Чингиз Абдуллаев - Окончательный диагноз
– Но вы ему звонили, – в тоне Дронго было утверждение.
– Откуда вы знаете? – удивилась Алина. – Да, иногда звонила. У нас было много разных программ, и Федор Григорьевич часто помогал нам. Вы, наверное, знаете, в каком положении сейчас находятся литературные журналы и газеты. Глушков многим помогал, у него была масса влиятельных друзей. Иногда мне приходилось звонить ему. Несколько раз я заходила к нему в институт. Там я не рисковала встретить Веронику Андреевну. Но она каким-то неведомым образом узнавала о моих посещениях.
Алина чуть нахмурилась:
– Мне кажется, она ревновала мужа ко всем женщинам. Видимо, была не очень уверена в своем положении. С Аллой у нее отношения не сложились, с семьей Олега тоже. Сын вообще приезжал на дачу только раз в месяц, максимум два, и то лишь для того, чтобы воспользоваться помощью отца, попросить его позвонить кому-то или «пробить» какой-нибудь вопрос.
– Чем занимается Олег, вы знаете?
– Кажется, поставками продуктов из Германии и Польши. Они основали коммерческую фирму. Алла мне как-то об этом рассказывала, но я не стала углубляться в эту тему.
– Понятно.
Дронго чуть помолчал, давая возможность всем присутствующим почувствовать тишину. Затем спросил:
– Вы знаете, что именно произошло на даче Глушкова два дня назад?
– Знаю, – ответила Алина.
Мать тихо охнула. Отец напрягся. Потапов встрепенулся, словно Алина собиралась признаться в убийстве Глушкова.
– Вы видели убийцу? – уточнил Дронго.
– Нет. Но я знаю, что его убили.
– Я могу узнать, откуда?
– Да, конечно. В тот вечер я была у его дома. Мы созвонились, и он попросил меня зайти к нему, чтобы взять нужные бумаги. Он добился выделения средств сразу нескольким литературным музеям и хотел передать мне копии постановлений. Знаете, пока они дойдут до адресата, проходит столько времени, а ему хотелось порадовать людей. Он сам позвонил и попросил меня зайти за документами. Я почувствовала в его голосе некоторую напряженность, он был какой-то непривычно мрачный. И голос у него был странный – глухой, уставший.
Алина взглянула на отца и, увидев его одобрительный взгляд, продолжила:
– Я пошла к нему примерно в девять или чуть позже. Подошла к дому. Дверь была открыта. Это меня удивило. Я постучала, крикнула, позвонила. Но никто не ответил. Тогда я вошла в дом…
– Хватит! – прервала ее мать. – Ты случайно там оказалась.
– Пусть говорит, – возразил Перельман. – Она должна была рассказать все это еще вчера, но ты не разрешила ей встречаться со следователями.
– Я вошла в дом, – продолжала Алина, словно находясь в каком-то трансе, – прошла в гостиную. Снова крикнула, но мне никто не ответил. Я поднялась наверх по лестнице…
Она судорожно вздохнула.
Мать чуть привстала, но Алина остановила ее движением руки:
– Я вошла в кабинет и увидела Федора Григорьевича. Он лежал на полу рядом со столом. Одного взгляда было достаточно, чтобы все понять. Я даже не стала к нему приближаться. Сама на себя удивляюсь, как я не закричала. У меня был настоящий шок. Несколько минут я стояла и смотрела на труп. Затем повернулась и осторожно пошла вниз, стараясь ни до чего не дотрагиваться. Почему-то я испугалась Вероники Андреевны. Я подумала, что в смерти ее супруга она станет обвинять именно меня. Я выбежала из дома и, выходя, ногой захлопнула за собой дверь. Затем побежала к нашему дому, огибая дачу Глушковых. Навстречу мне шел отец. Увидев его, я бросилась ему на шею. Кажется, что-то говорила, но он ничего не понял…
Алина помолчала.
– Он привел меня домой и уложил в постель. Я была как в бреду, что-то лепетала, но ничего путного сказать не могла…
– Я ничего не понял, – вмешался Абрам Моисеевич, решив, что пора прийти на помощь дочери. – Если бы я сразу разобрался, что произошло убийство, я бы вызвал милицию. Но я решил, что у Алины нервный срыв. Мы дали ей снотворного, и она заснула. Ее так сильно трясло, что я даже думал вызвать «Скорую». А утром, узнав о смерти Глушкова, мы все поняли. Она все время твердила об убийстве, и я думал, что речь идет о нашей собаке.
– Какой собаке? – не понял Потапов.
– Полгода назад у нас погибла собака, – пояснил Перельман. – Попала под колеса грузовика. Она была всеобщей любимицей. Особенно дружила с Алиной и ее мальчиком. Все мы тогда очень переживали. У Алины был нервный срыв, и мы подумали, что он повторился.
– Утром в Жуковке появились сотрудники прокуратуры и милиции, – продолжала Алина. – Я все еще спала и не знала, что происходит в поселке. А когда я проснулась, о случившемся знали уже все.
– Следователи пришли к нам, когда Алина спала, – пояснил Перельман, – иначе мы не стали бы никого обманывать. Разумеется, мы ничего не слышали, хотя я начал понимать, о чьей смерти все время твердила Алина. Когда она проснулась, то обо всем нам рассказала. Я сразу хотел позвонить следователю, но Клавдия меня отговорила. Никогда в жизни мне не было так плохо. Мне казалось, что мы скрываем от следствия нужную информацию. Мы опасались, что ничего не сможем сделать, а только подставим дочь. Она ничего не видела и не слышала. Ее единственная вина состоит в том, что она увидела убитого Федора Григорьевича, к которому относилась с большой симпатией, и испытала сильный стресс. Наверное, и мы виноваты в том, что ничего не поняли.
– Никто вас не обвиняет, – сказал Дронго. – В вашей ситуации мог оказаться любой.
– Я тебе говорил, Клавдия, что люди все поймут правильно, – сказал Перельман. – Ты напрасно так переживала.
Его супруга промолчала.
– Что будет с Алиной? – спросила она наконец.
– Ничего, – ответил Потапов. – Наша задача – найти убийцу. Вы можете нам рассказать подробно, что именно вы видели?
– Он лежал на полу, скорчившись, словно от боли. Но глаза были открыты. И я сразу поняла, что он мертв, – Алина помолчала. – Всю жизнь передо мной будет эта страшная картина… Я даже Алле не смогла рассказать…
– А не было ли там пистолета? – спросил Дронго. – Может быть, он лежал рядом? Может, Глушков сам застрелился?
– Нет, – твердо ответила Алина, – пистолета рядом не было. Но я поняла, что убийство произошло недавно. Я видела еще не высохшую кровь. Ужасное зрелище…
– Вы никого не заметили в доме?
– Никого. Иначе бы я уж точно закричала. Я обошла все комнаты. Если бы кто-то был, я бы увидела. Или хотя бы почувствовала.
– Вы знали, что Федор Григорьевич собирал редкие монеты?
– Конечно, знала. Он мне их показывал. Правда, очень давно. Еще когда я была девочкой.
– У него не было на столе альбомов с монетами?
– Не помню. Но, если бы и были, я бы не обратила внимания.
– Может быть, вспомните?
– Нет. Никаких альбомов я не заметила.
Дронго взглянул на Потапова.
– У меня больше нет вопросов, – сказал он, поднимаясь. – Только один совет. Не нужно так убиваться. Вы, Алина, не виноваты в том, что случилось. На вашем месте мог оказаться любой…
– Но если бы я сразу подняла шум, возможно, убийцу успели бы задержать.
– Это неизвестно, – возразил Дронго. – Вы думаете, это был кто-то посторонний?
– Конечно. Его обокрали и убили…
– Не обязательно. Глушкова мог застрелить кто-то из тех, кто живет в вашем поселке.
Алина вздрогнула. Посмотрела на отца, затем на мать. Перевела растерянный взгляд на Дронго.
– Вы это серьезно? – спросила она. Голос у нее сорвался.
Глава 9
Дронго молчал. Он видел, как тяжело дается спокойствие всем членам семьи, и понимал их состояние. Поэтому он не стал больше ничего уточнять и поднялся со стула.
– Извините меня, – сказал он, – мне меньше всего хотелось вас потревожить. Но иногда во время расследований приходится причинять невинным людям боль. Простите еще раз.
Он пошел к выходу. Потапов, пробормотав слова извинений, поспешил следом. Они вышли на улицу.
– Не понимаю, как у вас это получается, – сказал генерал. – Почему они ничего не рассказывают следователям, а вам исповедуются, словно вы отпустите им все грехи.
– Может, именно поэтому, – ответил Дронго, – вы же видели, как я начал разговор. Я заметил, что они нервничают, и подумал, что нужно намеренно выбить их из привычного равновесия. Затем появилась Алина. И здесь я демонстрирую любезность, отдаю ей свой стул, пытаюсь выступить неким посредником между раздраженной матерью и пытающейся все рассказать дочерью. Я понял: Алина решила, что должна все рассказать. Оставалось только помочь ей.
– Только помочь, – пробормотал Потапов. – Мне иногда кажется, что вы обладаете особым талантом. Умеете разговаривать с людьми.
– Пытаюсь, но, между прочим, не всегда получается… Сейчас уже пять часов вечера. Может, Романовский приехал? Ведь сегодня суббота.
– Идемте к нему, – согласился Потапов, – но учтите: Романовский – не академик Перельман. И ваша наступательная тактика здесь может не сработать. К тому же в его доме два дня назад не было женщин. Был только он с сыном, приехавшим из Австрии. Кстати, по нашим сведениям, младший Романовский завтра ночью улетает обратно в Вену. Следователи с ним, конечно, поговорили, но будет хорошо, если вы успеете его допросить. И учтите, что я не смогу подтвердить ваш официальный статус Всеволоду Витальевичу. Академик Перельман может не знать, чем отличается частный эксперт, нанятый службой охраны, от следователя прокуратуры или оперативника ФСБ. А заместитель министра иностранных дел наверняка знает. И вообще, чем больше мы увязаем в этом деле, тем более сомнительной кажется мне наша авантюра. Похоже, мне нужно было написать рапорт еще в пятницу.
