Лев Овалов - Медная пуговица
Я молчал, как бы пораженный проницательностью своего будущего шефа.
— Поэтому отправляйтесь и размораживайте свою рацию, — продолжал Эдингер. — С моей стороны помех не будет.
— Но я не хотел бы, чтобы меня сопровождали невидимые спутники. Доверие за доверие, господин обергруппенфюрер. Или вы доверяете мне, или вряд ли мы с вами договоримся.
Эдингер добродушно засмеялся.
— Вы все хитрите, Блейк, вы боитесь, что я воспользуюсь вашей рацией помимо вас. Но я действительно считаю вас своим коллегой и окажу вам доверие: мы освободим вас от наблюдения.
Разумеется, он мне нисколько не верил.
— Итак, вы можете ехать куда хотите, — согласился Эдингер и предусмотрительно добавил: — В радиусе… в радиусе… ну, скажем, сорока-пятидесяти километров… — Он опять посмотрел на меня со всем возможным добродушием. — Надеюсь, вы не захотите бежать? — И сам тут же ответил: — Нет, вы достаточно благоразумны. Во-первых, вам не прорваться, во-вторых, в этом нет смысла…
Он был убежден, что разведчик такой квалификации, как Блейк, не захочет выйти из игры.
— Я попрошу вас еще об одной любезности, — небрежно сказал я. — Я скажу госпоже Янковской, что уезжаю из Риги вместе с вами.
Эдингер ответил вопросом:
— Побаиваетесь ее?
Я пожал плечами.
— Не слишком, но не хочу посвящать ее во все дела.
— Вы умница, Блейк, — похвалил меня Эдингер. — Вы понимаете, что никто в Риге не осмелится интересоваться мною. — И доверительно добавил: — Эта дама малосимпатична, и я бы давно прибрал ее к рукам, но у нее сильные покровители…
Подробнее он не высказался.
— И еще одна деталь, господин обергруппенфюрер, — обратился я к Эдингеру, пользуясь его хорошим настроением. — Какой-нибудь документ, пропуск, который я смогу предъявить, если мною кто-нибудь заинтересуется.
— О, это не представляет трудностей! Я выдам вам корреспондентский билет. Вы будете художником местной газеты…
Он отдал распоряжение приготовить для меня удостоверение, и я, не заходя ни в какие редакции, получил его тут же, в канцелярии.
Удача моих переговоров объяснялась тем, что у Эдингера не возникло ни малейшего сомнения в подлинности Блейка!
Встретившись с Янковской, я сказал, что ненадолго уезжаю из города.
— Мне понадобится машина. Я буду признателен вам, если вы отдадите ее сегодня в мое распоряжение.
— Что ж, машина ваша, вы вправе ею распоряжаться. Но куда это вы собрались?
— Недалеко, — лаконично ответил я. — Хочу немного проветриться на лоне природы.
Янковская испытующе посмотрела на меня.
— А я не могла бы вас сопровождать?
— Нет, — решительно возразил я. — Ведь вы сами говорили, что мистер Блейк посвящал вас не во все свои тайны.
Она посмотрела на меня еще настороженнее.
— Это тайна? — многозначительно спросила она.
— Как вам сказать?… — замялся я. — Я не вижу в этом особого секрета, но меня просили не посвящать вас.
По-видимому, Янковскую осенила какая-то догадка, она внезапно села за обеденный стол — мы разговаривали в столовой, — подперла голову ладонями и задумчиво посмотрела на меня.
— Послушайте… — нерешительно сказала она. Я видел, что она колеблется, не знает, как меня назвать. — Послушайте… Андрей Семенович… Вы… я не хочу вам зла… Вы… собираетесь бежать?
Я снисходительно на нее посмотрел.
— Видите ли, Софья Викентьевна, вы впервые задаете мне неумный вопрос. Если бы я собирался бежать, я бы поостерегся ставить вас об этом в известность… — Я усмехнулся. — Вас слишком терзает женское любопытство, и, пожалуй, лучше его удовлетворить. Я собираюсь прогуляться за город не с кем иным, как с начальником гестапо господином Эдингером!
— Но зачем же вам тогда нужна машина? — быстро спросила Янковская.
— Если мне не изменяет сообразительность, господин Эдингер намеревается устроить встречу Блейка с кем-то, кого он считает одним из моих сотрудников, — тут же нашелся я. — Как мне кажется, я играю до некоторой степени роль приманки, поэтому я и должен ехать на своей машине. Эдингер будет лишь сопровождать меня…
Янковская бросила на меня быстрый подозрительный взгляд.
— А что, если я сейчас позвоню Эдингеру? — вызывающе спросила она. — Что вы на это скажете?
— Прошу вас, — небрежно сказал я, хотя мне совсем не хотелось, чтобы она разговаривала с Эдингером: кто знает, какие между ними были отношения и что мог он ответить ей.
Она решительно прошла в кабинет и позвонила Эдингеру.
— Господин обергруппенфюрер, у меня к вам просьба, — обратилась она к нему капризным топом избалованной женщины. — Я приглашаю господина Берзиня провести сегодня вечер в ресторане, но он говорит, что должен сопутствовать вам в какой-то поездке. Не могли бы вы его освободить?
Я беспечно посматривал на Янковскую, хотя на самом деле чувствовал себя очень тревожно: я не знал, что ответит Эдингер, и не был уверен, что он меня не подведет. Но, должно быть, уж очень ему хотелось завоевать Блейка!
Янковская опустила трубку.
— Нет, вы не обманули меня, — удовлетворенно произнесла она и вдруг со свойственной ей быстрой сменой настроений раздраженно выкрикнула: — Только он напрасно пытается выключить меня из игры! — Она помолчала и как-то угрожающе, с явной целью произвести на меня впечатление, добавила: — Этот Эдингер излишне самостоятелен… Что ж, посмотрим… — Она задумчиво покачала головой. — Смотрите, Андрей Семенович, не переигрывайте, послушайте моего дружеского совета. Может быть, вы и впрямь входите во вкус этой игры, но Эдингер не та лошадь, на которую ставят опытные игроки.
Больше Янковская не сказала ничего, но я видел, что она всерьез встревожена моей намечающейся близостью с Эдингером. Она сохранила мне жизнь отнюдь не для того, чтобы я вырвался из-под ее влияния, это явно не входило в ее планы.
Когда она ушла, я выглянул в окно: машину она оставила у подъезда.
Вечером я сел у окна. Мой вчерашний посетитель появился на улице около девяти часов; он шел настолько уверенно и непринужденно, что мои подозрения вспыхнули с прежней силой. Идти так, как шел этот незнакомец, могут только люди, абсолютно убежденные в том, что за ними не следят, что за ними некому и не из-за чего следить.
Неужели Эдингер разговаривал со мной для отвода глаз, а на самом деле немцы ведут на меня облаву и загоняют в приготовленный капкан?
Тем временем вчерашний посетитель приблизился к дому и скрылся в подъезде.
Предупреждая его звонок, я сам пошел открыть дверь: мне не хотелось, чтобы его видела Марта. Но, как нарочно, Марта находилась в передней, она чистила коврик, постеленный перед входной дверью.
Раздался звонок, и Марта открыла дверь.
— Заходите, пожалуйста, — вежливо сказала она и посторонилась, уступая гостю дорогу.
Мы поздоровались.
— Все в порядке? — весело спросил незнакомец.
— Как будто, — неопределенно ответил я.
— Поехали? — спросил он.
Я кивнул и обернулся к Марте:
— Если завтра заедет госпожа Янковская, передайте, я вернусь поздно.
— Хорошо, — отчужденно произнесла Марта, сняла с вешалки мое пальто и, подавая его мне, сказала уже другим, более приветливым тоном: — Добрый путь вам, добрый путь, господин Берзинь.
У нас с Мартой установились ровные и, я бы сказал, спокойные отношения. Она делала свое дело, я жил своей жизнью, мы не мешали друг другу. Она производила хорошее впечатление, — занятая всегда какой-нибудь работой, она не обнаруживала интереса к моим занятиям, но…
Кто мог поручиться, что Марта не приставлена ко мне, кто мог поручиться, что немцы или англичане не платят ей деньги за то, чтобы она держала мистера Блейка под соответствующим надзором?
— А если я экстренно для чего-нибудь понадоблюсь, мы будем в ресторане «Эспланада», — сказал я на всякий случай. — Хотя госпоже Янковской лучше об этом не говорить.
Пистолет Блейка был у меня в одном кармане, кастет, который я стал носить по совету Янковской, — в другом.
— Поехали, — сказал я.
Мы спустились вниз.
Незнакомец кивнул на машину:
— Поведу я?
Я открыл дверцу:
— Садитесь, я сам поведу машину.
Мы сели, двинулись, и в этот момент, когда я, по существу, отдался в руки своему спутнику, мне почему-то почувствовалось, что никакой он не провокатор, не враг и не шпион, а действительно капитан Железнов…
Нельзя, конечно, руководствоваться в жизни одной интуицией, она может (да и как еще!) подвести в самый решительный момент, но нельзя и полностью ею пренебрегать: нередко необъяснимое чувство симпатии или антипатии способно направить наши шаги в нужном направлении.
Подумав о том, что мой спутник на самом деле советский офицер, я как-то успокоился, и вместо того чтобы предаваться всяким тревожным мыслям и колебаниям, сразу сосредоточился на внешних впечатлениях, что особенно важно для того, кто ведет машину по улицам большого, многолюдного города.
