Анатолий Чехов - Кара-курт
— Так точно, товарищ полковник, комендатура готова, — отрапортовал Ястребилов.
Полковник еще добрых, полчаса спрашивал Ястребилова и Кайманова, что сделано к приезду начальника войск, наконец сказал:
— Ладно, веди обедать, давно грозился...
Согласие полковника отобедать вернуло хорошее настроение Авениру Аркадьевичу. Но судьба приготовила ему в этот тревожный день еще одно испытание.
Едва вышли на крыльцо, как увидели направлявшегося к ним вновь прибывшего на комендатуру врача Махмуда Байрамова, о котором капитан, честно говоря, позабыл. Новая военная форма топорщилась на Байрамове, в руках у Махмуда туго набитая чем-то противогазная сумка и почему-то ракетница. Вид у новоиспеченного военного — самый обескураженный.
Увидев офицеров, с которыми вместе приехал на комендатуру, Байрамов и обрадовался и почему-то смутился, не зная, куда девать свою ношу. Из сумки выпало несколько сигнальных ракет.
Артамонов присмотрелся, не удержался от удивленного восклицания. Ястребилов, догадавшись, что Байрамов оказался жертвой какого-то недоразумения, стал из-за спины полковника подавать врачу знаки, чтобы убрал сумку с глаз долой. Тот понял, еще больше смутился, сунул ракетницу за поясной ремень, стал подбирать ракеты.
— Давайте ваше хозяйство, — не моргнув глазом, сказал Кайманов и принялся ему помогать.
Байрамов передал ему вместе с сумкой и ракетницу таким движением, как будто она жгла ему руки.
— Берите, пожалуйста! Вот спасибо! Получал — думал: «Как буду такое личное оружие носить? Двустороннюю грыжу наживу!»
— Кто выдавал? — нахмурившись, спросил Артамонов. — Начальник боепитания? Как его фамилия?
Байрамов совсем смутился:
— Фамилию я не запомнил. Кажется, Ковтун. Но то, что выдавал начальник боепитания, это точно, так и завскладом говорил.
— Расскажите, как это получилось, — попросил Кайманов, а Ястребилов, мысленно проклиная и Байрамова, и Ковтуна, и Кайманова впридачу, лихорадочно придумывал, как отвести гнев начальства. Что за несчастный день! Все было так хорошо задумано. Комендатура должна была предстать образцом воинской дисциплины, а тут — козлы, дружинники, ракетницы. Все как нарочно! Как будто кто-то специально подстроил!
— Понимаете, — охотно сообщил Байрамов, — раз меня призвали, ай, думаю, надо, наверное, какой-такой наган получать. Пошел к начальнику боепитания, выписал он мне пистолет и сорок патронов. А старшина завскладом вот эту пушку с полки достает и патроны к ней в руку толщиной. Я ему: «Возьми, пожалуйста, обратно, дай что поменьше», а он: «Что в накладной написано, то и выдаю. Принять обратно не имею права».
Долго сдерживавшегося Артамонова, наконец, прорвало:
— Ах он, сукин сын! Ах, негодяй! Ишь, шуточки шутит! Капитану медслужбы ракетницу и сорок ракет! Да я его!.. Комендант, веди!..
Авенир Аркадьевич мучительно вспоминал, что это за Ковтун, который так шутит. Сам он, приняв комендатуру, был настолько занят все это время, что, кажется, так ни разу и не видел своего начальника боепитания.
Ничего не поделаешь, пришлось вести полковника к нашкодившему Ковтуну.
Артамонов решительно распахнул дверь.
Навстречу ему из-за стола, заваленного бумагами, поднялся длинный, кадыкастый и белобрысый младший техник-интендант, простодушно заморгал белесыми ресницами. Видно было, что столь представительная делегация застала его врасплох. Но Ковтун, видимо, мгновенно сообразил, в чем дело: лицо его стало еще более удивленным и простодушным. Он вышел из-за стола, отрапортовал:
— Товарищ полковник, произвожу выдачу боепитания. Докладывает младший техник-интендант Ковтун.
«Ну, сейчас будет!» — только и подумал Ястребилов. Капитан лихорадочно покусывал изящный тонкий ус, придумывая, как отвести: удар.
Махмуд Байрамов выглядел обескураженным: первый день службы и такая неприятность. Ждал грозных событий и Кайманов.
Полковник, зловеще прищурившись, несколько секунд молча смотрел на Ковтуна.
— Так как, ты говоришь, твоя фамилия? — неожиданно спокойно спросил он.
— Ковтун, товарищ полковник. Техник-интендант Ковтун.
— Ага, Ковтун. Ну, как у тебя, техник-интендант, дела? Работаешь?
— Так точно, товарищ полковник, работаю.
— Ну, работай, работай... Это хорошо... А зачем ты, родной, военврачу вместо пистолета ракетницу выдал? А? Да еще сорок ракет? Ну-ка, скажи?!
Ковтун снова поморгал белесыми ресницами, полуприкрыл хитрые, блеснувшие усмешкой глаза, два раза молча развел руками, как будто собирался лететь.
— Так, товарищ полковник! — воскликнул он с искренним огорчением. — Товарищ военврач! То ж вы не ту накладную взяли! То ж я для резервной заставы выписывал. Давайте скорийше вашу пушку. Вам же по штату «Тэ-Тэ»[26] положен.
Артамонов, не спуская глаз с Ковтуна, энергично погрозил ему пальцем.
— Ох ты и плут! Ишь, какое дело придумал! Никогда больше не делай так, нехорошо...
Авенир Аркадьевич, увидев такую реакцию полковника, мгновенно воспрянул духом и уже с веселым, даже радостным настроением слушал, как оправдывался техник-интендант. А тот, смекнув, что гроза миновала, сам привязался к полковнику, как смола, подсовывая ему накладные, раскрывая и выкладывая на стол книги записей, нудно и с убийственной обстоятельностью объясняя, где, когда, что и кому выдавал:
— Да я зараз, товарищ полковник, все бумажки, как банкноты, на просвит буду разглядывать! Да вы посмотрите, товарищ полковник, вот же они — накладные... Разве ж я когда что кому не так выдавал?
Байрамов настолько обрадовался, что ему не надо таскать с собой ракетницу, да еще целую сумку ракет, что тут же взял все из рук Кайманова и положил на стол Ковтуну.
— Ай, товарищ полковник, — сказал он. — Большое спасибо! Скажите, зачем врачу пистолет? Может, совсем не надо? Пусть лучше на складе лежит.
— Э-э, нет, родной, — возразил Артамонов. — Надел военную форму, вооружайся. У нас, конечно, не Западный фронт, но пистолет нужен. Вся война — накоротке. Идешь, а в тебя целят, то в затылок, а то — в висок. Одной рукой оперировать будешь, а другой отстреливаться. Так что «Тэ-Тэ» пригодится...
— Берите, берите, — поддержал Ястребилов. — Дам вам наставление, потом придете ко мне, сдадите экзамен по материальной части.
Капитан Ястребилов снова обрел спокойную уверенность, тайно ликуя, что сегодня полковник раскрылся перед ним во всей своей сути — добряк!
Но Артамонов будто подслушал его мысли.
— Комендант верно говорит, — одобрил он. — В любом деле экзамен — основа основ. Я ведь к вам насчет того и приехал. Не хотел к ночи говорить тебе, капитан, чтоб спал спокойно, да, видно, к слову пришлось. Завтра, на рассвете, начнешь сдавать мне экзамен по своему участку. Поскольку ты — человек новый, у тебя должны быть вопросы. Не обессудь, спрошу тонкости службы поста ВНОС, опознавательные знаки и силуэты чужих и наших самолетов. Подготовься отвечать марки и технические данные иностранных автомашин, свои тоже не забудь, всякие там служебные и дорожные премудрости, и — не вообще, а конкретно, со знанием дорог, кяризов, колодцев и рельефа по обе стороны рубежа...
Полковник доверительно взял Ястребилова за пуговицу, приблизился к нему:
— Начальству округа и общевойсковым командирам мы должны так представить твой Дауган, чтобы комар носа не подточил! А если что не знаешь, вон Яков Григорьевич подскажет: тут родился и вырос... Так что ночью проверим, как службу несете, а утречком по холодочку и начнем благословясь с участка первой заставы...
Глаза полковника смотрели из-под пышных бровей озабоченно и вместе с тем весело.
Ястребилов мысленно присвистнул: «Вот это подарок! Да будь комендант Ястребилов семи пядей во лбу, попробуй изучи такой сложный горный участок за тот срок, что он тут. Только экзаменов и не хватало!»
* * *Проводив полковника в отведенную для него комнату, Ястребилов вышел подышать вечерней прохладой, такой желанной после знойного дня.
Что говорить, дал задачу полковник! Будут вместе с Каймановым водить его, коменданта, по участку и объяснять: «Вот это — гора, а это — сопка, это — дорога, а это — пограничная вышка...» Черт знает что! Спрашивается, зачем здесь, в Средней Азии, знать силуэты немецких самолетов, что они, сюда долетят? А проверка службы поста ВНОС? Да они же там сутками спят, делать им нечего.
Авенир Аркадьевич, не находя выхода скверному настроению, все придумывал доводы против унизительного, с его точки зрения, экзамена, придуманного полковником, слушал непривычные и после месяца службы здесь звуки среднеазиатской ночи.
В ауле было тихо, и в этой тишине далеко разносились удары по каменистой земле то ли ломом, то ли мотыгой, потом — шарканье железной лопаты по камням, кто-то выбрасывал комья земли, потом — снова частые звонкие удары...
