Александр Тараданкин - Второй раунд
Каждый раз на автостраде, проезжая эти места, Фомин любовался величественной панорамой Энбургской крепости, построенной на берегу вечно спешащей куда-то реки, более четырех веков назад. Вспомнилось, как весной он с Георгием Васильевичем и его сыновьями излазали казематы этой крепости. Искали по описаниям застенки, в которых томился в неволе грузинский поэт Давид Гурамишвили.
В крепости Кторов рассказал ему о том, как Давид в 1729 году приехал в свите царя Вахтанга VI в Москву, принял русское подданство, вступил в Грузинский гусарский полк. В начале семилетней войны Гурамишвили попал в плен к пруссакам и несколько лет томился в неволе, здесь, в этой крепости. Но ни цепи, ни толстые стены не смогли удержать поэта. Он бежал и возвратился в полк. Получив отставку, Гурамишвили доживал жизнь в захолустном Миргороде, никогда не у видев больше своей родины, но любовь к ней, к своему народу сохранил до конца жизни и воспел в стихах.
И тогда уже, в который раз, Кторов поразил его своей блестящей памятью: Георгий Васильевич легко называл даты, имена. После его рассказа Фомин выписал из Москвы томик стихов Гурамишвили…
Горячий воздух, поднимаясь над разогретой лентой бетона, становился видимым, живым. Скоро впереди показались строения Мариенборна — пограничного передаточного пункта. На высокой мачте реял на ветру флаг Советского Союза, а дальше — флаг Великобритании. Фомин поставил машину «в затылок» автомобилю, с шофером которого разговаривали советский пограничник и представитель народной полиции. Потом вся группа подошла к нему. Дежурный контрольно-пропускного пункта, знакомый ефрейтор, приложил руку к козырьку: «Прошу предъявить документы». Полицейский, удивительно точно воспроизводя интонацию пограничника, перевел требование на немецкий.
Фомин снял темные очки, протянул документы. Пограничник невозмутимо проверил их и, кинув руку к козырьку, вернул.
Линия границы — позади. Снова шлагбаум. Посередине автострады стоял длинный барак. У обочины дороги — фанерный щит на трех языках, объявляющий путешественникам, что они въезжают в английскую зону оккупации. А рядом — табличка со стрелкой: «Ганновер — 67 км». Два английских солдата в расстегнутых на груди форменных рубахах, заправленных в короткие шорты, проверили документы.
— Давай, давай, пошел! — сказал один из них и хлопнул рукой по крыше машины.
В полутора километрах от пограничного пункта Фомин увидел на автостраде человека — тот неуверенно поднял руку. Фомин притормозил.
— Простите, вы не в Ганновер?
— Садитесь, — открыл дверцу Фомин.
— Был в Бранденбурге у родственников, — объяснил человек, устраиваясь рядом.
— Без пропуска?
— А зачем он мне, пропуск? — засмеялся пассажир. — И без него можно.
— Вы здешний?
— Нет, я с Севера. А пропуск — ерунда. Обратите внимание, шестьдесят пятый километр. Видите, поворот на Кирхгоф.
— Да, а что?
— Здесь рядом идет полевая дорога — видите? Так вот, по ней, минуя контрольно-пропускной, свободно можно пересечь границу. Езжай хоть целой колонкой, никто не остановит.
— Ерунда, — бросил Фомин. — Не может этого быть.
— Что значит, не может быть. Неделю назад я проехал тут на грузовике, и хоть бы кому дело… У меня, знаете ли, приятель перебрался жить в восточную зону.
Пассажир вдруг умолк, скосил глаза на Фомина, спохватившись, что слишком разоткровенничался с незнакомцем.
Фомин невозмутимо вел машину, всем своим видом говоря, что сказанное его ею интересует. На некоторое время воцарилось молчание. Разряжая паузу, Фомин достал сигареты, закурил сам, угостил попутчика. Стрелка спидометра не опускалась ниже ста километров. Вскоре слева от шоссе в белой дымке открылась панорама большого города. Серая полоса автострады тянулась дальше. Фомин свернул в предместье, ощутимо искромсанное войной. Да и весь Ганновер был изрядно разрушен. На Кайзерплац высадил, немца.
5Вспоминая схему маршрута, ехал медленно, держась ближе к тротуару. На улицах, среди гражданских костюмов часто мелькала форма английских солдат. Забавно и непривычно выглядели шотландские стрелки, здоровенные парни, одетые в куртки и коротенькие, до колен, клетчатые юбочки. У трамвайной остановки группа шотландцев пыталась завести знакомство с двумя пухленькими фрау.
«Проверим на всякий случай, где сейчас находится господин Старк», — подумал Фомин, разыскивая в кармане монету. Затормозил у будки телефона-автомата Абонент не отвечал. Недовольно крякнув, автомат возвратил монету.
Тогда он вторично набрал номер секретаря Старка. Услышал длинные, воющие гудки. Трубку не брали и уже, когда Фомин готов был ее положить, раздался щелчок.
— Вас слушают, — сказал низкий женский голос.
— Будьте любезны, соедините меня с господином Старком, — попросил Фомин.
— Господина Старка нет.
— Ах, как жаль. Он скоро будет?..
— Сомневаюсь. Позвоните лучше завтра с утра.
— Спасибо, — поблагодарил Фомин невидимую собеседницу, которая дала ему столь ценную информацию. Задача в значительной мере упрощалась. Еще немного подержал трубку, слушая частые низкого тона сигналы. «У нас они тоненькие!», — почему-то подумал он, уже садясь в машину.
А вот и Принц-Альбертштрассе.
По объяснениям Мевиса, полученным накануне, Фомин быстро разыскал мастерскую Это, кстати, оказалось не сложно. У ворот висело объявление и тариф оплаты за различные виды ремонта. Проехав мастерскую, он поставил машину, вернулся и вошел во двор. У машины с поднятым капотом на корточках сидел парень в комбинезоне и чего-то завинчивал…
— Мне бы Станислава… — спросил его Фомич. — Не подскажете, как его найти?
— Станислава? — Парень поднялся, вытирая руки тряпкой. — Это поляка, что ли? Так он уже недели две не появляется. А вам зачем?
— Да приятель он мой. Сказали, что тут работает. Хочу повидать. Вот этого самого. — Фомин вынул фотографию.
— Ну-ка, ну-ка, — сказал парень, склонил голову. — Это не Станислав. У нас другой работал. А как фамилия вашего Станислава?
— Вышпольский, — сказал Фомин.
— И у нашего, кажется, такая фамилия. Я, правда, знаю не точно. Ведь он тут не постоянно работает. Только на фотографии это не он. Может, ваш работает на какой-нибудь другой станции?
— На Принц-Альбертштрассе.
— Здесь больше нет таких мастерских.
— Вот беда, — Фомин изобразил на лице разочарование — Значит, ошибка, неправильно мне объяснили.
— Значит, неправильно, — согласился парень. — Извините, у меня спешная работа. — И он снова присел на корточки.
«Вот так Вышпольский, — думал Фомин, садясь в машину. — А мне ведь казалось, что все так ясно. И Кторов сначала молчал. Ну, конечно, ждал, что я сам догадаюсь копнуть поглубже…»
Фомин очень мелко изорвал фотографию и, немного отъехав, на ходу выбросил обрывки в окно.
Дом номер двадцать два он нашел сразу. Поднялся на третий этаж, нажал кнопку звонка квартиры шесть. За дверью было тихо, позвонил снова. Никто не выходил. Он собирался уже вставить ключ в замочную скважину, как вдруг дверь открылась. На пороге стояла девушка. Голова ее была покрыта полотенцем. Судя по этому, она только вышла из ванны.
— Вам кого? — недовольно спросила она.
Фомин решительно шагнул в прихожую.
— Добрый день, фрейлейн Эльза! Очень хорошо, что я вас застал. Господин Клюге просил передать вам привет и эту записку. — Фомин закрыл за собой дверь.
Смысл его слов до Эльзы дошел не сразу. Она, медленно шевеля губами, прочитала записку:
— Пожалуйста, я покажу, где находится его письменный стол.
В сопровождении Эльзы он прошел в кабинет Клюге и открыл дверцу левой тумбы письменного стола, а затем маленькую дверцу сейфа.
— О, я этого не знала, — изумилась Эльза, — хозяин, значит, вам рассказал где что? Извините, я на минутку, приведу себя в порядок.
Фомин стал быстро просматривать и откладывать в сторону документы, представляющие, на его взгляд, оперативный интерес. Таких набралось больше десятка, рукописных и отпечатанных на машинке. Когда он уложил отобранные бумаги в свой бювар, в комнату вернулась Эльза. Она успела причесаться и переодеться.
— Все, что господин Клюге просил меня привезти, я взял, — сказал он. — И, пожалуй, могу ехать.
— Как скоро вы увидите моего хозяина?
— Завтра обязательно.
— Вы не будете столь любезны передать ему кое-что? В общем-то мелочь: две — три пары носков и платки. Прошлый раз я не успела ему приготовить.
— Это меня нисколько не обременит, милая фрейлейн.
Девушка ушла. Фомин еще раз оглядел стены кабинета. Внимание привлекла фотография хозяина. «Здесь ты был куда моложе, — подумал Фомин. — Взгляд твердый, лицо надменное. Так-то вот», — кивнул портрету и прошел на кухню, где Эльза уже перевязывала тесьмой небольшой пакет.
