Джек Хиггинс - Час охотника (Исповедальня)
Девлин приблизился.
— Вы не находите, что она сегодня улыбается? — спросил он по-английски.
— Что вы имеете в виду? — ответила она на том же языке.
— В Лувре утверждают, что она улыбается отнюдь не всегда.
Татьяна посмотрела на Девлина.
— Какая ерунда.
— Вы вот тоже такая строгая. Ни тени улыбки на лице.
— Что за чушь вы несете? — отрезала она, но все же улыбнулась.
— Когда вы изображаете чопорную даму, то опускаете уголки губ, — сказал он. — А вам это не идет.
— Какое вам дело до того, что мне идет, а что нет?
Он стоял перед ней, держа руки в карманах пальто, в своей черной фетровой шляпе набок, и глаза его были такой синевы, какой она еще никогда не видела. Было в нем некое добродушное бесстыдство, соединенное с самоиронией, которую она всегда находила привлекательной, хотя мужчина, стоявший перед ней, был, по крайней мере, вдвое старше ее. Она вдруг ощутила какую-то тягу к этому человеку, какое-то совершенно неконтролируемое возбуждение и должна была глубоко вздохнуть, чтобы собраться с силами.
— Извините, — произнесла она и пошла, убыстряя шаг.
Девлин выждал немного и последовал за ней. Какая привлекательная молодая женщина, но почему-то очень пугливая. Интересно узнать, почему?
Она дошла до Гранд Валери. Ее внимание привлекло «Распятие» Эль Греко. Таня долго смотрела на полотно, не обращая внимания на Девлина, вновь появившегося рядом.
— И что вам это говорит? — мягко спросил он. — Вы видите в этом любовь?
— Нет, — ответила она. — Скорее протест против смерти. Зачем вы преследуете меня?
— Разве?
— Да, с самого сада Тюильри.
— Неужели? Скорее всего вам просто показалось.
— Вот уж нет. Вы из тех, на кого даже при случайной встрече оглядываешься дважды.
Странно, но больше всего в этот момент ей захотелось заплакать и открыться этому невероятно теплому голосу. Он взял ее под руку и мягко сказал:
— Ну что вы, успокойтесь. Вы еще не рассказали мне, что разгадали у Эль Греко.
— Я ведь не верующая, — ответила она, — я вижу на кресте не Спасителя, а большого мужчину, которого пытают какие-то мелкие людишки. А вы как считаете?
— Мне нравится ваш акцент, — сказал Девлин. — Напоминает Грету Гарбо, которую я видел в кино мальчишкой. Но это было сто лет назад.
— Я знаю, кто такая Грета Гарбо, — сказала она. — И ваш комплимент мне льстит. Однако вы до сих пор не сказали, что же означает эта картина для вас.
— Довольно сложный вопрос. Особенно сегодня, — пробормотал Девлин. — Сегодня в семь утра в соборе Святого Петра в Риме состоялась особая служба. Вместе с папой в ней участвовали кардиналы из Великобритании и Аргентины.
— И чего-нибудь добились?
— Увы. Они не остановили ни военно-морские силы Соединенного Королевства, ни аргентинские бомбардировщики.
— Что же это означает?
— А то, что Господу Богу, если он существует, плевать на наши расходы.
Таня сморщила лоб.
— Не могу понять, что у вас за акцент. Вы ведь не англичанин. Да?
— Нет, ирландец.
— А я думала, что все ирландцы глубоко религиозны.
— Несомненно. У моей тети Ханны были даже мозоли на коленях от беспрестанных молитв. Когда я был маленьким, она меня в Друморе по три раза на дню таскала в церковь.
Татьяна оцепенела.
— Что вы сказали?
— Я говорил о Друморе, ольстерской деревушке. Там есть церковь Святого Духа. Я очень хорошо помню, как мой дядя и его друзья после службы заходили в бар Мерфи.
Она повернула к нему ставшее вдруг совершенно белым лицо.
— Кто вы?
— Одно могу сказать точно, дитя мое, — сказал он и провел рукой по ее черным волосам. — Я не Качулейн, последний из Черных героев.
Глаза ее широко раскрылись и гневно сверкнули, а руки вцепились в воротник пальто.
— Кто вы?
— В некотором роде Виктор Левин.
— Левин? — Она была явно удивлена. — Ведь Левин мертв. Около месяца назад погиб где-то в Аравии. Так мне сказал отец.
— Генерал Масловский? Естественно, он должен был сказать вам нечто подобное. О нет, Левин бежал, оказался сначала в Лондоне, а потом в Дублине.
— У него все в порядке?
— Левин все-таки мертв, — выдавил из себя Девлин. — Убит Майклом Келли, или Качулейном, или Черным героем, или как там его еще. В общем, тем самым человеком, который двадцать три года назад на Украине застрелил вашего отца.
Татьяна Воронина вдруг обомлела и начала падать Девлину на руки. Он успел подхватить ее.
— Держитесь за меня. Я выведу вас на свежий воздух.
Они сели на лавочку в саду Тюильри. Девлин вынул свой серебряный портсигар и протянул Татьяне.
— Курить, конечно, плохо, но…
— Нет, спасибо.
— Да, не стоит вредить организму. Ваши лучшие годы еще впереди.
Когда-то он уже произносил эти слова, обращаясь к девушке, очень похожей на ту, что сидела с ним рядом. Она тоже не считалась красавицей в общепринятом смысле, но по-своему была притягательна. И хотя было это давным-давно, он почувствовал боль, которую даже время не в силах было стереть из памяти, и поднял на Татьяну глаза.
— Для тайного агента вы производите довольно странное впечатление, — произнесла наконец она. — Ведь вы же шпион, я права?
Он рассмеялся так громко, что Тони Хантер, на другой стороне выставки Генри Мура читавший на лавочке газету, вздрогнул и обернулся.
— Боже упаси! — Девлин вытащил бумажник и подал визитную карточку. — Вот, пожалуйста, мое удостоверение личности. Ношу с собой исключительно из соображений формального характера, смею вас уверить.
Таня вслух прочла:
— Профессор Лайам Девлин, Тринити-колледж, Дублин. — Она подняла глаза. — Профессор чего?
— Английской литературы. Как и большинство гуманитариев, занимаюсь довольно обширной тематикой: Оскар Уайльд, Бернард Шоу, Брендан Биен, Джеймс Джойс, Вильям Батлер Йетс. В общем, довольно пестрая компания. Католики и протестанты. Но все — ирландцы. Собственно, мы немного отвлеклись от дела.
Он засунул визитку обратно в бумажник. Татьяна спросила:
— Скажите, а каким образом профессор старинного и известного университета попадает в такие переделки?
— Вы когда-нибудь слыхали об Ирландской Республиканской Армии?
— Об ИРА? Само собой разумеется.
— Я состоял в этой организации с шестнадцати лет, но теперь отошел от активной работы из-за несогласия с методами, которыми пользуется Временная ИРА в своей нынешней кампании.
— Подождите, помолчите, дайте я сама угадаю. — Таня улыбнулась. — Вы ведь в душе романтик, не правда ли, профессор Девлин?
— Неужели?
— Да. Потому что только романтику может прийти в голову носить такую оригинальную шляпу. Но за этим, конечно, скрывается и многое другое. Подкладывать бомбы в ресторанах, чтобы убивать детей и женщин, вы не сможете. Но мужчину застрелили бы не раздумывая, особенно если это профессиональный преступник.
Девлин начал ощущать себя не в своей тарелке.
— Что за фантазия пришла вам в голову высказать мне все это?
— А почему бы и нет, профессор Девлин? Я вас поняла. Вы — настоящий революционер, безнадежный романтик, который больше всего боится, что все это закончится.
— Это? Что «это»?
— Игра, профессор. Безумная, опасная и прекрасная игра, которая только и делает жизнь настоящей для такого человека, как вы. Хорошо, хорошо, может быть, вам и нравится замкнутый мир университетской аудитории, или, может быть, вы только пытаетесь убедить себя в этом. Но при первой же возможности вдохнуть запах пороховой гари…
— Позвольте мне просто передохнуть, — прервал ее Девлин.
— А самое худшее, — продолжала она, не обращая внимания на только что прозвучавшую просьбу, — это то, что вы хотите иметь и то и другое одновременно. С одной стороны — славно побабахать из пистолета, а с другой — устроить миленькую и чистенькую революцию, в которой не убивают невинных.
Она сидела, как-то совершенно по-особому скрестив руки, будто ухватившись за саму себя.
— Ну что, ничего не забыли? — спросил Девлин.
Она криво усмехнулась.
— Иногда я сама себя так завожу, пока пружина не лопнет.
— И тогда на слушателей обрушиваются все эти фрейдистские штучки, — добавил он. — За водкой и клубникой на даче Масловского это производит неизгладимое впечатление.
Лицо ее приняло строгое выражение.
— Я не позволю вам насмехаться над ним. Он всегда был очень добр ко мне и, в конце концов, он — единственный мой отец.
— Может быть, — согласился Девлин. — Но Масловский не всегда был им.
Татьяна гневно взглянула на него.
— Хорошо, профессор Девлин, может быть, пора рассказать, что же все-таки вы от меня хотите?
Он не упустил ничего, начав с йеменской истории Виктора Левина и Тони Виллерса и закончив убийством Левина и Билли Уайта в Килри. Потом довольно долго сидел молча.
