Лен Дейтон - Секретное досье
Птицы проснулись, и виднелась тонкая полоска сырого рассвета, когда я налил себе чашку кофе «Блу маунтин» со сливками и отправился в постель, имея перед Элис задолженность по служебным запискам и все же найдя время перевести пятерку Адему на его охрану фауны. С моей точки зрения, я тоже был фауной.
Принимая на следующее утро душ, я по-прежнему чувствовал себя усталым. Я выбрал подходящий темно-серый в полоску костюм из шерсти и нейлона, белую рубашку к нему, носовой платок в кармашек, простой коричневый галстук и коричневые туфли в качестве бунтарского штриха. Надо отдать в починку те коричневые брюки.
В такси я прочел «Стейдж». Мы регулярно помещали маленькое рекламное объявление, чтобы держать Долби в курсе событий. Оно гласило: «Гастролирующая труппа «СОЛО». Девушки-танцовщицы (военный номер), очень высокий мужчина для мимических ролей для определенных городов Мидленда. Присылайте подробные фотографии. Новый спектакль в Лондоне уже укомплектован. Крайне нуждаемся в сценариях. Звоните мисс Варли. Долби кастинг».
Элис поддерживала контакт с Долби, находившимся в зоне активных действий, но даже без хозяйской шифровальной книги было совершенно ясно, что она действует независимо от меня. Такси свернуло в Скотленд-Ярд. Комиссар полиции занимал очень большую угловую комнату. Кожаные кресла здесь были старые и блестящие, но отделка отличалась яркостью и вкусом. На одной стене доминировал эстамп Стаббса в дорогой раме, изображавший мужчину и лошадь; под ним потрескивал и вспыхивал на сыром угле открытый огонь. В окно со множеством переплетов виден был ползущий по Вестминстерскому мосту транспорт. Крепенький черный буксир тянул по маслянистому потоку воды караван из груженных землей барж, а подо мной на набережной коротышка в рваном мокром плаще пытался засунуть сложенный велосипед в багажник такси. Комиссар распространялся насчет этого дома. Он обладал начальственными манерами того рода, по которым трудно сказать, какая именно деталь заставила его страдать и заставила ли вообще. Он в третий раз завел речь про несправедливость – в его устах это слово звучало иронически – того, что Шарлотт-стрит даны неограниченные фонды. Я дважды сказал ему, что мой кабинет уместится у него под столом, а вид из моего окна открывается на засиженный мухами магазинчик деликатесов. На сей раз я позволил ему произнести всю речь целиком, не перебивая, а сам выкурил за это время две сигареты. Помедленнее он заговорил, дойдя до того, что мы бесплатно использовали ОРПП и лабораторию научно-судебной экспертизы, не получив права на обыск, и как мало я знаю об этом. Если бы этот старик знал половину того, что было известно Долби, он спятил бы. Я немедленно принял твердое решение урезать участие Чико в том, что касается наших незаконных действий. Он, несомненно, был самым болтливым и не самым деликатным. Комиссар вторгся в мои грезы.
– Этот ваш парень, темноволосый такой, хорошо говорит.
Я похолодел.
– Мюррей? – с надеждой спросил я. – Сержант Мюррей… специалист по статистике. Он был в том доме прошлой ночью?
– Нет! Нет! Нет! Молодой парень… э… ну… э…
Я подсказал скучным голосом:
– Чилкотт-Оукс, Филлип Чилкотт-Оукс.
– Да, очаровательный парень, совершенно очаровательный… это он. – Комиссар впервые улыбнулся и заговорщицки нагнулся ко мне. – Учился в школе с моим младшим! – сказал он.
Паб через дорогу только что открылся. Я принял пару «Дюбонне» с «Биттер лемон». Какие у меня шансы, если, с одной стороны, я имею дело с коммунистами, а с другой – с истеблишментом: и те, и другие обходили меня на каждом шагу.
14
Водолей (20 января – 19 февраля). Позвольте вашей голове управлять вашим сердцем. Держитесь подальше от споров и дома, и на работе.
Вторник был днем летнего большого эха. Я слышал соседского черного эрдельтерьера, а они – мой FM-приемник. Я разобрал письма, лежавшие на коврике под дверью. Отдел подписки «Таймс» сообщил, что я упустил шанс всей моей жизни. Старшая сестра матери сожалела, что меня нет в Женеве, я тоже сожалел, но только не о том, что тетка моя была там. Письмо из Военного министерства подтверждало мое увольнение из армии и сообщало, что я не подлежу призыву на военные сборы, но подпадаю под действие Закона о государственной тайне в отношении информации и документов. Молочник просил пораньше заказать сливки перед праздником и спрашивал, не пробовал ли я «Чокко», новый шоколадный напиток, по которому все сходили с ума.
В конторе я начал разбирать бумаги из запирающегося лотка входящей корреспонденции. Что-то такое про микрофильмы с документами по химическому оружию. Министерство обороны США было совершенно уверено, что инженер из БОЭК ими приторговывает. Я пометил его для особого отдела Протокола доступа к каналу связи. Сотрудник по связям с общественностью из Скотленд-Ярда не имел претензий по событиям вокруг этого дома, но сообщал, что пресса что-то пронюхала. По словам Элис, он звонил дважды, и она спросила, что ему ответить.
– Пусть скажет газетчикам, что судья Высокого суда, член совета министров и два газетных магната смотрели порнофильм, но если они правильно разыграют свои карты, мы не отдадим этот материал Ай-ти-эн.
– Хорошо, сэр, – отозвалась Элис.
Эксперты прислали отчет об этом доме. Я быстро пробежал его: «Дорожная пыль, пятна на полу, возможно, кровь, очень старые, вероятно, от бомбежек военного времени».
Отпечатки пальцев – их много, в основном мои, а также неидентифицированные, их проверяют по единой картотеке отпечатков и картотеке «мест преступления» (где другие неидентифицированные отпечатки рассортированы по местам их обнаружения).
На три часа у меня была назначена встреча с Россом. Теперь, когда я принял на себя руководство вместо Долби, это стало одним из моих еженедельных суровых испытаний. Я послал за сандвичами – сливочный сыр с ананасами и ветчина с манговым чатни. Магазин деликатесов сделал их на ржаном хлебе. Десять минут я потратил, выбрасывая в пепельницу семена тмина, пока не появился Чико, тогда я проглотил последний кусок – с семенами и всем остальным. Он положил на стол бобину с 16-миллиметровой пленкой и остался, чтобы поболтать. Я поворчал на него в духе страдающего язвой желудка богатея и кивнул, и он в конце концов ушел.
Долгое время я сидел, уставившись в свой «Нескафе», но ничего конкретного насчет линии действий в голову не приходило. Противник, может, и сплоховал, но бреши в обороне я не увидел, если только лежавшие сейчас передо мной документы что-то значили. Не было никаких убедительных свидетельств, что нам вообще следует заниматься этим делом, а уж тем более – связать его с Сойкой. Только писатели считают, что каждая ниточка, за которую ухватывается герой, привязана к одному и тому же делу. В кабинете находилось около 600 досье; если всех этих преступников одновременно привлекут к судебной ответственности, то Освенцим покажется последней сценой из «Гамлета».
Следовало ли мне продолжать путаться с ниточками в деле этого дома? Какими ниточками? Я решил поинтересоваться мнением Росса. Я увижу, занимается ли им его отдел. На такси я доехал до захудалого клуба рядом с Джермин-стрит, где подавали выпивку. Он занимал пару комнат на втором этаже. Повсюду красный плюш и ни лучика дневного света. Позади прекрасно отполированного кабинетного рояля и огромной корзины со слишком идеальными цветами сидел лысеющий мужчина в очках и полковом галстуке. Это был Росс. Он пришел по крайней мере на полчаса раньше. Я сел рядом с ним. Наши еженедельные встречи обычно занимали десять минут и сводились к тому, чтобы одобрить докладную записку военной разведки для кабинета министров и уладить определенные финансовые дела, по которым два наших отдела пересекались. Официант принес мне «Тио Пепе», а Росс заказал еще розового джина. Вид у него был такой, будто он уже принял не одну порцию. Его большой выпуклый лоб был наморщен и бледен. Почему ему нравилось это место?
Он попросил у меня сигарету. Это было не похоже на Росса, но я щелчком выбил на пару дюймов сигарету из пачки «Галуаз». Дал ему прикурить. Спичка осветила интерьер, как магниевая вспышка. Сэмми Дэвис пел о «Любви в цвету», и от мягкого крепкого вибрато саксофона в стиле Паркера пластмассовые цветы подрагивали. Бармен – высокий бывший боксер с искусственным загаром и узлом галстука размером с большую горошину протирал старой тряпкой безукоризненно чистые неиспользованные пепельницы и отхлебывал по глоточку от полупинты «Гиннесса».
– Если честно, записка еще не совсем готова, моя машинистка печатает ее сегодня днем, – заговорил Росс.
Я преисполнился решимости не сказать: «Ничего страшного». Пару раз, когда я опаздывал со своими данными, Росс бурчал по полчаса. Росс с минуту смотрел на меня, затем вытащил из кармана свою черную обгрызенную трубку. Мою сигарету он выкурил только наполовину. Сегодня Росс нервничал. Мне хотелось узнать, собирается ли он дать своим людям указание продолжать работу по «дому с привидениями», как кто-то окрестил его. Также я знал, что спросить Росса прямо – значит совершить роковую ошибку.
