Росс Томас - Обмен времен «Холодной войны»
— У нас неприятности.
Падильо словно и не услышал ее.
— Привет, Мак, — поздоровался он.
— Уитерби мертв, — пояснил я. — Куки решил сопровождать меня.
— Привет, Кук. — Падильо никогда не называл его Куки.
— Майк, не мог бы ты направить эту штуку в другую сторону? — подал голос Куки.
Падильо улыбнулся и засунул пистолет за пояс брюк.
Мы вошли в просторное помещение не менее семидесяти пяти футов длиной и никак не уже тридцати пяти футов. Свисавшие на проводах с двенадцатифутового потолка две шестидесятиваттные лампочки едва разгоняли темноту. Окна закрывал рубероид. В одном конце комнаты находились раковина и двухконфорочная электрическая плитка. На низкой скамье у раковины стояли деревянный ящик с консервами, тарелки и чашки. Длинный некрашеный деревянный стол и табуретки благоразумно поставили под одну из ламп. У стены рядом с дверью выстроились рядком шесть кроватей, застеленных серыми одеялами. Один угол занимало странное, похожее на шкаф сооружение.
— Сортир, — пояснил Падильо. — Давайте присядем. — Мы расположились за столом. — Что ты куришь?
— «Пэл мэлл», — ответил я.
— Мои кончились еще вчера. Хотите выпить?
— Пожалуй, да.
— Марта, — позвал Падильо.
Наша проводница уже сняла кожаное зеленое пальто, оставшись в юбке и цветастой блузе. Последняя не скрывала достоинств фигуры девушки. Она принесла бутылку «Столичной». Разлила водку в стаканы для воды.
Мы выпили. Без тоста.
— Уитерби, — напомнила Падильо. — Что случилось?
— Мы сидели в моем номере, в «Хилтоне». Он постучал в дверь, переступил порог, рухнул и умер на ковре. Его застрелили. В спину.
Губы Падильо превратились в узкую полоску, пальцы барабанили по столу.
— О Господи.
Я снова налил себе водки. Спросил:
— Что привело нас в Восточный Берлин?
— Среди моих начальников нашелся один умник. Решил обменять меня на двоих изменников из УНБ. Хотя задание я получил другое: вывезти их из Восточного Берлина в Западный. Приказа никто не отменял, так что я намеревался его выполнить. Уитерби мне помогал. Теперь, после его смерти, придется отказаться от первоначального замысла.
— Сколько тебе нужно людей? — поинтересовался Куки.
— Четверо.
— Уитерби, Мак, ты... Получается только трое.
— Должен подойти еще один парень, Макс.
— Со мной будет аккурат четверо, — гнул свое Куки.
— Ты нарываешься на неприятности, Кук.
Куки улыбнулся.
— А куда мне деваться? Едва ли мы сможем вернуться через КПП «Чарли». Когда мы вышли из кафе, к нашим ногам из большого черного автомобиля выбросили покойника. Насколько мне известно, он работал твоей конторе. За нами следили, и мне пришлось прострелить шины другого черного автомобиля. Так что, как говаривают наши русские друзья, семь бед — один ответ.
— Куки ловко управляется с оружием, — вставил я. — Покажи ему.
Падильо задумчиво посмотрел на Куки.
— Валяй, Кук.
Куки встал.
— Посчитай мне, Мак.
Вновь я начал считать тысячами.
Куки опустил плечо, крутанул бедром, и револьвер оказался в его руке.
— Здорово у тебя получается, — признал Падильо. — Что у тебя за кобура? Бернс — Мартин?
Куки кивнул и убрал револьвер.
— То, что я задумал, нужно делать на трезвую голову, — продолжил Падильо. — Или почти трезвую. Для тебя это трудно.
— Трудно, — кивнул Куки, — но я выдержу.
— Ты еще не знаешь, что от тебя потребуется.
— Послушай, или ты берешь меня в команду, или нет. Я понял, что тебе нужны люди, и вызвался добровольцем. А теперь ты, похоже, пытаешься указать мне на дверь.
— Я лишь хочу дать понять, что ты не сможешь передумать в последнюю минуту, придя к выводу, что связался с дурной компанией. И если что-то произойдет и наша операция плохо кончится, помни, пожалуйста, что тебя никто не тянул за уши. Никак не возьму в толк, зачем тебе это надо. Или тебя уговорил Мак?
— Никто меня не уговаривал. Я подумал, что у тебя неприятности и тебе, возможно, нужна помощь.
— Я знавал многих парней, у которых возникали такого рода неприятности, но лишь считанным я вызвался бы помочь, рискуя получить за это пулю. Я не вхожу в чисто твоих близких друзей, Кук. Да и Мак, если что-то не изменилось в самое последнее время, тоже.
Я махнул рукой.
— Скажи ему, что ты задумал, Майк. Может, он и откажется.
Падильо глотнул водки, пристально глядя на Куки.
— После того как я ему скажу, обратного хода не будет. Так как, Куки?
— Я уже все сказал, — на его губах мелькнула улыбка. — Считай меня добровольцем.
— Ладно, — подвел черту Падильо. — Ты в нашей команде.
— И еще, — я повернулся к Падильо. — Я опять столкнулся с нашим толстобрюхим приятелем Маасом. Он заявил, что приезжал в Бонн ради того, чтобы продать тебе подробности обмена этих изменников из УНБ.
— Он рассказал много интересного?
— Более чем достаточно. К тому же он может вывести нас из Восточного Берлина. Знает тоннель под Стеной. За это он желает получить пять тысяч долларов. Поэтому, собственно, Куки и оказался со мной. Привез мне пять тысяч из Бонна.
— Ты знаешь, как связаться с ним?
— Он оставил телефонный номер. Но, раз он знает об этом обмене, сколько еще людей в курсе событий... А как ты разгадал этот ребус?
Падильо закурил новую сигарету.
— Слишком уж они улыбались, поручая мне это дело. Речь, мол, идет о пустячке. «Почему бы тебе не заглянуть в Восточный Берлин и не подобрать этих двоих, от которых уже устали русские?» Это не мой профиль, поэтому я начал наводить справки через Уитерби и его коллег. Они скоро выяснили, что противник ожидает пополнения своего зоопарка: тайного агента, существование которого отрицают Штаты. И все стало на свои места: парочку из УНБ задумали обменять на меня.
— Маас назвал тебя амортизированным агентом. Они могут списать тебя, не понеся при этом никакого ущерба.
Падильо кивнул.
— После Пауэрса[23] в пасть Советам не попадало ни одного лакомого куска. А тут смогут устроить полномасштабный показательный процесс, разоблачающий происки империалистов. Наши ребята хотели без лишнего шума вернуть эту пару засранцев, вот они и предложили меня, не самую крупную рыбу, но активно действующего агента.
Падильо рассказал нам, что попал в Восточный Берлин по чужому паспорту после того, как прилетел из Франкфурта в Гамбург, а оттуда в Темпельхоф. Я доложил о встречах с лейтенантом Венцелем и Маасом, о визите в салун Бурмсера и Хэтчера, разговорах с Биллом-Вильгельмом, Маасом, Уитерби. Во рту у меня пересохло, начал урчать живот.
— Я проголодался, — сказал я.
Марта поднялась с табуретки.
— Я что-нибудь приготовлю. Придется обойтись консервами. — Она отошла к плите и начала открывать банки.
— Не слишком она разговорчива, — отметил я.
— Думаю, ей сейчас не до разговоров, — ответил Падильо. — С Уитерби ее связывала не только работа. — Он быстро встал и подошел к ней.
Что-то начал ей говорить, но так тихо, что до нас не долетало ни слова. В ответ на его слова девушка решительно покачала головой. Падильо похлопал ее по плечу и вернулся к нам.
— Она остается с нами. Это очень кстати. С вами двумя и Максом мы, возможно, сможем выполнить намеченное.
— А что ты наметил? — спросил Куки.
— Дневной налет. Похищение двух изменников УНБ, — и поочередно посмотрел на нас. Брови его вопросительно поднялись. Он широко улыбался.
Я вздохнул.
— Почему бы и нет.
Куки облизал губы.
— Что скажешь, Кук? — полюбопытствовал Падильо.
— Мне представляется, предложение интересное.
— А что будет после того, как мы похитим эту парочку? — спросил я.
— Переправим их через Стену. Тем самым я выполню их задание. Теперь уже последнее. Больше они ко мне не сунутся. И я смогу все свое время уделять салуну.
Падильо вновь приложился к стакану.
— Главная причина, по которой Советы не стали рекламировать очередных изменников, — их активный гомосексуализм. По крайней мере, такое объяснение дал мне Бурмсер. Если б их показали по телевидению или выпустили на пресс-конференцию для западных журналистов, Москва могла бы превратиться в мекку для «голубых». Эти парни и не думали скрывать или прекращать свои отношения. Они стали бы всеобщим посмешищем, а заодно смеялись бы и над русскими. Поэтому КГБ и предложил этот обмен: меня на двух перебежчиков. Роль посредника выполняет Бурмсер. От него требовалось подобрать подходящую кандидатуру, и он остановил свой выбор на мне, потому что, если я исчезну одним теплым весенним днем, никто не заплачет, ни один конгрессмен не станет выяснять, куда подевался его драгоценный избиратель. Мак, возможно, напьется, но не более того. И все затихнет до тех пор, пока не заговорят пропагандистские барабаны Москвы. И Советы покажут всему миру тайного американского агента, которого, по утверждению Вашингтона, и быть не может.
