Лев Зильвер - Миллионы глаз
Дубин пожал плечами.
— Боюсь, что эти сведения могут оказаться неточными. Руденко давно уже собирался перейти на тактику неожиданных ночных перебросок отряда. Он говорил, что иначе не изловит Хлыстова… Как бы не напороться на него!
Длинный, подтянутый Куринов внимательно выслушал.
— Вы правы… Вот что: отправляйтесь-ка вдвоем, разузнайте у наших, где сейчас отряд. Далеко не ходите, чтобы к рассвету быть здесь.
Шли долго. Ночные тени все плотнее обступали лес. Шли осторожно. Молчали… Вдалеке замерцали огоньки деревни.
— Ну, ты иди, — сказал Дубин своему спутнику, — разузнай у Кондрата, где они.
Едва бандит скрылся в темноте, как Дубин швырнул в сторону винтовку, бросился бежать. Он знал эту деревню. Вот первая изба, вторая, третья… Здесь живет секретарь ячейки. Стукнул в окно. В избе завозились, кто-то спрыгнул с полатей. Щелкнул затвор ружья.
— Кто здесь? — Встревоженное лицо припало к стеклу.
Дубин быстро, взволнованно зашептал:
— Открой скорее… Вот записка… Передай по адресу… сейчас же… Разбуди сына… Пусть лично передаст, только лично… Слышишь?
— Вот записка… Передай по адресу… сейчас же…
Сказал и бросился назад. Чуть звякнув, опять закрылось окно.
Успел во-время. Второй еще не приходил. Вскоре показался и он.
— Ну как?
— Все в порядке, — довольно мотнул головой подошедший. — Далеко, черти. Вот взбесятся, когда узнают!.. — И он злорадно засмеялся.
В сумерках наступившего вечера банда подошла к деревне Осинки.
В редких избах светятся огоньки. Тихо. Изредка залает пес, и снова тишина.
Хлыстов и Куринов давали последние распоряжения:
— Подойдем с двух сторон. Без сигнала не начинать. Ждать у изб, у сельсовета. Как махнем зажженной паклей, так начинай. Будут сопротивляться — бей без разбора. Главное — ищите сельсоветчиков и большевиков… Ну, с богом!
Прошло с полчаса. Бандиты ждали сигнала. И вот взметнулся в небо факел, рассыпая по черному полотну ночи золотистые искры.
Но что это? Из темных изб, амбаров, с огородов, из садов загремели выстрелы. Словно вздыбилась разъяренная деревня. Бандиты напоролись на засаду.
Схватка была недолгой. Чекисты руденковского отряда не давали пощады врагу.
Банда была уничтожена. Егорка Мельница попал в плен. А офицер Валерий Куринов при первых же выстрелах бросился назад в лес…
Все дальше, дальше в лесную чащу, царапая лицо о ветки, уходил трусливый враг. «Скорей к тайной болотной тропе, пробраться по ней, а там спасение… Захватить документы, деньги и — в город».
В лесу была полная тишина. Вот и тропа…
— Стой, руки вверх!
Впереди, у куста, целясь из маузера, стоял Дубин с двумя красноармейцами.
Рано утром следующего дня в просторном кабинете председателя Губернской чрезвычайной комиссии сидели двое.
«Дезертир» Дубин, он же комсомолец-чекист Дымов, и начальник отряда Руденко докладывали о ликвидации банды Егорки Мельницы.
Председатель Чека слушал внимательно.
По окончании доклада он встал и пожал обоим руки.
— Молодцы, товарищи! Задание выполнено образцово… Кстати, товарищ Дымов, — добавил он, обращаясь к «Дубину», — сегодня по прямому проводу я доложил об успешном проведении операции Феликсу Эдмундовичу.
Случай в поезде
Экспресс Негорелое — Манчжурия уже двое суток находился в пути.
В купе номер пять мягкого вагона было четверо пассажиров. Все они ехали из Минска, в пути разговорились, перезнакомились.
Молодая женщина с девятилетним сыном Сережей возвращалась к мужу, командиру бронетанкового отряда на Дальнем Востоке. Об отце, командире Красной армии, с гордостью сообщил своим новым знакомым словоохотливый Сережа. В вагоне мальчик был всеобщим любимцем. Пассажиры его зазывали к себе, угощали шоколадом, печеньем, всячески баловали. Даже малоразговорчивый пассажир, занимавший верхнюю койку, угрюмый и необщительный человек в клетчатых шерстяных чулках и толстенных желтых походных ботинках, — даже он иногда наклонялся вниз и говорил с улыбкой:
— А ну, полезайте ко мне, молодой человек, у меня что-то есть для вас.
Пассажир этот по-русски говорил неправильно, с трудом находил нужные слова.
Сережа несколько раз забирался к соседу наверх, почтительно разглядывал его диковинные ботинки и причудливой формы трубку. С аппетитом ел вкусный шоколад, смотрел рисунки в большой, не по-русски написанной книге.
Но самая большая дружба у Сережи была с другим пассажиром, симпатичным старичком, постоянно улыбавшимся, веселым и общительным, — Петром Семеновичем.
Петр Семенович, директор игрушечной фабрики в Минске, пришелся по душе и матери и сыну. Они вместе ходили обедать в вагон-ресторан, втроем сражались в домино. Петр Семенович любил говорить о своей фабрике, и рассказы его об изготовляемых фабрикой игрушках очень нравились Сереже.
К своему верхнему соседу по купе Петр Семенович относился неприязненно и настороженно.
— Не наш человек, — часто бормотал он про себя, косясь на соседа. — Заморская птица, полосатая, — прозвал он его, и выдуманное Петром Семеновичем прозвище очень нравилось Сереже.
За окнами быстро темнело. Далеко позади оставалась Москва. Убаюканная мерным стуком колес, уснула мать Сережи.
Сережа и Петр Семенович, устроившись у окна в коридоре, вели тихий приятельский разговор. Опять Петр Семенович говорил на свою любимую тему — о фабрике, об игрушках.
— Да, Сергуня, игрушечки у меня мировые! Ну что ты скажешь, например, насчет такой штучки? Заводишь ты самолет, летит он по комнате, стукнется о потолок, а из него летчик с парашютом выскакивает и тихо вниз спускается… Как, ничего игрушечка?
— Ой, Петр Семенович! Неужели выскакивает?
— Угу. Самым настоящим образом, вроде всамделишного. Ты когда-нибудь видел, как с самолета прыгают?
— Конечно, видел.
— Небось, сам тоже прыгал?
— Нет, — Сережа рассмеялся, — мне нельзя… Вот вырасту, тогда…
— Да, Сергуня, — грустно вздохнул Петр Семенович, — тебе нельзя — ты маленький; мне тоже нельзя — староват стал. А небось, отец-то у тебя во-всю прыгает…
Сережа покачал головой.
— Нет, он у меня танкист!
— A-а… танкист. Танки у меня тоже есть, замечательные танки. Быстро ходят, на ходу стреляют, плавают…
— У тебя, значит, тоже танки плавают? — Сережа был в восторге.
— А то как же! — Петр Семенович добродушно улыбался. — И ходят и плавают во-всю. Их у меня много — больше, пожалуй, чем у твоего папы.
— Ну, что ты, дядя Петя! — обиделся Сережа. — Сравнил!.. У тебя ведь танки игрушечные, а у папы знаешь какие?
— Ишь ты, какой танкист нашелся! — Старик посмеивался, дружелюбно щурясь и подмигивая.
Сережа жил недалеко от границы. Он часто вместе с отцом бывал на военной учебе. Затаив дыхание, смотрел он на огромные, одетые в железо и сталь машины. Как легко преодолевают они препятствия, перебираются на другой берег реки, взбираются на холмы, мчатся развернутым строем, все сметая на своем пути!
Сережа любил танки. Танкисты были друзьями его отца, командира танкового отряда. Сережа знал их всех. Дядю Ваню, дядю Колю и многих других.
Слова игрушечника, — так Сережа про себя называл нового знакомого, — обидели его, взволновали, он уже готов был горячо встать на защиту отцовских танков, доказать, что они лучше игрушечных. Но Сереже не удалось выполнить своего намерения. Дверь из купе внезапно открылась, и в коридор вышел сосед в клетчатых чулках. Он закурил папиросу и прислонился к стене, почти рядом с ними.
Сосед в клетчатых чулках закурил папиросу и прислонился к стене.
Петр Семенович сделал предостерегающий жест рукой.
«У, полосатый! — огорченно подумал Сережа. — Вертится тут, подслушивает».
Вышедший из купе некоторое время постоял у окна, покурил и медленно пошел обратно.
Друзья опять остались вдвоем. За окном мягко стелилась наступающая ночь.
— Ну, Сережа, через два часика мне выходить, — сказал Петр Семенович. — Может, еще когда-нибудь встретимся, а может, и нет. Хотелось бы что-нибудь на прощанье подарить тебе из своих игрушек, да ничего не везу с собой. Вот если, — Петр Семенович потер лоб, — послать тебе домой посылочку: танк или самолет, или то и другое…
— Дядя Петя, что вы! — Сережа даже захлебнулся от радости.
— Но куда, милый человек, посылать-то? — Старик, улыбаясь, смотрел на мальчика. — Адресок-то какой у тебя?
— Я сейчас! — Сережа рванулся к матери, но Петр Семенович ловко ухватил его за рукав.
— Нет, маму ты оставь в покое. Ты ничего ей вообще не говори. Помалкивай. Знаешь, — он по-приятельски обнял мальчика, — взрослые — народ чудно́й. Мать, небось, скажет: да зачем игрушки, да не стоит, да неудобно перед Петром Семеновичем… A-а, брось! Обойдемся так. Вот пришлю тебе танк, тогда ей скажешь.
