Норман Мейлер - Призрак Проститутки
— В таком случае вам нечего бояться. — Я еще и представить себе не мог величину урона.
— Бояться мне есть чего. Пеонесу вовсе не требуется наносить мне удар впрямую. Это сделают его люди.
— Разве ему в этом случае не придется отвечать перед Либертад?
— Нет. Он скажет, что не давал никаких указаний полицейскому, который изуродовал меня. Он может даже наказать этого человека. Уверяю вас, следы замести легко. А если вина Пеонеса не будет достаточно ясна, Либертад не откажется от тех выгод, которые дает ей знакомство с ним.
— Не будет достаточно ясна? Но ведь это может исходить только от Пеонеса.
— Необязательно. Пытки входят в обыденную практику. Нардоне ненавидит коммунистов. Он ненавидит их даже больше, чем Эдгар Гувер. Коммунисты нанесли немало ран престижу Нардоне. И он занял позицию, схожую с садизмом. Нардоне убежден, что левые — это раковая опухоль, которую можно выкорчевать только пыткой. Так что нас ждут мученики из анархистов и коммунистов.
— По чьему приказу? По какому закону? Расскажите мне о подобных случаях. Я не верю.
— Полицейский может всегда арестовать вас. За то, что вы перешли улицу в неположенном месте. А как только вы арестованы, начинается драма. В полицейском участке нет левых, которые могли бы защитить вас. За последний месяц три человека, занимающие высокое положение в моей партии, были жестоко избиты. Изуродованы — нет, но ни один из них целый год не сможет трахаться с женщиной.
— Verdad?
Он рассмеялся. Неужели я был в таком шоке, что у меня даже вырвалось испанское слово?
— Я преувеличиваю, — сказал он.
— Действительно преувеличиваете?
Он передернул плечами.
— Я боюсь пыток.
Мы договорились о следующем: если Шеви каким-то образом заранее узнает, что ему грозит арест, он тут же позвонит мне. Если он сам не сможет, тот, кто будет звонить, должен употребить слово ЛИВЕНЬ.
Однажды вечером, за две недели до моего отъезда из Уругвая, у меня в кабинете раздался звонок, и мужской голос сказал, что звонит по поручению ЛИВНЯ. Звонивший не назвался, но сказал, что сеньор Фуэртес арестован час назад и находится в Центральном полицейском управлении. Только полицейский, находившийся на месте происшествия, мог об этом знать. Такой звонок означал, что Фуэртес подкупил полицейского, чтобы тот позвонил мне, и, следовательно, засветился.
Я был в ярости. Я даже сам не подозревал, как глубоко во мне сидит куратор. Я не столько тревожился за Шеви, сколько возмущался его паникой. Не пищит ли он по ерунде?
— Черт бы все это побрал! — рявкнул я и бросил трубку.
Однако я не мог не признать, что Шеви попал в серьезный переплет. Я пережил несколько тревожных минут и все же решил рискнуть и попросить Ханта поехать со мной. Хант не станет ждать, пока Шеви выпустят!
Однако Хант, как и следовало ожидать, расстроился.
— Черт побери, какой провал! Прикрытие нашего лучшего агента разлетелось по всему Монтевидео. Никакой пользы принести нам он уже не сможет.
— Знаю, но так случилось.
— Это ставит меня в дурацкое положение. В понедельник прилетает Арчи Норкросс, которому я должен передать дела. И вот вместо того, чтобы передать человеку резидентуру в хорошем состоянии, я должен помогать ему вытирать пятна от разбитого яйца.
— Мне очень жаль.
— Нам следовало предупредить Пеонеса о необходимости оберегать ЛА/ВРОВИШНЮ.
— Да мы же не могли, Ховард. Мы бы засветили Шеви.
— Ну ладно, я сейчас позвоню Педро. Достаточно будет одного звонка, чтобы все уладить.
Так ли? Я пережил еще одну неприятную минуту. Однако Пеонеса не оказалось в Уругвае: в Буэнос-Айресе проходил съезд полицейских.
Ховард бросил взгляд на часы.
— У меня ужин в загородном клубе. Займемся этим утром.
— Нельзя ждать до утра. За ночь можно причинить немало вреда человеческому телу.
— Ты думаешь, от этого действительно будет какой-то прок, если я поеду с тобой в тюрьму?
— Ховард, официально я же мелкая сошка из Госдепа. А кто вы, они знают. Ваше присутствие сработает. Вы уедете, как только они поймут, с кем имеют дело.
Он поднял руки, сдаваясь.
— Позвоню сейчас Дороти. Какого черта, ну потеряю я на этом час! Сегодняшний прием всего лишь очередное прощанье. — Он растер в порошок свою сигарету. — Этот тупица Шеви Фуэртес. Надо же было призвать нас на помощь! — Он вздохнул. — Ну по крайней мере покажем пример того, как должно относиться к своим агентам.
Центральное полицейское управление помещалось в здании муниципального суда — восьмиэтажном доме, построенном в начале века для новых, расширявшихся коммерческих структур. Теперь в холле маячили только тени развалившихся фирм. Закон и полиция забрали здание себе.
Мы даже близко не могли подойти к тюрьме. Она была пристроена сзади к нижним этажам, и я предложил найти заместителя Пеонеса. Мы выяснили, что его кабинет находится на шестом этаже и что лифт не работает.
Лестница была широкая и между этажами двойная. Я успел заметить, какое и там царит уныние. Сколько безграничного разочарования видели эти молчаливые своды, какая промозглость скопилась на судейских лестницах! Концы сигар, не долетевшие до плевательниц, валялись, как разбухшие осы, на полу из старого линолеума.
Мы усиленно старались не показать друг другу, что задыхаемся, поэтому прошли шестой этаж, поднялись на седьмой и, только сворачивая в главный коридор, поняли: что-то не так. Весь этаж был пуст. Двери кабинетов стояли нараспашку, в комнатах не было мебели. Вечерний свет проникал сквозь затянутые сажей, немытые окна в десять футов высотой. Такое было впечатление, точно мы пропустили в жизни нужный поворот. У меня мелькнула мысль, не такая ли она, смерть, — грязный пустой зал, где никто тебя не ждет.
— Надо же, — сказал Хант. — Мы зашли не на тот этаж.
В этот момент с верхнего этажа, приглушенные стальными перекрытиями, деревянной обшивкой и толстым слоем штукатурки, до нас долетели крики. Они звучали глухо, но походили на то, как воет пес, которого переехало машиной. Чувство утраты катится эхом до горизонта. Ни Хант, ни я не могли слова вымолвить. Точно мы находились в чьем-то доме и из ванной доносились хрипы тужащегося человека.
— Должен сказать, — шепотом произнес Ховард, — эти звуки проникают в тебя до печенок, верно?
Спустившись на шестой этаж, мы нашли заместителя Пеонеса и представились. Имя Ханта побудило полицейского вскочить на ноги и отсалютовать. Все произошло очень быстро. Хорошо, что мы пришли вовремя, сказал заместитель: следствие еще не началось. Сеньора Эусебио Фуэртеса отпустят Ханту на поруки.
— Нет, ему, — сказал Ховард, указывая на меня. — Я опаздываю на встречу.
Я прождал больше часа. Шеви вышел ко мне молча, и мы не раскрывали рта, пока не очутились на улице. А тогда он заговорил, и говорил без передышки четыре часа. К тому времени он вынудил меня обещать ему все, вплоть до шоссейных дорог на Луне. Он очертил свое положение: его зажали с двух сторон — тут ему грозит Пеонес, там КПУ. Уж они постараются отыграться на нем.
— Я покойник, — сказал Шеви.
— Но не станет же КПУ убивать вас, верно? — Должен признаться, я уже начал мысленно составлять докладную о «Политике ликвидации, проводимой КПУ».
— Меня просто исключат из партии, — сказал Шеви. — Тогда дело будет за тупамаросами. Экстремисты из КПУ поговорят с тупамаросами. А это равносильно ликвидации. Выход только один. Вы должны вывезти меня из Уругвая.
Я назвал ему Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айрес. Оба места слишком опасны, решил Шеви. Я предложил любую другую страну в Южной Америке. Центральную Америку. Мексику. Шеви только отрицательно мотал головой.
— Тогда куда же? — спросил я.
— В Майами.
Он оставит жену и детей. Они слишком прокоммунистически настроены. Он поедет в Майами один. Мы должны добыть ему работу в приличном месте. Например, в банке. Человек, говорящий по-испански и в то же время не кубинец, может быть чрезвычайно полезен в делах с кубинцами, которые крайне ненадежны во всем, что касается денег.
— Я никогда не смогу добиться для вас таких хороших условий.
— Добьетесь. Слишком страшна альтернатива. В целях самозащиты мне придется обратиться в монтевидейские газеты. Подобная гласность будет страшнее для меня, чем для вас, но я понял в тюрьме одно: я не хочу умирать. И чтобы обезопасить себя, я готов пройти сквозь ад публичной огласки.
Через двадцать четыре часа мы получили для Шеви фальшивые документы — паспорт и американскую визу. Он стал работать в банке, в одном из тех банков в Майами, что принадлежат нам. В ту ночь я бы на это не поставил, особенно после того, как провел восемь часов за зашифровкой и расшифровкой переписки со Спячкой (за это время Шеви успел изрядно мне опротиветь), но настанет время, и мы снова будем работать вместе с Шеви уже в Майами.
