Иван Цацулин - Операция «Тень»
Он посмотрел на нее страшными глазами.
— Я убью вас!
Она спокойно произнесла:
— Но ведь это ничего не изменило бы — документы оказались бы в КГБ, и с вами все равно было бы покончено. Спокойно, спокойно — может ведь быть и другая развязка?
— Какая?
— Я сама пристрелю вас и объясню такой мой поступок необходимостью самозащиты. Должна же я защищать свою женскую честь, не так ли?
С губ Рахитова сорвалось проклятье.
— Что вы от меня хотите?
Она положила перед ним листок бумаги — это было обязательство работать на разведку Аллена Харвуда:
— Подпишите.
— Н-нет… — он забился в кресле и закрыл глаза.
— Тогда уходите отсюда, сейчас же уходите! — прошептала она. — Серый, я знала, что вы большой подлец, но что вы до такой степени трус — не предполагала. Вы сами губите себя. И зря — мне поручено передать вам, — нам нужна от вас еще только одна услуга. Только одна! Разве это не стоит всей вашей карьеры, всех благ, которых иначе вы можете лишиться? Подумайте хорошенько.
Рахитов в исступлении тряс головой отрицательно:
— Нет… Нет!
Ирэн Грант брезгливо сморщилась и рывком открыла дверь комнаты.
— Прощайте.
Он продолжал сидеть в кресле. Уйти? Куда? Ведь тогда жизнь для него кончится! Возможно, ему поверят отчасти, возможно, его и не посадят в тюрьму, но позор, невыносимый позор падет на его голову, — его выгонят о должности, у него отнимут высокий оклад, кабинет, автомобиль, отнимут ту жизнь, к которой он так привык и без которой уже не мыслил своего дальнейшего существования.
Женщина торопила:
— Уходите, у меня нет больше времени. Дрожащей рукой Рахитов вывел на документе свою подпись.
Ирэн Грант положила документ в ящик стола.
— Вам нельзя показываться вашему шоферу в таком виде, — сказала она. — Выпейте.
С трудом понимая, что он делает, бледный от невыносимого страха, он залпом проглотил стакан водки.
— Помните — только одна услуга, — затравленно прохрипел он.
— Не беспокойтесь, мы оставим вас в покое. Итак, дня через два-три к вам явится человек. О, можете не волноваться — документы у него в полном порядке. Его фамилия Егоров, Борис Львович. Егоров от меня. Вы приютите его на время, только и всего.
— Хорошо, — Рахитов с облегчением вздохнул. — Я могу идти?
— Да, идите.
В дверях он на минуту задержался, с глубокой обидой шепнул:
— Вы жестоки со мной… Никогда за всю мою жизнь я ни с кем так бессердечно не поступал. Я всегда жалел человека.
— Да? — Она насмешливо вздернула брови. — А Прокудин?
Значит, и Прокудин — иностранный агент? Рахитов даже просиял при такой мысли. Ирэн Грант сказала:
— Вы ошибаетесь, Прокудин не наш человек. — В ее голосе была убедительная искренность, но ему так хотелось, чтобы сейчас она сказала неправду. Она, должно быть, поняла это.
— Если бы Прокудин был нашим агентом — я не назвала бы вам его имени, разве вы не понимаете таких простых вещей, Серый?
Он шел к машине скрипя зубами: значит, Васька Прокудин ходит в чистеньких! В то время как он сам…
— Едем! — буркнул Рахитов, открывая дверцу и залезая, против обыкновения, на заднее место — обычно он садился рядом с водителем.
Шофер включил скорость, Рахитов вдруг почувствовал, что его лихорадит, временами ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание — взять себя в руки ему никак не удавалось, и это его еще больше пугало.
…Годдарт-Егоров появился дня через три, на рассвете. Открывшая ему дверь супруга Рахитова с недоумением глядела, как ее муж лебезит перед незнакомым мужчиной с рыхлой физиономией и большой рыжей бородой.
— От Анания Федоровича, — шепнул ей Рахитов, — только ты никому ни гугу! Неудобно получится.
Тимуру Годдарт сказал, что работает в институте, приехал в столицу по делам и пробудет здесь, наверное, несколько месяцев. Молодой человек с неприязнью рассматривал незнакомца, морщился при звуках его скрипучего голоса и никак не мог определить, что связывает его отца с этим гражданином и почему все-таки Егоров поселился именно у них. Марина Нарежная ожила, — главное — почему-то сразу прекратились визиты Ирины Петровны.
Егоров целыми днями лежал на диване, курил, просматривал журналы, изредка куда-то ненадолго уходил, а по вечерам сражался с хозяином в шахматы. Рахитов уже начинал подумывать, что, собственно, зря он так перетрусил — не успеешь оглянуться, как пройдет какое-то время и Егоров исчезнет как дурной сон. Одна-единственная услуга, таким образом, будет оказана, его оставят в покое, и никто ничего не узнает. Но все оказалось по-другому.
— Закажите мне пропуск, — неожиданно сказал Рахитову Годдарт-Егоров, когда тот утром собирался ехать на службу. — Я буду у вас в три часа дня.
Это был приказ. Не желая в присутствии жены вступать в пререкания, Рахитов молча кивнул. Когда Годдарт появился в дверях кабинета, Рахитов приказал секретарю никого к нему пока не пускать, — будет занят с посетителем. Он был взволнован и взбешен бесцеремонностью гостя.
— Зачем вы приехали сюда? — резко сказал он. — Зачем ставите меня под удар? Это же риск!
— Ваше дело не рассуждать, а выполнять. Есть риск или нет его — об этом мы подумаем без вас. Давайте лучше не будем ссориться.
Рахитов хныкал:
— Теперь я понимаю, что моя судьба для вас ничего не значит, я — пешка, только и всего.
Годдарт задумчиво смотрел на него.
— Если вы будете такой мокрой курицей, я не смогу иметь с вами дела, — произнес он наконец, — а вы знаете, что это означает для вас?
— Выдадите меня КГБ.
— Не только это. — На физиономии Годдарта появилась гримаса, должно быть означавшая улыбку. — Мы уничтожим вас. И мы найдем способ сделать это быстро и незаметно.
Рахитова охватил страх, ему казалось, что Годдарт может умертвить его в любую минуту, вот сейчас. И Рахитов не сможет позвать на помощь — он же предатель! Только теперь, пожалуй, он понял, насколько запутался.
— Что вам надо, Егоров? — произнес он, стараясь не выдать своего волнения.
— Как вы знаете, Михаил Борисович, — заговорил ровным голосом Годдарт, — я инженер, специалист по созданию двигателей с использованием новых видов топлива. Другими словами — я специалист по созданию двигателей для межпланетных летательных аппаратов. Об этом я вам уже говорил. В силу чисто семейных обстоятельств я оказался в Москве, где пробуду по крайней мере полгода, возможно — год. Мне не хотелось бы в течение всего этого времени бездельничать, отвлекаться от науки.
— Но при чем тут я? Вы же отлично знаете, что я не имею никакого отношения ни к атомной физике, ни к созданию космических аппаратов.
— Не перебивайте меня, — строго сказал Годдарт. — С нас достаточно того, что вы знакомы с профессором Желтовским.
— Чисто шапочное знакомство.
— Этого достаточно. Сейчас вы снимете трубку, — Годдарт указал на телефон, — позвоните ему, расскажете обо мне все, что я вам говорил, представите меня как вашего ближайшего родственника и попросите принять меня на работу в редакцию журнала «Космос». Кстати, вы можете сказать ему, что я неплохо пишу статьи о двигателях и так далее. — Годдарт вынул из своей папки аккуратно подобранные вырезки статей инженера Егорова и потряс ими. — Профессор легко может убедиться в справедливости ваших слов.
Вжавшись в уголок кресла, Рахитов молчал.
— Берите, берите трубку и звоните Желтовскому. Не бойтесь же! Редакция журнала, которым Желтовский руководит, — не секретное учреждение.
— А если он откажет?
— В таком пустяке-то? Не откажет, тем более вам, — заверил Годдарт. — Марка вашего учреждения слишком солидная. Звоните!
Рахитов позвонил профессору, — тот не отказал.
— Вот видите, я был прав, — сказал Годдарт. — Звонок этот кое-что значит. А теперь напишите рекомендательное письмо, по всем правилам. Ученые — народ рассеянный, Желтовский может и забыть о разговоре с вами, а это поставит меня в неудобное положение, — Рахитов подвинул к себе лист бумаги. — Нет, нет, — заулыбался Годдарт, — пишите на бланке, так убедительнее.
Рахитов написал. Годдарт тотчас же отправился к Желтовскому. А вскоре он уже вышел на работу в редакцию журнала «Космос»: инженер Егоров был зачислен на должность эксперта-консультанта.
Глава десятая
Первые лучи солнца пробились сквозь штору и светлыми пятнами расплылись по полу. Спать больше не хотелось. Грин накинул на плечи теплый халат и открыл иллюминатор. Дневное светило только что поднялось над кромкой горизонта, встало над океаном гигантским пунцовым шаром, обрамленным золотым венцом, от которого во все стороны, искрясь и переливаясь, устремились лучи: светлые, розовые, опаловые, цвета раскаленного металла… С востока, казалось, от самого солнца, к шхуне пала багряно-фиолетовая дорога, широкая, с размывами по сторонам, с невысокими волнами, белыми и темными, усеченными пенным кружевом.