Джон Карре - Шпион, вернувшийся с холода. Война в Зазеркалье. В одном немецком городке
В три наконец появился Петерс. Едва увидев его, Лимас понял, что дела завертелись. Тот не стал садиться и даже не снял плаща.
— У меня для вас плохие новости, — сказал он. — Вас разыскивают в Англии. Они установили слежку в портах. Я узнал об этом сегодня утром.
— По какому обвинению? — вяло спросил Лимас.
— Якобы из-за неявки на регистрацию в полицейский участок в надлежащий срок после выхода из тюрьмы.
— А на самом деле?
— Ходят слухи, будто вы представляете угрозу для национальной безопасности. Ваши фотографии во всех лондонских вечерних газетах. Сообщения крайне туманные.
Лимас молча слушал его.
Контролер взялся за дело. Контролер устроил переполох. Другого объяснения быть не могло. Даже если они схватили Эша и Кифера и те заговорили, ответственность за переполох все равно лежала на Контролере. «Пару недель займет, так сказать, расследование, — говорил он Лимасу. — Пару недель они будут проверять вас и испытывать. А затем все пойдет своим чередом. Вам придется залечь на дно, пока не осядет пыль, но с вами все будет в порядке, я уверен. Я договорился держать вас на оплате оперативного работника до той поры, пока Мундта не уничтожат: так, по-моему, будет наиболее справедливо».
А теперь вдруг такой оборот.
Этого они не обговаривали и не предвидели. Интересно, что, по их разумению, он должен делать сейчас? Если он заартачится и откажется ехать туда, куда велит ему Петерс, он провалит операцию, и ведь не исключено, что Петерс солгал и его просто испытывают. Что ж, тогда тем более он обязан соглашаться. Но если он согласится и его отправят на Восток — в Польшу, Чехословакию или еще Бог знает куда, — у его противников не будет никаких резонов отпускать его — никаких еще и потому, что и у него самого (человека, за которым охотятся на Западе) вроде бы не будет никаких резонов возвращаться.
Все это устроил Контролер — в этом Лимас не сомневался. Условия были слишком щедрыми — он понимал это с самого начала. Они не кидают деньги на ветер, кроме тех случаев, когда обрекают тебя на возможную гибель. Деньги, предложенные ему, были douceur за неудобства и риск, о которых Контролер не пожелал заговорить с ним открыто. Деньги вроде этих были сигналом опасности, а Лимас не понял сигнала.
— А как, черт побери, они до этого доперли? — внешне спокойно спросил он. Потом, словно бы только что догадавшись, добавил:
— Конечно, это могли сказать им ваши друзья Эш или Кифер.
— Возможно, — ответил Петерс. — Вам не хуже моего известно, что такие вещи никогда не исключены. Наша профессия не дает стопроцентной гарантии. Так или иначе, — раздраженно добавил он, — теперь вас станут искать в любой стране на Западе.
Лимас, казалось, пропустил его слова мимо ушей.
— Теперь я у вас на крючке, верно, Петерс? Ваша компания небось помирает со смеху. Быть может, вы сами сообщили все в Лондон?
— Вы преувеличиваете собственную значимость, — брезгливо заметил Петерс.
— Тогда какого черта вы следите за мной? Сегодня утром я отправился на прогулку. И метрах в двадцати друг за дружкой за мной все время следовали двое в коричневых костюмах. А когда я вернулся, хозяйка сразу же позвонила вам.
— Давайте придерживаться того, что нам известно наверняка. Как именно ваше начальство вышло на вас, сейчас особой роли не играет. Главное, что оно вышло.
— А у вас есть лондонские вечерние?
— Разумеется, нет. Их здесь не достать. Мы получили телеграмму из Лондона.
— Вы лжете. Вы прекрасно знаете, что ваши люди в Лондоне имеют право поддерживать связь только через Центр.
— В данном случае было разрешено прямое взаимодействие двух резидентур, — сердито возразил Петерс.
— Ладно, ладно, — с кривой ухмылкой сказал Лимас. — Понятно, что вы птица высокого полета. Или это не Центр руководит операцией? — добавил он так, словно это предположение только сейчас пришло ему в голову.
Петерс ничего на это не ответил.
— Вам предстоит выбор, и вам известны альтернативы, — сказал он. — Или вы позволяете нам позаботиться о вас и обеспечить вам безопасный уход, или действуете на свой страх и риск, что означает неминуемый провал. У вас нет поддельных документов, нет денег, вообще ничего. Ваш британский паспорт через десять дней окажется просроченным.
— Но ведь есть и третья возможность. Дайте мне швейцарский паспорт, немного денег и отпустите на все четыре стороны. О себе я сумею позаботиться и сам.
— Боюсь, что это крайне нежелательно.
— То есть вы еще не закончили расследование. И до тех пор вы меня не отпустите?
— Грубо говоря, так.
— А что вы намерены делать со мной, когда расследование закончится? Петерс значительно помолчал.
— А чего бы вам хотелось?
— Новые документы. Быть может, скандинавский паспорт. Деньги.
— Пока это разговор чисто теоретический. Но я постараюсь доложить об этом по начальству. Итак, вы едете?
Лимас помедлил. Потом улыбнулся чуть неуверенно и сказал:
— А что вы со мной сделаете, если я откажусь? Так или иначе, мне есть что порассказать нашим. Вам не кажется?
— Истории такого рода доказать очень трудно. Я уезжаю сегодня вечером. А что касается Эша и Кифера… — Он запнулся. — Какое это сейчас имеет значение?
Лимас подошел к окну. Над Северным морем собиралась гроза. Он глядел на чаек, метавшихся под черными тучами. Девушки на берегу не было.
— Ладно, — сказал он. — Заметано.
— Самолета на Восток до завтра нет. Через час рейс в Западный Берлин. Мы можем успеть, но надо поторопиться.
Пассивная роль, которую в тот вечер играл Лимас, позволила ему еще раз по достоинству оценить безупречную продуманность действий Петерса. Паспорт был приготовлен заранее — об этом, должно быть, позаботился Центр. Он был выписан на имя Александра Свейта, коммивояжера, и заполнен визами и отметками о въезде — старый, захватанный паспорт профессионального путешественника. Голландский пограничник в аэропорту лишь кивнул и поставил в него еще одну печать. Петерс стоял в очереди человека на три сзади, не выказывая ни малейшего интереса к происходящему.
Войдя в дверь с надписью «Только для отлетающих», Лимас увидел газетный стенд. Там была расставлена целая коллекция международной печати: «Фигаро», «Монд», «Нейе цюрихер цайтунг», «Ди вельт» и с полдюжины английских газет и еженедельников. Пока он смотрел на них, к киоску подошла девушка с пачкой «Ивнинг-стандард». Лимас рванулся к ней и схватил газету.
— Сколько с меня? — спросил он. Опустив руку в карман, он вдруг сообразил, что у него нет голландских денег.
— Тридцать центов, — ответила девушка. Она была довольно миловидна — темноволосая и приветливая.
— У меня тут два английских шиллинга. По-вашему — гульден. Годится?
— Конечно.
Лимас заплатил. Обернувшись, он увидел, что Петерс еще не прошел контроля и стоит к нему спиной. Лимас бросился в мужской туалет. Там он быстро, но внимательно просмотрел каждую страницу газеты и швырнул ее в мусорный ящик. Все верно: в газете была его фотография с туманным сообщением о причине ее публикации. «Интересно, попалась ли она на глаза Лиз», — подумал он. Потом не спеша вернулся к остальным пассажирам. Через десять минут они улетали в Западный Берлин через Гамбург. В первый раз за всю операцию Лимасу стало страшно.
Глава 11
Друзья Алека
В тот же вечер к Лиз пришли двое. Лиз жила в северной части Бэйсуотера. В крошечной квартирке были диван-кровать и довольно симпатичная газовая плита — известняково-серая с современной горелкой. Когда здесь бывал Лимас, Лиз порой зажигала ее, и тогда только пламя горелки освещало все помещение. Он лежал на диване, а она сидела возле него, целовала или просто смотрела на огонь, прижавшись к Лимасу щекой. Сейчас она боялась думать о нем слишком подолгу, потому что забыла, как он выглядит, и ее мимолетные воспоминания о нем были подобны беглому взору, брошенному на туманный горизонт. Но она помнила какие-то сказанные им пустяки, странный взгляд, которым он порой смотрел на нее, и как он очень часто вообще не замечал ее. Но самым ужасным было то, что у нее не осталось ничего на память — ни фотографии, ни подарка, ничего. Даже ни одного общего знакомого — разве что мисс Крейл в библиотеке, чья ненависть к Лимасу оказалась оправдана его внезапным исчезновением. Лиз однажды зашла в дом, где жил Лимас, и поговорила с его хозяином. Она и сама не знала, зачем ей это, но все же набралась смелости и сходила туда. Домовладелец очень тепло отзывался о Лимасе: он платил как джентльмен все время, пока жил, после него, правда, остался должок за неделю-другую, но потом зашел приятель мистера Лимаса и заплатил за все, причем без всяких разговоров. Да, он может сказать о мистере Лимасе — и от своих слов не отступится — это настоящий джентльмен. Без высшего образования, понятно, без всяких там закидонов, но все же настоящий джентльмен. Конечно, он бывал грубоват да и пил, пожалуй, больше, чем следовало бы, но домой всегда возвращался трезвым. А тот недомерок, который заходил сюда, тот коротышка в очках, сказал, что мистер Лимас чрезвычайно беспокоится о том, чтобы было выплачено все до последнего пенни. И если это не джентльменское поведение, то непонятно, что вообще можно называть таковым. Бог его знает, откуда у него были деньги, но мистер Лимас был человеком основательным. А с бакалейщиком Фордом он обошелся именно так, как хотели бы многие еще с самой войны. Заняли ли комнату? Да, заняли. Джентльмен из Кореи через два дня после того, как мистера Лимаса забрали.
