Джамшид Амиров - Береговая операция
Громадный амфитеатр стадиона был переполнен народом. Тысячи болельщиков не спускали глаз с зеленого поля, где разыгрывались жаркие схватки. Шел матч на первенство области между командами Советабада и Еникенда. Стадион то затихал, то взрывался бурей криков и аплодисментов, вызванных метким ударом нападающего или виртуозным броском вратаря. В один из напряженных моментов, когда над воротами еникендцев нависла угроза первого гола, в репродукторе послышался голос диктора:
— Члена судейской коллегии по стендовой стрельбе Октая Чингизова срочно просят зайти к директору стадиона.
Повторив еще раз приглашение, диктор смолк.
В одном из рядов излюбленной болельщиками северной трибуны с места нехотя поднялся молодой черноволосый мужчина в отлично выглаженном белом чесучовом костюме и, сопровождаемый нелестными репликами запрудивших все проходы зрителей, стал протискиваться к выходу.
У дверей кабинета директора стадиона его дожидался юноша в серых брюках и салатной шелковой тенниске, подчеркивающей его хороший загар и атлетическое сложение. Увидев приближавшегося Октая Чингизова, он шагнул ему навстречу.
— В чем дело, Сурен? — спросил вполголоса Чингизов.
— Не знаю, вас срочно вызывает Любавин.
— Где машина?
— У восточного входа.
— Поехали.
Через несколько минут Октай Чингизов уже взбегал по лестнице здания Комитета государственной безопасности. В приемной полковника Любавина его встретил дежурный офицер.
— Анатолий Константинович у себя? — спросил Чингизов.
— Нет, товарищ майор, — ответил дежурный. — Он спустился к председателю, а вас просил подождать в кабинете.
Чингизов прошел в кабинет. Сурен Акопян — молодой оперативник — остался в приемной, чтобы перекинуться словечком с дежурным лейтенантом, своим закадычным другом и неизменным соперником на мотогонках.
Кабинет полковника Любавина занимал большую угловую комнату на третьем этаже. Окна его выходили с одной стороны к морю, с другой открывался вид на Дворец культуры нефтяников. Два стола, поставленных буквой «Т», стулья в белых чехлах, добротные книжные шкафы у стены, большая карта, висевшая в простенке, придавали кабинету подчеркнуто строгий вид, который несколько смягчался светлыми шелковыми гардинами над открытыми окнами. Чингизов скользнул взором по знакомой обстановке, встретился глазами с Феликсом Дзержинским, спокойно глядевшим на него с портрета, и подошел к окну.
Сзади послышались шаги. Чингизов обернулся, выпрямился и наклоном головы приветствовал вошедшего в кабинет полковника.
— Здравствуйте, майор. Садитесь, — пригласил его Любавин, а сам прошел к окну, взглянул на море, повернулся, пересек по диагонали кабинет, остановился у края стола, постоял секунду и вновь неторопливо зашагал по диагонали, заложив руки за спину. Чингизов за годы совместной работы хорошо изучил характер своего учителя и начальника, этого подтянутого человека с волевым моложавым лицом и седыми висками — свидетелями возраста или трудно прожитых лет. «Молчит и ходит. Значит, или обрадован, или встревожен», — промелькнуло у Чингизова в голове. Но вопросов начальнику задавать не положено, и майор сидел и молчал. Любавин вновь вернулся к своему столу, отодвинул стул, сел, повертел в руках карандаш и ровным, спокойным голосом, будто продолжая начатый разговор, произнес:
— Так вот, товарищ майор, в квартире вашего друга — инженера Салима Мамедовича Азимова — несколько часов назад произошла кража.
Октай Чингизов хорошо знал инженера Азимова. Он впервые познакомился с ним спустя год после окончания войны на одном из советабадских заводов, куда Чингизова привела оперативная необходимость. Завод этот в Великую Отечественную войну прославился тем, что бесперебойно обеспечивал горючим Советские Вооруженные силы. Были у этого славного заводского коллектива и другие заслуги, которые по достоинству оценили наши артиллеристы. Как-то на завод приехали гости-фронтовики, чтобы передать рабочим и инженерам благодарность за то, что «ваша микстура», как образно выразился Герой Советского Союза сержант Смирнов, хорошо прочищает горло наших «Катюш» и они отлично поют.
В послевоенное время этот завод не переставал привлекать к себе внимание. Им пристально интересовались, и отнюдь не только из доброжелательного любопытства, наши союзники в минувшей войне и еще кое-кто, непонятно на кого работающий.
Гитлеровская Германия была разгромлена, но ее агентура не только не сложила оружия, а начала проявлять чрезмерную активность. И, на первый взгляд, трудно было понять, кто, и почему пользуется ее услугами. Кое-какие следы вели на завод. И Чингизову пришлось на некоторое время обосноваться здесь в должности инспектора по технике безопасности. Работа на заводе, которую обязан был выполнять по заданию Комитета госбезопасности Октай Чингизов, потребовала от него основательного знакомства не только с людьми, но и с заводской техникой и производственным процессом.
Молодой и талантливый инженер Азимов был одним из создателей того нового, что прославило завод. Умение выдвинуть смелую, неожиданную теоретическую проблему, организовать и довести до конца блестящий эксперимент, а потом осуществить его тут же на заводе, завоевало молодому инженеру уважение среди маститых ученых и на производстве.
В числе нескольких человек он был посвящен в подлинное назначение Октая Чингизова и, как полушутя, полусерьезно говаривал Октай, превратил контрразведчика в квалифицированного инженера. Незаметно для себя, эти два совершенно разные внешне и по натуре человека — собранный, подтянутый, чуть суховатый Октай Чингизов, о котором на заводе знали, что он прошел в боях весь тяжелый путь войны от предгорьев Кавказа до Эльбы, и мягкий, добродушный, чуть рассеянный Азимов, пожалуй, даже невнимательный ко всему, что не касалось его непосредственной работы, — крепко сдружились между собой. Их роднила присущая обоим внутренняя цельность и собранность и… страсть к футболу.
По-разному сложилась жизнь этих двух еще молодых, но уже многое испытавших людей. Майор Октай Чингизов родился в маленьком городке, окруженном с трех сторон вековыми заповедными лесами, покрывавшими склоны гор. Основными обитателями этого города были немцы-колонисты, переселившиеся сюда в середине прошлого века и создавшие здесь великолепные виноградные плантации, урожай с которых шел на винные заводы.
Все в этом городе дышало немецкой аккуратностью и педантичностью: и фруктовые деревья, посаженные на одинаковом расстоянии друг от друга вдоль маленьких арыков-каналов, содержавшихся в абсолютной чистоте, и многочисленные цветочные клумбы, и глубокие погреба с многолетними винами, которые закладывались для праздников и семейных торжеств. Урожай с плантаций колонистов, объединившихся в середине 30-х годов в сельскохозяйственную артель, сдавался на переработку на государственные заводы. Свои же приусадебные участки приносили им немалый доход. В домах царил достаток. Редко в чьей квартире не было пианино или какого-нибудь другого музыкальною инструмента. По вечерам в клубе симфонический самодеятельный оркестр молодых колонистов репетировал пьесы Баха, Шуберта, Брамса.
Октай Чингизов учился в городской школе, и немецкая речь стала для него близкой, как и родной язык.
Отец его, полвека проработавший в тех краях лесничим, научил своего единственного сына распознавать деревья, охотиться, читать следы зверей, угадывать их повадки. Еще мальчиком Октай вместе со своими друзьями-восьмиклассниками не раз ходил на кабана и медведя. В окрестных горах и лесах ему были знакомы каждая тропинка, каждый кустик. Он мечтал, окончив школу, пойти в лесотехнический институт, унаследовав, таким образом, профессию своего отца. Но, как это было со многими, война помешала ему. Вместо концерта симфонического оркестра на утреннике, посвященном окончанию школы, Октай Чингизов, как и тысячи его сверстников, услышал в тот день по радио весть о том, что гитлеровская Германия вероломно вторглась в пределы его Родины.
Он решил уйти добровольцем на фронт. Это решение пришло сразу. Слезы матери, несказанная боль в ее глазах, когда он объявил дома о своем решении, заставили его на какой-то миг поколебаться, ведь он еще не подлежал призыву в армию. Но во взгляде отца, молча перебиравшего старые янтарные четки, он прочел суровое гордое одобрение. И Октай Чингизов стал воином. А вскоре в маленький домик лесничего на окраине южного городка стали приходить сложенные аккуратным треугольником письма с номером полевой почты. Мать Октая, старая Медина, хранит их и сегодня в ларце вместе с какими-то высохшими диковинными шишками, которые ей принес когда-то в молодости из своих далеких лесных скитаний ее муж Али.
