Сергей Донской - Если завтра не наступит
Дверь за спиной Бондаря распахнулась. Прислушиваясь к галдению расходящихся людей, он не пропустил звука приближающихся шагов и обернулся. Идущая к нему женщина была одета так, словно несколько последних лет провела на необитаемом острове, не имея возможности следить за модой. Ее белая кофточка ручной вязки, клетчатая юбка по колено и короткие сапожки с расширяющимися кверху голенищами сгодились бы для массовки в фильме «Служебный роман». Несмотря на это, она оставалась настоящей красавицей, и в посадке ее головы сквозила горделивость, недоступная беспородным шавкам с так называемых модных тусовок.
– Добрый вечер, – поздоровался Бондарь, испытывая смутную тоску от того, что вынужден выдавать себя за кого-то другого. – Вы Тамара Галишвили?
– Я Тамара Галишвили, – подтвердила женщина, пряча руки за спиной.
В том, как она выставила грудь навстречу незнакомому мужчине, не было ни малейшего намека на вызов или вульгарность. Бондарь усмотрел в этом лишь проявление доверия к себе и снова испытал приступ легкой досады, вызванной тем, что через несколько минут грузинка исчезнет из его жизни. Она нравилась ему все больше и больше. Ее миндалевидные глаза, устремленные на Бондаря, были влажными от природы. Ему неожиданно подумалось, что так должна смотреть на человека лань, еще не убедившаяся в подлости человеческой натуры.
– Мне нужно переговорить с вами, – хрипло произнес Бондарь.
– Пожалуйста, – с достоинством кивнула Тамара. – Но для начала представьтесь, пожалуйста.
– Меня зовут Бондарь, Евгений Бондарь. Я по поводу вашей заметки…
– Какой именно?
– О похоронах Давида Гванидзе.
– А… – Во взгляде Тамары проступила настороженность. – И что же вам угодно?
– Вы лично присутствовали на похоронах? – спросил Бондарь, откашлявшись.
– Почему вас это интересует?
– Дело в том, что я тоже журналист, московский. Редакция поручила мне проверить материал.
– Вот как? – удивилась Тамара, говорившая на русском языке не с акцентом, а лишь с едва уловимым намеком на акцент. – Приятно слышать. – Ее интонация была скорее язвительной, чем радостной. – Большая честь для нашей газеты и для меня лично. – Ее ноздри насмешливо затрепетали. – Во сколько же обошлась ваша командировка в Тбилиси, если не секрет? В Москве прекратились заказные убийства и вам больше не о чем писать?
– Вы мне не верите? – опечалился Бондарь.
– Почему же не верю… До тех пор, пока человек не попадется на лжи, его не стоит оскорблять подозрением.
Лань, глядевшая на Бондаря из глубины Тамариных глаз, еще не попятилась и не встрепенулась, но уже приготовилась сделать это.
– Мне нравится такой подход, – поспешил сказать он, лихорадочно выбирая правильную линию поведения. – Это справедливо.
– Справедливое отношение ко всем без исключения – один из главных принципов моего отца, – сухо обронила Тамара. – Я привыкла доверять его опыту. Поэтому лучше честно признайтесь, кто вы такой и зачем приехали. Иначе…
Она чуть отступила назад, готовясь повернуться к Бондарю спиной. Коридор опустел, но дверь, возле которой они стояли, дважды приоткрывалась, обнаруживая присутствие чьего-то не в меру любопытного глаза.
– Я же сказал вам, что приехал из Москвы, – тихо произнес Бондарь. – Могу даже паспорт предъявить, если сомневаетесь.
– А удостоверение? – не смягчилась Тамара.
– Какое удостоверение?
– Журналистское. Вы из какой газеты?
– Дело в том, что я внештатный корреспондент и работаю сразу на несколько изданий…
– Вот что. – Тамара говорила негромко, но очень отчетливо и решительно. – Мне достаточно задать вам несколько профессиональных вопросов, чтобы вывести вас на чистую воду. Сколько знаков содержится в газетной полосе? Что такое кегль? Офсет? Подвал? Авторский лист? – Она предостерегающе подняла ладонь со сведенными вместе пальцами. – Не спешите отвечать. Подумайте. Если соврете, то можете считать наше знакомство несостоявшимся.
На выручку замявшемуся Бондарю пришел болезненного вида субъект с мордочкой полузатравленного хорька и соответствующим взглядом. Это его глаз то и дело сверкал за приоткрытой дверью. Теперь субъекту наскучило оставаться в стороне, и он выскользнул в коридор с пустым графином, который якобы намеревался наполнить водой. Правда, вместо того чтобы направиться в туалет, он тронул за плечо Тамару и что-то спросил у нее по-грузински, внимательно присматриваясь к Бондарю. Журналистка обернулась, скрестив руки на груди:
– В чем дело, Гоги? Ты разучился говорить по-русски?
Субъект начал мямлить нечто невнятное в свое оправдание, но был перебит на полуслове.
– Во-первых, – отчеканила Тамара, – ничто не мешает тебе обратиться прямо к человеку, который стоит перед тобой. – В ее взгляде, брошенном на Бондаря, загорелись предупредительные огоньки. – Во-вторых, его, к твоему сведению, зовут Женей. Он мой старый знакомый.
– Не такой уж старый, – перехватил эстафету Бондарь. – И ужасно ревнивый. Что нужно этому типу?
Гоги внезапно вспомнил про графин, который держал в руке.
– Собираюсь попить чайку, – сказал он, щелкнув пальцем по стеклу. Его русский был не так уж плох, чтобы стесняться общаться на нем в компании.
– Гоги хотел выяснить, что ты здесь делаешь, – пояснила Тамара, бросив на Бондаря еще один красноречивый взгляд.
– Я должен отчитываться? – высокомерно осведомился он, поведя плечами.
– Мне просто любопытно, – занервничал Гоги, сходство которого с хорьком усилилось. – У нас не так часто бывают гости из Москвы.
– Кто тебе сказал, что я из Москвы? – дернул бровью Бондарь.
– Ого! – воскликнул Гоги, уставившись на часы. – Половина девятого! Засиделись мы сегодня. Не до чаю. Пора домой.
Так и не ответив на последний вопрос, он сокрушенно прищелкнул языком и скрылся за дверью, юркнув в образовавшуюся щель с проворством мелкого хищника, застигнутого на месте преступления.
– Хорек, – прошептала Тамара. – Вылитый хорек, рыскающий в курятнике.
– Забавно, – буркнул Бондарь. – Мне он тоже напомнил именно хорька, а не кого-нибудь другого.
– С какой стати хорек должен напоминать кого-нибудь другого? – Тамара невесело усмехнулась.
Бондарь деликатно прикоснулся к ее плечу и тихо произнес:
– Могу я задать вам несколько вопросов? На правах старого знакомого.
– Идите за мной, – распорядилась грузинка после секундного колебания. – Тбилиси не тот город, где можно запросто общаться с русскими у всех на виду. Это чревато неприятностями.
Заинтригованный Бондарь поспешил за Тамарой, исчезнувшей за поворотом.
24Кабинетик в конце Г-образного коридора, где они уединились, представлял собой клетушку полтора метра на полтора, зато потолок был таким высоким, что создавалось впечатление, будто находишься на дне бетонного колодца, откуда выбраться самостоятельно невозможно. Пока Тамара кипятила воду и заливала ею скрупулезно отмеренные гранулы растворимого кофе, втиснувшийся между компьютером и подоконником Бондарь продолжал присматриваться к ней, все больше и больше убеждаясь в том, что имеет дело с настоящей красавицей, способной затмить всех тех, кого он имел счастье или несчастье знать прежде.
Ни нелепая юбка, ни порядком стоптанные сапоги на низком каблуке не могли скрыть того факта, что Тамара длиннонога и стройна, хотя по неизвестной причине маскирует это. Впрочем, причина могла быть вполне банальной: у журналистки не хватало денег на модную одежду.
– Вы замужем? – неожиданно для себя спросил Бондарь и внутренне напрягся, ожидая резкой отповеди.
Тамара поставила перед ним старенькую керамическую чашку с дымящимся кофе и только потом ответила:
– Я вдова. – Ее голос звучал совершенно спокойно и буднично. – Мой муж погиб в конце зимы. Несчастный случай, как гласит официальная версия.
Бондарь вздрогнул.
– Осторожнее, – сказала ему Тамара. – Кофе очень горячий.
Он отставил чашку:
– Не в этом дело.
– А в чем?
– Моя жена тоже погибла, и это тоже произошло в конце зимы. Автокатастрофа.
– Если вы не шутите, – медленно произнесла Тамара, – то это очень странное совпадение. Павлик тоже попал в аварию. Вместе с нашей дочуркой.
– У меня был сын. – Голос Бондаря звучал глухо, как и должен был звучать в этом каменном склепе.
– Послушайте, я умею прощать многое, но только не… не… – Запнувшись, Тамара схватилась пальцами за горло. – Не смейте кощунствовать! Это бесчеловечно.
– Я говорю чистую правду.
– И то, что вы журналист, тоже правда?
– Нет, – признался Бондарь, не колеблясь ни секунды.
– Хорошо, – кивнула Тамара, пригубив жидкий кофе.
– Что я не журналист?
– Что у вас хватило мужества быть честным.
– Для этого не требуется никакого мужества, – буркнул Бондарь.
– Неужели? – невесело усмехнулась Тамара. – Тогда почему все вокруг хитрят, юлят и лгут, лгут, лгут?! – Страстно выкрикнув этот вопрос, она поспешила закрыть рот ладонью и посмотрела на дверь с таким выражением, словно за ней могли прятаться или подслушивать какие-то враги. – Страшное время, – прошептала она. – Жалкие люди.
