Стивен Хантер - Второй Саладин
– Твой русский не рассказывал тебе об этом? – спросила Джоанна, когда он отложил последнюю страницу.
– Нет, – покачал головой Пол. – Никаких подробностей.
– Та засада была частью сценария? Частью какого-то большего предательства? Ты действовал по чьему-то приказу? Все те месяцы, когда я любила тебя, когда ты сражался на стороне курдов, – ты знал? Ты знал, что все так кончится?
– Разумеется нет.
– Но тогда, по радио, это был ты?
Чарди помнил это, правда, не слишком хорошо. Рация была советская, модель «ЛП-56», с двойным усилением и чем-то вроде частотного сканера, стандартное снаряжение советских танковых частей. Ему вспомнился микрофон в его руке – тяжелая, монументальная штука.
«А они изрядно отстали в радиотехнике», – помнится, подумалось тогда ему.
Он словно оцепенел.
– Ты? – подстегнула она.
– Да, – ответил он.
Полковник КГБ Спешнев остался тогда весьма доволен его поведением.
– Почему, Пол? – проговорила она тихо.
– Я… Для них было очень важно убить Улу Бега или взять его в плен, – сказал он.
– Но почему ты стал им помогать?
– У меня не было выбора.
– Тебя пытали.
– Да, они покуражились надо мной всласть. Но дело было не в этом.
– Так расскажи мне, Пол. Почему?
– Джоанна, я не могу тебе этого сказать. Да теперь уже ничего и не изменишь. Наверное, на самом деле я здесь затем, чтобы попытаться загладить свою вину.
– Вину перед курдами так никто и не загладил.
– Джоанна, он здесь, чтобы убивать. Что, если в перестрелку попадут дети? Что, если произойдет еще одно массовое убийство? Что, если пострадают невинные…
– Это мы дали Улу Бегу оружие. Мы поддерживали его. Мы подстрекали его. Пол, невинных тут нет.
– Джоанна…
– Пол, убирайся отсюда. Я ничем не могу тебе помочь, я не стану тебе помогать. Чему быть, того не миновать. Иншалла, все в руках Божьих. У курдов есть пословица: не дрогни, когда возмездие готово обрушиться на голову твоего врага.
Он поглядел на нее.
– Уходи, Пол, я страшно устала.
Он поднялся.
– И не смей больше пытаться увидеться со мной. Клянусь, я вызову полицию.
* * *Чарди стоял перед ее домом. Было холодно. Он подумал, что за ним, наверное, следили. Через несколько минут и в самом деле подъехал фургон. Чарди перешел улицу и забрался внутрь.
– Как все прошло? – поинтересовался Ланахан.
– Ужасно, – ответил он, усаживаясь напротив юнца.
Фургон тронулся, и Чарди стал смотреть из окна на проносящиеся мимо уличные фонари и темные дома.
– Какого черта она из себя воображает? Думает, с ней в бирюльки играют, да? Ладно, если она отказалась нам помогать, мы ей такое устроим! Мы…
Чарди ухватил сопляка за плотные лацканы плаща и приложил о стенку фургона так, что его голова с силой ударилась о стекло.
– Эй, эй. – Кудесник из техотдела на переднем сиденье испуганно обернулся. – Спокойно, ребята.
Но Чарди придавил локтем горло парня и, пригвоздив к сиденью, велел тому придержать свой поганый язык. Потом отпустил жертву и выпрямился.
Парнишка ошеломленно потряс головой и осторожно потрогал горло. Расширенные глаза и дрожащие пальцы выдавали его страх, но этот страх обратился в ярость.
– Ты, скотина! – выплюнул он.
Чарди смотрел в темноту за окном.
* * *В отель они вернулись в молчании. Была почти полночь. Чарди двинулся в бар и прикончил еще несколько порций пива. Потом принялся озираться по сторонам – в зале было довольно многолюдно – в поисках бугая поздоровее. Нашел и привязался к нему, нарываясь на драку. Но бугай оказался робкого десятка и поспешно скрылся, после чего люди стали держаться от Чарди на таком почтительном расстоянии, что он в конце концов решил отправиться спать.
Спал он плохо, все время думал о вертолетах.
Наутро его ни свет ни заря разбудил телефонный звонок. Он сонно заморгал, в сером полумраке разглядывая неубранную комнату. Голова раскалывалась, во рту стоял отвратительный привкус. Он снял трубку.
– Пол?
– Да?
В ее голосе слышался невысказанный вопрос, но он так и не прозвучал. Пол так стиснул трубку, что испугался, как бы не треснул пластик.
– Мне нужно с тобой увидеться, – сказала она.
– Зачем?
– Пол, сукин ты сын. И чего тебе не сиделось там у себя в Чикаго?
Он взглянул на свой «Ролекс» и обнаружил, что времени полвосьмого.
– Я не сомкнула глаз, – сказала она. – По-моему, я схожу с ума. В последнее время я сама не знаю что творю.
– Ради всего святого, вздремни немного. Потом встретимся где-нибудь в городе. На свежем воздухе.
– На реке. У лодочной станции. Неподалеку от Бойлстона. Спросишь у кого-нибудь, где это. В полдень.
– Я буду.
– Пол. Пожалуйста, приходи один. Без человечков в шинелях.
Глава 9
Улу Бег сидел рядом с черным мужчиной. Он убедился, что с черными проще всего. Всю дорогу от Эль-Пасо до Форт-Уэрта по бесконечной однообразной равнине он ехал с белым, который говорил, не умолкая. В речи его то и дело мелькали бесконечно далекие от Улу Бега понятия, смущавшие его: «Сперз», проценты по закладным, цены на бензин, «Ойлерз»,[18] Джонни Карсон,[19] родительский комитет, прибрежные участки, лающие собаки. Он улыбался и усердно кивал все несколько часов путешествия, и когда наконец освободился, то обнаружил, что одеревенел, покрыт липкой испариной и весь дрожит.
Поэтому Улу Бег стал выбирать черных. Рядом с черным можно было сидеть часами и не услышать от него ни слова. Он просто тебя не замечал. Сидел, замкнувшись в ожесточенном молчании, погруженный в свою горечь. Что-то в них привлекало Улу Бега. Может, они были американскими курдами? Ведь, как и курды, то был многочисленный и красивый народ, настойчиво стремящийся сохранить свою самобытность. В них было достоинство и исламская неторопливость, которую он понимал. И они скептически относились к окружающей их Америке, он это чувствовал. Однако черные и не думали уходить в горы, чтобы бороться. Интересно почему? Может, это как-то связано с музыкой, звучавшей из громоздких приемников, которые они носили с собой повсюду.
За окном автобуса проплывал Арканзас, плоский и зеленый.
Чернокожий сосед пошевелился. Это был крупный молчаливый мужчина с маленькими сердитыми глазками на широком лице. Он зашуршал газетой, которую читал. Улу Бег видел заголовки: «Четырехкратный пленник НЛО», «Салли Берт: все по второму кругу?» «Шерил Лэдд: Дэвид избивал меня».
Улу Бег попытался устроиться поудобнее. Он не привык подолгу сидеть. В своей жизни он сидел неподвижно крайне редко. Он переложил рюкзак, который вез на коленях, вместо того чтобы убрать на багажную полку, неуклюже заерзал. Его локоть задел развернутую газету чернокожего.
– Простите, – извинился он и еще больше вжался в свое сиденье.
Черный демонстративно расправил и перевернул страницу, тем самым заявив свое право на еще большую часть пространства.
Улу Бег устремил взгляд мимо него, за окно.
Арканзас. Затем Кентукки, Теннесси. Потом Огайо. Потом…
Названия были непривычные, а края и того непривычней. Он почти не отваживался произносить эти названия, хотя упорные занятия значительно улучшили его английский. Это странное бестолковое путешествие по американской глубинке, по ничем не примечательным грязным городкам, которые были все на одно лицо, накрепко врезалось ему в память. Он находился в пути уже много дней, и еще больше оставалось до окончания.
«Спешить тебе некуда, – наставляли его. – Лучше лишний раз перестраховаться. Три уверенных шага назад предпочтительнее одного неверного шага вперед».
Скоро Литл-Рок. За ним Мемфис, потом Боулинг-Грин. Автобусы, поезда, но ни одного самолета. Американцы безумно боятся воздушных пиратов, террористов, убийц, так что для человека с пистолетом нет в Америке места опаснее, чем аэропорт.
Лексингтон, Хантингтон. Всюду одно и то же. Подъезжаешь к автовокзалу поздно ночью или, если автобус приходит днем, дожидаешься наступления темноты. Потом непременно найдется небольшой отельчик, готовый приютить путников, у которых не слишком много денег, путников без прошлого и будущего. «Для транзитников» – будет написано на вывеске. Снимаешь недорогой номер. Выходишь из него только поесть. Питаешься исключительно в мелких ресторанчиках, где нет нужды заказывать изысканные блюда. Живешь несколько дней. Если больше трех, то переселяешься в другой отель. Потом едешь дальше.
Улу Бег уже стал знатоком такой жизни и мест, которых она требовала. В отелях было полно стариков с потухшими глазами. Они брызгали слюной и воняли спиртным. Эта Америка не пахла властью и богатством, это было негостеприимное место, ничем не отличающееся от трущоб любой другой страны, в особенности для одиноких людей с проблемами: без денег, без дома, без работы. Ненависть била через край. Эти мужчины без женщин жили и питались своей ненавистью. Они ненавидели черных – которые отвечали им тем же, ненавидели «иных» – загадочный остаток человечества, который они не в состоянии были понять, но который, похоже, обладал необходимыми навыками для того, чтобы неплохо жить. Они ненавидели детей, у которых было будущее, и ненавидели женщин – за то, что те не желали с ними встречаться; они ненавидели друг друга и ненавидели самих себя.
