Богомил Райнов - Агент, бывший в употреблении
Наконец с опросом покончено, и хозяин кабинета объявляет сумму обязательного задатка. Не выражаю ни малейшего намерения торговаться, поскольку уверен, что Фурман-сын, или, точнее, Фурман-внук проявит по этому поводу такую фамильную твердость, которая, согласно шкале Мосса, присуща одним лишь алмазам.
Проблема, которая волнует Пешо, — «когда мы пойдем осматривать Вену».
— Хочешь, чтобы я сводил тебя в ресторан? — спрашиваю я, вспоминая историю Однако.
Нет, он не жаждет посетить ресторан, поскольку питается в кафе на соседней улице. И по-прежнему настойчиво интересуется, пойдем ли мы осматривать Вену.
— Иди и осматривай, — говорю. — Только не удаляйся слишком далеко от машины. Вспомни, что ноги служат не только для того, чтобы нажимать на газ и тормоз. Но еще и для ходьбы.
На следующий день отправляюсь к Фурману-внуку и отмечаю, что Пешо решил прислушаться к моему совету. Он идет следом, выдерживая определенную дистанцию и укрываясь за прохожими, и тот факт, что я сразу это обнаруживаю, свидетельствует о том, что парень недостаточно умел. Только этого мне еще и не хватало — обучать его искусству слежки.
Звоню в дверь Фурмана в полном согласии с табличкой — ровно в 15.01.
— Вы пунктуальны, — констатирует хозяин кабинета. — Я тоже привержен правилам.
Мест, в которых можно найти Табакова, три: его офис — совсем недалеко отсюда, его квартира — тоже неподалеку, и дом его бывшей жены — позади площади Карлсплац.
Чтобы я не слишком радовался полученной информации, старик добавляет:
— Дело ваше, но если вам интересно мое мнение, то скажу, что вряд ли вы его найдете по какому-нибудь из этих адресов.
— Где же он может скрываться? — недоумеваю.
— Да где угодно, — отвечает Фурман, хотя мой вопрос адресован не непосредственно ему. — Человек с такими возможностями может устроиться и на обратной стороне Луны.
Табаков зарегистрирован в Вене как владелец фирмы по продаже компьютеров. Фирмы как таковой, может, и не существует, но зато офис налицо. Небольшая, но хорошо обставленная современной офисной мебелью комната с удобными креслами, обитыми черной искусственной кожей, и секретаршей с таким же канцелярским цветом волос. Строгая женщина с суровым выражением лица — настоящая Брунгильда, которую Табакову едва ли возможно использовать в каком-нибудь ином качестве, кроме как в секретарском. Хотя как знать — при нынешнем увлечении садомазохизмом всякое возможно.
Брунгильда объясняет мне не просто холодным, а ледяным тоном, что герра Табакова нет в городе и вообще в Европе, но в начале следующего месяца… Чтобы не заставлять женщину утруждаться дальнейшими объяснениями, заверяю ее, что у меня нет к ее боссу никакого спешного дела, и направляюсь к дому герра Табакова — без какой-либо иллюзорной надежды, а просто для того, чтобы взглянуть на этот дом.
Здание в одном из переулков между Вундмюльгассе и Мариахильферштрассе, весьма солидной постройки в стиле венского барокко, с мифологическими атлантами, поддерживающими тяжелые карнизы, а также неприветливым консьержем, который загораживает мне вход, желая узнать, к кому я пришел.
— Его нет, — категорично заявляет цербер. — Он уже давно здесь не появлялся.
— Я только хотел кое-что оставить ему в почтовом ящике.
— Почтовый ящик здесь — я, — информирует меня консьерж.
— Речь идет о личном письме. Нельзя ли его просто подсунуть под дверь?
— Нельзя, — с прежней категоричностью заявляет верзила. — В прошлом месяце в доме на соседней улице вот таким же образом подсунули кое-что под дверь, и потом пришлось вызывать пожарных.
И чтобы проявить некоторую человечность, он посылает меня в офис, из которого я только что пришел.
Ухожу, но, прежде чем свернуть за угол, бросаю контрольный взгляд на второй этаж, где по прикидкам должна находиться квартира ТТ. Металлические ставни на окнах плотно закрыты. Жилище и впрямь выглядит необитаемым.
По третьему адресу нахожу кокетливый двухэтажный домишко с небольшим палисадником. Калитка заперта, а это единственный вход в дом. Хорошо что есть звонок. Приходится прибегнуть к целой серии звонков, чтобы наконец одно из окон дома отворилось. В нем показывается женщина не первой молодости, закутанная в роскошный банный халат в синий цветочек.
— Почему вы так решительно настроены сломать мне звонок? — интересуется она.
— Я всего лишь хотел, чтобы мне открыли.
— Если вы принесли рекламные проспекты, то бросьте их в почтовый ящик, — советует женщина и делает шаг от окна, собираясь его закрыть.
— Не бойтесь, — говорю, — дело не в проспектах.
— Именно этого я и боюсь — что дело не в проспектах.
И снова протягивает руку, чтобы закрыть окно.
— Напрасно вы боитесь, — настаиваю. — Я пришел не воровать. Сегодня у меня выходной.
Она все же закрывает окно, но за входной дверью слышится глухой стук — предвестник того, что она все-таки соизволит меня впустить.
Действительно, дверь открывается. Женщина, предстающая передо мной, внешне гораздо приятнее Брунгильды.
«Чудно́й человек, — думаю я о ТТ. — Вместо того чтобы отделаться от секретарши, избавился от такой жены».
— Этот синий халат вам очень идет, — замечаю.
— Уж не хотите ли вы, чтобы я в нем вышла во двор?
— Зачем же. Я сам могу войти.
— Это у вас такая манера знакомиться? — спрашивает женщина. — Только вы неудачно выбрали момент.
И добавляет голосом, в котором нет и капли теплоты:
— Ладно, говорите, если вам есть что сказать, а то я закрываю.
— В сущности, у меня один очень скромный вопрос: где ваш муж?
— У меня нет мужа.
— Я имею в виду вашего бывшего мужа.
— А вы кто?
— Его друг.
— Неужели? В первый раз слышу, чтобы у Табакова был друг.
И, чтобы положить конец разговору, заключает:
— Его здесь нет, и я не имею ни малейшего представления, где он находится. Так что…
Предвижу, что конец фразы выразится в стуке захлопнувшейся двери.
— Когда я узнал, что вас зовут Мартой, подумал, было, что вы немка…
— …С какой стати? А баба Марта, по-вашему, тоже звучит по-немецки?
— …А теперь имею удовольствие видеть, что вы болгарка.
— Рада, что доставила вам удовольствие. А теперь, как говорят местные жители, — аухфвидерзеен. И, если найдете Табакова, заходите вместе с ним. Я его тоже давно ищу.
Я очень давно не был в дамском обществе, но у хозяйки дома явно нет ни малейшего намерения предложить мне хотя бы чашечку кофе, так что с легкой меланхолией покидаю цветущий садик и мимоходом отмечаю крадущегося позади себя Пешо. Если он так старательно делает свою работу, зачем Манасиеву понадобилось посылать сюда еще и меня?
— Видишь ли, Пешо, — замечаю вечером. — Тебе может показаться, что вести наблюдение проще пареной репы, но у этого дела есть свои хитрости. Главное — чтобы объект слежки этой самой слежки не заметил. А добиться этого трудно, если ты постоянно дышишь мне в затылок.
— Да вы что… ничего такого не было… может, просто совпадение… — смущенно бормочет парень.
— Я тоже так думаю. Но все же старайся избегать столь частых совпадений.
После чего ухожу. Мне хочется посмотреть на дом Табакова при вечернем освещении. Его квартира выглядит все такой же необитаемой. Сквозь закрытые ставни не проникает ни лучика света. Зато парадная дверь внизу открыта. Делаю три шага по парадной. Слева — лестница. Справа — окошечко консьержа. За столом двое — сам цербер и еще один такой же, как он, здоровяк. Между ними два стакана и высокая тонкая бутылка из тех, в которых продается кирш. Кирш уже на исходе, так что нельзя терять ни минуты.
Обычно в подобных домах для состоятельных людей на этаже расположено по одной квартире. Второй этаж, насколько можно судить по обстановке при свете карманного фонарика, выглядит необитаемым. Решетка перед входной дверью опущена и заперта. Отрезок пола между решеткой и дверью покрыт тонким слоем пыли, на которой никаких следов. Окошечко над дверью темное.
Мрак, тишина и полная неизвестность.
«„Если найдете Табакова, заходите вместе с ним“. Да я бы к тебе и без Табакова зашел, но не знаю, как ты отреагируешь. Так что пойду лучше спать».
Боюсь наскучить, если в очередной раз повторюсь, что выжидать — мой образ жизни, поэтому отмечу лишь, что в следующие три дня, без всякой надежды на успех, продолжаю наблюдать в различные часы дня и ночи за этим проклятым вторым этажом. И, чтобы быстрее проходило время, наблюдая, анализирую и мысленно комментирую факты.
Как справедливо заметил Фурман-внук, такому человеку, как Табаков, пожелай он избавиться от докучливой опеки, не составит никакого труда укрыться где-нибудь на Бермудах, в Акапулько или на Багамских островах. И все-таки едва ли найдется лучшее укрытие, чем большой город, особенно если знаешь его как свои пять пальцев. И что может быть хитроумнее, чем спрятаться в таком месте, в котором едва ли будут искать, поскольку уже искали и не нашли.
