюстрация к характеру Уилшира, — ткнул пальцем Кардью. — Раньше вилла называлась «Quinta do Cisne» — «Дом лебедя». Он купил ее и переименовал в Кинта-да-Агия — «Дом орла». Шуточка вполне в его духе.
— А в чем шутка-то?
— Он торгует и с американцами, и с немцами. В обеих странах орел — национальная эмблема.
— Может быть, это просто любезность?
— Любезность?
— Старается, чтобы все чувствовали себя как дома… все, кроме Марджори, — поправилась она.
До самого порога вела мощеная дорожка с черно-белым геометрическим узором, точь-в-точь как лиссабонские тротуары. По обе стороны тянулись розовые олеандры, очень старые, почти уже деревья, а не кусты. Олеандровая аллея заканчивалась перед домом площадкой с фонтаном посредине, вода щедро изливалась из пасти дельфина. От фонтана уходила к невидимой глазу ограде лужайка, крутая мощеная тропа сбегала в глубь сада, к задней калитке, ведущей хозяина прямиком к разорению. Отсюда было видно все: дома и пальмы на главной площади Эштурила, вокзал, а дальше — океан.
Дом, хотя и просторный, показался Анне почти нежилым — ей бы понравилось множество флигелей и пристроек, нечто естественное, порожденное прихотью владельца, его большими или меньшими финансовыми возможностями, но это строение было однажды спланировано, выстроено от начала до конца и навсегда застыло в таком виде. Отталкивающую ненатуральность смягчали только пышные отростки давно прижившейся глицинии, которая поднималась до самых стрех терракотовой крыши. Они вышли из машины и приблизились к крыльцу или, скорее, портику. Почему-то в этот момент Анну больше всего беспокоила участь оставленного в машине чемодана.
Дверь открыл неправдоподобно скрючившийся старик дворецкий: голова под прямым углом к телу, да еще и вывернута набок, чтобы ухитриться-таки заглянуть в лицо гостю. Слуга был облачен в черный фрак и полосатые брюки. Вслед за ним на пороге возникла приземистая, коренастая женщина, также в черной униформе с белым передником и в чепце. Кардью отдал какое-то распоряжение; на слух Анны эта фраза прозвучала как просьба принести булочки с маслом, однако старик, очевидно, понял его правильно: извлек из-за спины трость и ринулся к автомобилю, женщина следовала за ним по пятам. Тут же появилась, оправляя на ходу передник, и вторая служанка, эта была еще меньше ростом, чем первая, крошечное личико вытянулось вперед, что лисья мордочка, глазки, и без того маленькие, сощурились на изнуренном беременностью лице и сверкали голодным блеском. Быстрый обмен непонятными словами — и горничная двинулась прочь по черно-белой шахматной доске затемненного зала. Вокруг сплошь панели из цельного дуба, а вот и лестница на верхнюю галерею. С деревянного потолка свисала тяжелая многоярусная люстра.
По обе стороны от двери, за которой исчезла горничная, высились застекленные витрины с ярко раскрашенными глиняными фигурками, по-видимому произведения туземного искусства. Выше висели в тяжелых позолоченных рамах потемневшие, нуждавшиеся в реставрации портреты. На одном, словно сквозь дымку на поле боя, проступал суровый лик бородатого предка; родоначальник сидел в кресле, а за его спиной стояла женщина. Бледная, с темными кругами под глазами, она выглядела так, словно жизнь и болезнь для нее были одно и то же.
— Родители Мафалды, — пояснил Кардью. — Граф с графинею давно умерли, разумеется. Все досталось ей.
За их спиной возникли старик со служанкой; пошатываясь, они вдвоем тащили чемодан Анны, подвесив его на трость. Так, вместе, они принялись карабкаться вверх по ступенькам, на первой же площадке старик остановился и вцепился дрожащей рукой в шар, украшавший край перил. Он явно задыхался; Анна готова была ринуться ему на помощь, но Кардью вовремя придержал ее за локоть. Вернулась и вторая служанка, ее ноги аккуратно ступали с одной узкой ступени на другую, лисья мордочка задрана вверх, как будто принюхивается, присматривается с подозрением к чужакам. Придерживая Анну за локоть, Кардью увлек ее за собой в коридор, где из-под узкого ковра проступал деревянный пол, а высокие зеркала на стенах каждое по-своему искажали отражение: Анна видела себя тощей, низенькой, толстой. Мелькнула слева дверь в столовую, где висела большая люстра. В конце коридора, прямо перед стеклянными дверями, выводившими на заднюю террасу, они повернули направо, в длинное помещение с высоким потолком, с шестью высокими окнами, выходившими на лужайку. Здесь ставни были распахнуты, их злато-голубой узор давно выцвел на яростном летнем солнце.
Обстановка гостиной показалась Анне такой странной и даже хаотичной, что она не отказалась бы от компаса или путеводителя. Разнородная мебель, все элементы в противоречии друг с другом, негармоничные цвета, парча и бархат чуждались друг друга, на фоне ярких и тяжеловесных диванов стушевались более скромных оттенков ковры. В дальнем конце зала красовался резной мраморный камин с барельефом в античном духе — то ли коринфяне, то ли финикияне преследовали диких животных. Над камином висела картина, тоже охотничья сцена, кровавая и жестокая: раненый, визжащий от боли кабан, изувеченные псы, подброшенные в воздух его бивнями, всадники, нацелившие беспощадные копья.
Под этой картиной стоял Патрик Уилшир, облаченный в костюм наездника: крепкие башмаки на ногах, свободная, без ворота, белая рубашка расстегнута на шее. Что там Кардью говорил насчет «странного», «необычного» типа? Типичная английская недомолвка. Этот человек выступил из книги иного, буйного и романтического века. Седеющие, зачесанные за уши волосы были настолько длинны, что свисали на спину. Кончики усов были навощены и воинственно торчали вверх, уголки глаз сощурены, как будто Уилшир неустанно высматривал, над чем бы посмеяться. Длинные, изящные пальцы нежно сжимали хрустальный стакан, до половины наполненный янтарного цвета жидкостью. Хозяин распрямился, отлепившись от каминной доски, на которую опирался до того момента.
— Мередит! — с неподдельным радушием окликнул он приятеля через всю комнату.
Горничная отступила в сторону, и Анна вслед за своим наставником проплыла по узкой заводи между всевозможными предметами мебели в ту маленькую гавань, где стоял на якоре Уилшир; легкий запах лошадиного пота все еще льнул к его фигуре.
— Простите, переодеться не успел, — извинился он. — Весь день провел в горах, только что вернулся, хотел срочно выпить, пополнить ресурсы, так сказать. Значит, вы — Анна? Рад знакомству. Полагаю, вы только что с дороги? Вам тоже не мешало бы освежиться. Вылезайте-ка из этого костюма, наденьте что-нибудь полегче. Вот именно. МАРИЯ! Если забудете, как зовут горничную, кричите «Мария», две или три сразу прибегут.
Горничная послушно вернулась и встала у двери.
— Здешний люд такой мелкий, — проворчал Уилшир. — Гномики, да и только. Из тех же краев, откуда родом моя жена.
Он заговорил с горничной на португальском, на этот раз Анна оценила гибкую и грамотную речь. Горничная неуклюже приседала и ныряла, изображая нечто вроде реверанса. Анна пробралась между мебелью к дверям и вслед за горничной поднялась этажом выше. Отведенная ей комната оказалась дальше по коридору, как раз над большой гостиной, прикинула она. Угловая комната с видом на океан и Эштурил. Отдельная ванная, тоже с окном, из которого видна терраса, а дальше, за несколькими оградами, теннисный корт, где трава уже выгорела от солнца. Металлическая ванна покоилась на когтистых лапах, лапы вцеплялись в маленькие глобусы. Из стены торчала рукоятка душа с насадкой размером со сковороду. Горничная вышла, прикрыв за собой дверь. Анна выждала, пока шаги служанки не заглохли вдали, ринулась к кровати, тоже приподнятой на четырех ножках, опрокинулась на нее, извиваясь так и эдак, впитывая в себя невиданную роскошь. Затихла и осталась лежать, раскинув руки, привыкая к новизне этого мира.
Потом она разделась, приняла душ, выбрала хлопчатобумажную юбку и блузу попроще, оставлявшую руки обнаженными. Тщательно расчесала волосы, постояла перед высоким зеркалом, принимая различные позы, то улыбаясь, то надувая губки, одергивая юбку, прихорашиваясь, — все никак не могла вписаться в эту неземную красоту.
Решившись, она прошла обратно по коридору к лестнице. В дальнем конце коридора показался какой-то силуэт. Женщина в белой ночной сорочке, с лицом еще более неправдоподобно бледным, чем у матери Андреа, с длинными седыми волосами, почти целиком укутывавшими ее фигуру. Отступив, женщина растворилась в темноте какой-то из спален, прикрыла за собой дверь.
