Арсений Замостьянов - Шпион против майора Пронина
— Что он тебе говорил?
— Вы что, в глазок подглядывали?
— Да нет, просто у меня интуиция натренированная. И железная логика. А вообще, дорогой друг, отвечать вопросом на вопрос — это просто невежливо.
— Да странный он какой-то. Просит охрану. Боится, что ему будут мстить за откровенность.
— Честный советский матрос, корабельный эскулап будет мстить. Понятно. Значит, Стерн сам не верит в басни про советского матроса. Это упрощает дело.
— Видать, мы на верном пути?
— Видать. Выйдешь в поле… Далеко тебя видать. На Татарскую поедем, как солидные люди. С Адамом. И Кирия возьмем для острастки.
Пронин, как вельможа, сел на заднее кресло. Рядом с ним — оруженосец Железнов. А Кирий — косая сажень в плечах — уселся рядом с водителем, как и положено телохранителю.
В доме на Большой Татарской со старорежимных времен оставались отдельные квартиры. Только самые вместительные апартаменты на втором этаже были разделены на коммуналки. А на третьем этаже как были тесные изолированные квартиры, так и остались. Ничего удивительного, что одинокая пожилая хозяйка временно переселилась на кухню и сдала комнату приезжему моряку.
— У них балкон. Это скверно. Надо было взять товарищей… — Пронин нахмурился. — Ладно. Семь бед — один ответ. Адам, за балконом следи в оба. И вон те два окна тоже на твоей совести. Выполняй, друже. И не серчай, что нештатную работу тебе даю.
Адам добродушно пожал плечами.
— Пустяки.
— Нет, не пустяки. Револьвер свой заряди антикварный.
Уже в парадном Пронин вполголоса командовал:
— Виктор, ты войдешь первым. Ты, Кирий, будешь перекрывать дверь. Если я свистну — войдешь в комнату и скрутишь клиента. Все это — на случай, если он дома. Если нет — будем ждать. И с хозяйкой уж тогда погутарим, и с соседями. Ну, с богом. Я на лифте, вы — пешком.
У двери они встретились. Аккуратная дверь, не обшарпанная, обитая коричневатой кожей — редкость по нашим временам. Кто у нас хозяйка? Учительница литературы и еще сдает комнату. Понятное дело, доход имеется. Одинокая женщина, все тратит на комфорт. Пронин позвонил в дверь. В ответ — мертвая тишина. Попытался открыть — разумеется, дверь была заперта. Пронин подморгнул Виктору — и ребята в два счета взломали немудреный замок. Там еще была цепочка, но она свободно болталась. Значит, в квартире никого. Что ж, будем ждать.
— Всех соседей по площадке надо опросить. Кирий, родной ты мой, остаешься в квартире. Гляди, какой диван-то удобный.
С первой же соседкой им повезло. В квартире напротив жила вдова комдива Алексеева — женщина, общительная донельзя. Вдовья пенсия позволяла поддерживать скромный достаток. Она все знала про ассортимент близлежащих магазинов и про соседей. И, разумеется, не держала антисоветских камней за пазухой.
— Ирина Петровна?
— Так точно. А вы кто будете?
— Моя фамилия Пронин. Майор Пронин.
— Вы из…
— Вот именно. Поэтому сразу предупреждаю, что разговор наш будет секретный.
— Никому ни слова, ни вздоха. Да вы в комнату проходите, что ж в коридоре-то стоять.
— А говорить мы будем про вашу соседку Макарову Елену Емельяновну.
— Это дело государственной важности?
— Другими не занимаемся. Но нас интересует не столько Елена Емельяновна, сколько…
— Ее квартирант! Жилец, по-простому. Понимаю, понимаю.
Пронин даже не смог скрыть удивления.
— Он не в первый раз у нее останавливается. Можно сказать, каждые полгода приезжает на неделю-другую. А нынче задержался. Уж целый месяц живет, хлеб жует. Хотите чаю? У меня с брусничным листом, с собственной дачи.
— С наслаждением. И товарища Железнова чайком угостим. Он у нас особенно любит с брусничным листом.
Алексеева всплеснула руками, сконфуженно покачала головой:
— Конечно, что же он в дверях-то стоит? Стыд-то какой. Приобщайтесь к столу, товарищ Железнов, приобщайтесь!
Виктор, покряхтывая, подсел к Пронину, хозяйка, широко улыбаясь, налила ему чаю, положила печенья.
— Чай у вас изумительный, Ирина Петровна. Под стать вам. — Пронин попытался смастерить комплимент. Но, кажется, первый блин вышел комом. А вдова и впрямь была хороша собой. Даже, когда ворчливо рассуждала о соседях, не теряла женственности. И глаза согревали голубоватым огнем. Пронин даже размечтался о такой вот подруге жизни — хлопотливой, простодушной. Эх!…
А расспрашивать приходилось про матроса.
— И как вам этот квартирант? Вы познакомились?
— А как же? Однажды он на Первое мая приезжал, так мне бутылочку «Массандры» занес. Уважил. Он вообще добродушный такой, улыбчивый. Как-то сумки тяжелые мне помогал донести.
— Свойский, значит, парень.
— Морской командир, — уважительно сказала вдова. — У меня муж-то красноармейцем был с 18-го года. Защищал Петроград. Немцев бил, Юденича. Потом с Климент Ефремычем служил. Инфаркта не пережил. Оставил меня одну в этой квартире. Детишек-то не было у нас… Он службе всю свою жизнь отдал, все силы — Красной Армии…
Пронин как можно ласковее перебил хозяюшку:
— Значит, понравился вам этот морской доктор. А было в его поведении хоть что-нибудь подозрительное, необычное?
— Уж и не знаю. Разве что… Не всегда он ночевал дома, часто являлся под утро. Но это, я считаю, в порядке вещей. Ему учительница-то наша, синий наш чулок, не разрешала друзей приводить. А он человек еще не старый и веселый. Товарищи у него, наверное, имеются. В Москву он после плавания приезжает, с деньгами. Моряки получают-то — чемоданами. Такие деньжищи. Военврачи — люди состоятельные. Понятное дело, хочет отдохнуть как человек. Но пьяным я его не видела. Даже по утрам возвращается прибранный, аккуратный. Настоящий краснофлотец. — Алексеева приятным голосом (и Пронин отметил эту приятственность!) пропела: «Всегда краснофлотцы готовы бороться за честь и Отчизну свою!»
— Не сомневаюсь. Я давненько с ним знаком. У него высокий лоб, мягкие русые волосы. Немного поседевшие, но это не бросается в глаза. Нос прямой, массивный. Тонкие губы. Взгляд добродушный, насмешливый. Чувствуется военная выправка. Живот не растет. Так? Правильно я описываю вашего временного соседа?
Алексеева посмотрела на Пронина с интересом, как истинная женщина. В ее глазах сверкнуло даже восхищение. Пронин это прочувствовал.
— Сразу видно, что вы с ним давно знакомы. Точно, это он, Юрий Васильич.
— Ах, он еще и Юрий Васильич! Ну-ну.
Когда они звонили в дверь третьей — последней — квартиры на площадке третьего этажа — Пронин подмигнул Железнову:
— Ну, как тебе веселая вдова? Чаек-то брусничный понравился?
— Хорошая баба.
— Она не баба. А очень и очень красивая женщина. Тебе-то небось девчонки нравятся. Скороспелки мичуринские. Ничего, дорастешь еще, — говорил Пронин мечтательно, даже певуче. — Когда-нибудь. Если не пристрелят нас.
В третьей квартире никто не отвечал. Железнов даже нанес по двери несколько гулких боксерских ударов. Безрезультатно.
— Ну, что ж. Люди не обязаны в рабочее время сидеть в квартирах на случай нашего визита. Взламывай. И не забудь потом оплатить этим людям работу плотника. У меня на это времени не будет, так что это на твоей совести.
Железнов знал, что, как бы ни был занят Пронин, он проверит это поручение. Нужно высоко держать марку ВЧК. А то можно потерять самое дорогое — доверие народа, которому мы служим.
Пронину нравилось, что Советский Союз стал страной хлипких дверей. Значит, мы хорошо работаем. И не только мы, но и ребята из Уголовного розыска. Люди не боятся воров, не боятся налетчиков. К началу сороковых годов мы переварили гнилостные жиры нэпа и создали для честных советских обывателей тихую жизнь. Не идеальную — ведь до коммунизма еще далеко. Но оптимальную. В квартире чекисты не обнаружили никого и ничего подозрительного.
Тем временем Кирий скучал, лениво прислушивался к шагам на площадке и попивал воду, которую налил в стакан прямо из крана. На кухне, прямо на столе нахально стояла бутылка водки. Но Кирий надменно от нее отвернулся: Пронин не терпел ни выпивонов на службе, ни мародерства. В эти минуты Кирий был часовым и действовал по принципу «На Шипке все спокойно». Если бы Железнов с Прониным сгинули, канули, забыли про Кирия, если бы в эту квартиру не вернулись ни таинственный матрос, ни учительница — все равно двухметровый чекист не покинул бы этого дивана. И к водке бы не притронулся. Так бы и превратился в соляной столб, сидючи на часах. Впрочем, соляной столб — это, кажется, из другой оперы. Кирий стал бы медным и превратился бы в памятник часовому. Но вот он услыхал шаги товарищей. Кирий улыбнулся: не придется ему становиться медным.
— Ну, что, часовые перепились и уснули на посту? — так Пронин окликнул Кирия.
— Никаких происшествий. Кроме ваших шагов, ни черта не слышал!
