Олег Горяйнов - Дежурный по континенту
– Уже въезжаем, братец.
Хулио некоторое время помолчал, потом вспомнил, что неплохо бы оставить за собой последнее слово, и сказал:
– Вот так-то, мой глуповатый братец Мануэло.
Слева и справа потянулись соты фавелл – городских трущоб, каскадами спускавшихся со склонов гор и холмов, со всех сторон опоясавших город Маньяна-сити. К запаху раскалённого асфальта и горелой резины прибавилось зловоние, производимое несколькими миллионами людей, влачащих жалкое существование в лачугах без намёка на канализацию, электричество и прочие блага цивилизации. Хулио сморщил нос и поднял стекло. Тут же в салоне «плимута» сделалось так душно, что он немедленно стекло опустил, припомнив, в оправдание минутной слабости, что в деревне Халасинго, где он вырос, пахло ничуть не лучше.
Через двадцать минут вонища иссякла и остался сильный, но терпимый запах горелой резины и расплавленного асфальта. «Плимут» въехал в фешенебельный район Онориу-Пердизис, где в скромном трёхэтажном особняке проживал с семьей, состоящей из всё ещё красивой жены Бетины, из выжившей из ума тёщи, из трёх прыщавых дочерей и двухлетнего наследника, комиссар уголовной полиции Ахо Посседа.
Бетина, знавшая Хулио в лицо, провела его в гостиную, предложила сесть и кофе, сказав, что муж будет с минуты на минуту, потому что уже звонил из машины, сообщил, что едет и скоро уже приедет, после чего немедленно вышла, про кофе, от которого Хулио бы сейчас не отказался, начисто забыв.
Хулио плюхнулся в широкое кожаное кресло, нащупал на журнальном столике ПДУ, включил стоящий в углу двадцатидевятидюймовый «панасоник» и принялся перебирать программы. По пятому каналу давали экстренный репортаж: лидеры «Народной армии» и «Революционного движения имени Лусио Кабаньяса», находящихся в горной сельве южного штата Герреро, предъявили правительству ультиматум: если оно, правительство, отважится на репрессии против профсоюза учителей, которые бастуют пятый месяц, то они весь штат разнесут на хрен. Хулио зевнул и переключил телевизор на вторую программу. Горячие парни в этих южных провинциях. То ли дело у нас, в Сьерра-Мадре, ‑ тишь да гладь. По второму каналу показывали заезд гонок «Формула-1». Братец Мануэло остался куковать в машине.
Хулио был знаком с комиссаром Посседой довольно давно. Ещё, наверное, года три тому назад хефе послал на переговоры с Посседой своего тогдашнего secretario Зуриту, а молодого Хулио дал Зурите в поддержку и для эффекта. Зурита был, что называется, «метр с сомбреро» – чуть выше пяти футов, да ещё и лысый, как вульва после аборта. Но, говорят, был умный. Хулио степени его ума оценить не успел, потому что буквально через три недели после их совместного визита к комиссару лысого Зуриту нашли в засранном мотеле неподалеку от Морелии, в женских чулках, с гондоном во рту и со стилетом, гладкая деревянная ручка которого торчала из его загривка. Тихий Дон тогда рассвирепел и велел всем делать вид, что ничего не произошло. Потом уже Хулио сообразил, что хефе, видимо, ничего не знал, во что трудно было поверить, и разгневался на то, что оказался не всесилен и не всезнающ.
С того случая началось медленное спускание Дона с небес на землю. В глазах Хулио. Оказалось, что великий хефе – просто человек. Не Бог. Не Дьявол. На Святая Дева Мария. И то, что сейчас хефе послал к комиссару Хулио и Мануэло, лишний раз это доказывало.
Тот, давний, визит к Ахо Посседе являл собой хорошо отрепетированный цирковой номер, вот что. Все было сделано в лучших традициях мафии отечественной и зарубежной. Набравшись опыта, Хулио теперь это отчётливо понимал.
Звонок по телефону. «Мы сейчас подъедем». Неважно, кто – «мы». Если умный – поймёт. Если глупый – тоже поймёт. Через час – ещё один звонок. Ни слова не говоря, подождать, пока там ответят, и положить трубку. Тогда уже можно ехать. Подъехав, скрипнуть тормозами. Несильно. Но слышно. В кабинет войти сначала должен большой и тупой. Увы – тогда эта роль отводилась Хулио. Ну и ладно, ему не обидно. Осмотревшись в интерьере кабинета, большой и тупой встает в углу. Тогда заходит маленький и умный. Садится и заводит разговор.
Вот как надо! И что же теперь? Что же теперь вытворяет грозный и могущественный Дон? «Возьми с собой кого-нибудь из дежурной смены!..» А?! Это же смеху подобно! Будто Дон не знает, что в дежурной смене ребята один другого здоровее! Интересно, какая жертва будет трепетать от страха, когда к ней в кабинет войдет большой и тупой, а вслед за ним войдет ещё больше и тупее? Да самый трусливый маньянец, завидев такую сцену, помрёт со смеху и ни к чему, что за ней последует, всерьёз не отнесётся!
Интересно – Хулио фыркнул – сидит комиссар, ждёт. Нет, правда, представить. Заходит Мануэло. Шесть футов семь дюймов, двести девяносто фунтов. Осматривает помещение, встаёт в углу. Входит он, Хулио. Шесть футов девять дюймов, триста одиннадцать фунтов. Садится напротив комиссара, начинает умный разговор. Хулио опять фыркнул, в два раза громче. Очень даже можно представить себе, что будет дальше. Комиссар от смеха падает на ковер, скоропостижно помирает. Поручение хефе – узнать, какая сволочь взорвала Макдоналдс на проспекте Инсурхентос, ‑ не выполнено. По возвращении в долину с Хулио… нет, кожу, конечно, живьём не сдирают, но трендюлей отвешивают.
Поэтому Хулио и оставил Мануэло в машине. Пусть попарится, боров.
Раздался звонок, послышались быстрые шаги Бетины.
Быстрый шёпот в прихожей.
Приехал комиссар.
Хулио повёл плечами, потянулся, до хруста в суставах, до сладчайшего на свете зевка, выключил телевизор. Разговор с комиссаром должен быть быстрым и ясным, без лирических отступлений. Ну, скажем, почти без лирических отступлений. Совсем без них в стране Маньяне – никакого не получится разговора. Потом доложиться хефе, и – к мадам Лютенции на полчасика. У мадам Лютенции для Хулио – особый товар: восемнадцатилетняя шлюха Николь с тонкими ляжками и высокой попкой. Конечно, она такая же Николь, как он, Хулио, – Жан Поль Бельмондо, но эти мелочи меркнут перед…
Да… Хулио облизнулся. А Мануэло посидит в машине. Молод ещё бегать по борделям. Ему ещё вести машину до самого Фреснилло.
В прихожей что-то рухнуло на пол, и Хулио услышал, как комиссар крикнул фальцетом:
– Потаскуха чёртова!
Ничего себе! Хулио призадумался. И это сеньор комиссар – Бетине, у которой добродетель на физиономии, некогда смазливой, да и сейчас ещё смазливой, написана ясно, как неприличное слово на заборе! Или не Бетине? А кому ещё? Ей, ей. Больше некому. Дочки ещё маленькие, а тёща никак не подходит под это определение, даже данное в сердцах.
– Вон из моего дома, проститутка! – раздалось из прихожей.
– Но, Ахо, клянусь тебе…
– Молчи, проклятая! Опозорила мой дом, так вон из него!..
Хулио сжался в кресле. Ай да Бетина! Чего, право, не бывает на свете! В тихом омуте-то, а? Мать четверых детей!!!
Не забыть рассказать об этом хефе. Дон Фелипе найдёт, как это использовать.
– Ахо, я клянусь тебе, я с ним и двух слов не сказала! Провела в гостиную и сразу ушла! Спроси у дочерей…
– Вы все заодно, проклятое бабье племя! – заорал комиссар. – И из этих шлюхи повырастают! Вон из моего дома, сказал, дрянь, изменщица!!!
Раздался звук пощечины, и сразу хлопнула входная дверь.
Никогда, никогда не буду жениться, подумал Хулио. Если уж такая жена, как Бетина, обманывает мужа, то где найти такую, чтобы не обманывала? В Южных Андах? Нет, нигде не найти женщины, которой можно было бы верить. Никогда не женюсь.
Вошедший в гостиную комиссар казался спокоен, лишь багровые пятна на острых скулах и лихорадочный блеск в глазах выдавали душевную бурю, которую ему только что пришлось пережить. Серая рубашка комиссара была покрыта пятнами пота: видно было, что ему пришлось сегодня немало потрудиться на жаре да в душном помещении, потому что Посседа был довольно тощ и при обычных обстоятельствах потеть привычки не имел.
Хулио, сделав скорбное лицо, слегка привстал навстречу хозяину дома и тут же плюхнулся обратно в кожаное кресло. Вставания с искренним рукопожатием предназначались для тех, кому Дон платил по сотне в месяц, и больше. С мало– и нерегулярно оплачиваемого комиссара Посседы было достаточно и этого. Даже более чем. При всем сочувствии к его бедам.
Комиссар остановился в дверях и сухо кивнул.
– Добрый вечер, – сказал Посседа. – Как там дон Фелипе?
– Благодарю, – отозвался Хулио. – Велел кланяться и узнать, нет ли у сеньора комиссара каких проблем, в решении которых он мог бы оказать посильную помощь.
– Передайте дону Фелипе мою глубочайшую признательность.
– Непременно передам.
Комиссар продолжал стоять, как лошадь на фуршете. С минуту они молчали, потом Хулио, чувствовавший себя неловко из-за того, что упорно продолжал сидеть, а комиссар, которому и без того досталось, не менее упорно продолжал стоять прямо перед ним, вежливо кашлянул в ладонь и сказал:
