Яков Наумов - Схватка с оборотнем
— Кого именно?
— Того, что ножом щеку мне пробил и над прочими изгилялся!
— Вы не путаете? — спросил уполномоченный.
— У меня память крепкая, товарищ сотрудник. А такое забыть трудно.
— Все-таки времени немало прошло, — сказал уполномоченный, роясь в выдвинутых ящиках стола.
— Товарищ сотрудник, я этого гада на том свете не забуду, не то что здесь… Да и примета есть!
Уполномоченный насторожился.
— Как начал он нас пытать, один наш солдат — Колька Анисимов, он связанным был, — вцепился ему в руку и прокусил до мяса. Накрепко. Кольку они убили, а шрамик этот у гада есть. Да и сама морда страховидная такая… Нет, не путаю я. Да и свидетели есть. Это два моих товарища, с которыми я в болоте укрылся Один после демобилизации в Туле живет, другой не знаю где. Но вы разыщите.
— Хорошо, — согласился районный уполномоченный, — пишите заявление.
Сам он поднял трубку и вызвал Шилино.
— Здравствуйте, — сказал он секретарю сельсовета, — это Гнедых… Как фамилия вашего кузнеца?… Мандрыка? А откуда он переселился?… С Тернополыцины? В каком году?… Пятьдесят первом. Ладно. Хороший кузнец? Нет-нет, ничего. Просто к вам в гости собираюсь. Завтра буду.
Потом он позвонил в Омск. Это было не просто, и с час пришлось ждать. Уполномоченный «Заготзерна» уже написал заявление и сидел в углу, следя, как приходится работать уполномоченному другой организации. Наконец дали Омск.
— Товарищ майор, — сказал Гнедых, — тут у меня заявление есть. Прошу вас связаться с Украиной и проверить сведения о Мандрыке Григории Тарасовиче с Тернопольщины. В нашу область переселился он в пятьдесят первом году. Район, кажется, Збаражский. Да, большого заезда оттуда не было, думаю, выяснить не трудно будет. Жду.
Гнедых повесил трубку.
— Все, — обратился он к уполномоченному «Заготзерна», - можете идти. Оставьте ваш служебный и домашний адрес, в ближайшие дни сообщим результат.
На следующий день вечером трое в штатских костюмах вошли в шилинскую кузницу.
— Вы гражданин Мандрыка? — спросил один из них кузнеца.
Тот медленно повернулся к нему. В руках у него был молот.
— Я, а шо таке?
— Пройдемте со мной, — предложил говоривший.
Кузнец переложил молот из левой руки в правую.
— Хто такие будете?
Первый из вошедших показал удостоверение.
— Ну, ладно, — сказал кузнец и бросил молот. — Ты, Вовка, — обернулся он к подручному, — тут гляди, за старшего остаешься…
— А вас куда, дядя Гриша?
— Там побачимо. — Кузнец вытер руки ветошью. — Ну, пошли.
Его везли в «газике» пыльными степными дорогами. Вокруг шла уборочная. Проносились грузовики, полные зерном. С двух сторон от него сидели сотрудники КГБ. Мандрыка смотрел в окно. Тяжелое лицо его с выдвинутой челюстью, сильно выступающими надбровными дугами и маленькими злыми глазками было равнодушным.
На первом допросе он не сказал ничего.
— Шо вы мене пугаете? — спросил он, когда следователь упомянул о его бандеровском прошлом и о том, какая кара грозит ему за преступления. — Во докажить, шо я — бандюк, тогда и поговорим.
Ему зачитали показания уполномоченного «Заготзерна», он выслушал их без всякого интереса.
— Городит, абы шо. Це я и на вас могу добру бумагу написать. Треба доказательства.
Тернопольское управление уже собирало эти доказательства.
Через несколько дней его вновь вызвали на допрос.
— Так какая ваша настоящая фамилия? — спросил следователь.
— Мандрыка, — ответил арестованный, — а кличут Григорием Тарасовичем.
— Что-то вы путаете, гражданин Кущенко, — сказал ему следователь.
В лице арестованного не дрогнул ни один мускул:
— Таких не знаю.
— Знаете, — настаивал следователь. — Кущенко Назар Григорьевич, командир куреня оуновской или, как вы ее тогда называли, Украинской повстанческой армии. Так?
— Нема таких знакомых у мене, — сказал арестованный, — ничего такого я не знаю.
Очная ставка с уполномоченным «Заготзерна» тоже не произвела впечатления на кузнеца.
— Та шо вин плете? — выслушав взволнованный рассказ свидетеля, пробурчал кузнец. — Брешет як собака.
— А это что? — подскакивая к нему вплотную, закричал уполномоченный; он пальцем указал на обнаженное волосатое запястье, где выделялся рваный шрам.
Мандрыка вскочил, маленькие его глазки налились кровью, он схватил уполномоченного, но следователь крикнул: «Сесть!» — и кузнец успокоился.
— То у мене сызмальства, — пояснил он следователю, закатывая рукав.
— Подлец! — крикнул уполномоченный «Заготзерна». — Это не сызмальства у тебя, а с сорок седьмого года, когда дружка моего Кольку Анисимова пытал… Ну, теперь за все ответишь, гадина!
Кузнец, не шевелясь, смотрел перед собой.
— Отказываетесь что-либо сообщить, Кущенко? — спросил его следователь.
— Я — Мандрыка.
— Признаете верным сообщение этого товарища?
— Брехня.
— Тогда еще посидите, подумайте.
Он сидел в камере и вспоминал. В конце сорок четвертого года он ушел из Львова и в небольшой деревеньке был встречен полковым атаманом Бакланом.
«Прийшов? — спросил тот. — Добре. Будешь у нас куренным. Як дела у городу?»
«Червонные наводят порядки».
«Ось мы им тут поднаведем порядки!»
В тот день они напали па польское село. Поляки были вооружены и защищались. Он, взяв с собой канистру с бензином, прополз в темноте под пулями до крайней хаты, плеснул бензин и поджег. Хаты загорались одна за другой. Отпор поляков сразу ослабел. Ворвавшиеся в село бандеровцы расстреливали мечущихся у горящих домов людей. К утру добили последних.
На следующую ночь подстерегли обоз с ранеными красноармейцами, и всех до одного перекололи штыками, а офицерам на груди вырезали звезды…
Так начиналась его лесная жизнь. О ней он мог еще многое вспомнить, но не хотел. Он знал, что в Сибири, на Кубани, на Севере живут его бывшие товарищи. Почему попался он один? За что их милует Бог? И ярость ударила ему в голову. Всю ночь она бушевала в нем и не давала уснуть. А утром на допросе он допустил первую ошибку.
— Меня узяли-то гарно. Трепать языком я не буду, только дюже обидно мене, шо я тут гнить буду, в цей каменной коробке, а другие на свободе.
— Кто, например? — спросил следователь.
— А ось Петро Коцура, — сказал он, — вин под Иркутском в селе счетоводом. А який вин счетовод, колы по чину вин мени равный.
Счетовода колхоза «Путь к коммунизму» Алексея Семеновича Борисенко взяли утром у правления колхоза.
— Петр Коцура? — спросили его.
Он вздрогнул, потом пришел в себя, махнул рукой:
— Так даже лучше. Пятнадцать лет вас ждал.
Он сразу дал полные и обстоятельные показания. Думали, что и Кущенко начнет говорить после того, как выдал Коцуру, но, вопреки логике, кузнец опять замолчал, и допросы не давали результатов. Между тем Коцура сообщил все:
— Вы обо мне можете думать что хотите, гражданин следователь, но я сейчас первый раз за все последние годы успокоился. Я ж даже не женился пятнадцать лет. А кандидатки были. И сам я человек с чувствами. Но знал, что ваши за мной придут, не решался. Знаете, гражданин следователь, вот работал я в колхозе. Работал хорошо, председатель у меня совета спрашивал, и не такие, видно, плохие я их давал, потому что колхоз наш уже миллионером стал и заработок был у людей хороший. А вот по ночам лежу я в своем доме и думаю: зачем это было? Зачем я оказался в лесу, как только ваши пришли в Галитчину, зачем потом, когда немцы вступили во Львов, я вместе с другими примчался их приветствовать, затем работал в концлагере…
— В каком?
— Да я об этом все расскажу, гражданин следователь, все как есть. Только дайте высказаться.
— Продолжайте.
— Я так думаю: ведь все время шел против вас! А что знал? Ничего! Начитался брошюрок разных о Советах, наслушался всяких сплетен, немецких да бандеровских и бульбашских… А вот если бы поработал в колхозе перед этим хоть пару годков, то понял бы, что жить при Советах можно неплохо. Тогда бы и не натворил такого. Преступления за мной есть. Ваших людей я убил немало… И потому знал, что расплата будет. И когда Советы пришли в Галицию, я уже был в отряде юнаков. Была у нас такая молодежная украинская организация…
— Националистическая?
— Национальная. Мы тогда как считали? Наша Галитчина маленькая, у нее со всех сторон враги. Были немцы-австрияки, потом поляки, потом Советы. Немцы поначалу были нашими союзниками, потому что против Советов. Наш вождь Степан Бандера говорил, что немцы организуют независимую Украину. Мы и ждали. А немцы только пользовались нами. В конце концов мы выступили и против немцев, да внутри у нас тоже разлад сильный начался. Все атаманы передрались между собой, а у холопов чубы трещали…
Следователь записывал.
Он был уверен, что обвиняемый скажет если не все, то очень многое.
