Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна
— Записал?! — резко переспросил Гейтс.
— И тут же сжег, как только запомнил. Не бойся, я кое-чему научился на своих неприятностях. Я связался с инженером из телефонной компании, который аж запрыгал от радости, ощутив твою — ох, извини, — мою щедрость, и передал его информацию этому отвратительному частному детективу — такому неряхе, Рэнди, какого свет не видывал... Но его методы и мои таланты вместе...
— Пожалуйста, — перебил его знаменитый правовед. — Мне нужны факты, а не ваша оценка.
— Оценки часто содержат в себе необходимую информацию, профессор. Уж вам ли этого не знать?
— Когда мне нужно состряпать судебное дело, я спрашиваю у людей их мнения. Но не сейчас. Что выяснил этот человек?
— Основываясь на твоей информации — одинокая женщина с детьми (сколько их, ты не уточнил), — а также на информации, которую дал низкооплачиваемый механик телефонной компании (он вычислил район по коду местности и первым трем цифрам номера), наш забывший об этике неряха засучил рукава, запросив сумасшедшую почасовую ставку. К моему удивлению, он оказался весьма продуктивен.
Между прочим, мне сейчас на ум пришли кое-какие юридические нормы: мы можем заключить с тобой устное соглашение о партнерстве.
— Черт подери, что он узнал?
— Как я уже упомянул, он заломил безумную почасовую ставку — я имею в виду, что это сильно урезало мою собственную долю. Понимаешь, мне кажется, что нам надо утрясти наши расчеты.
— Что ты о себе возомнил? Черт тебя дери! Я послал тебе три тысячи долларов! Пятьсот для телефонщика, полторы тысячи для этого заглядывающего в замочные скважины жалкого шпика, называющего себя частным детективом...
— Только потому, что он больше не служит в полиции, Рэндолф. Как и я, он сбился с пути истинного, но здорово знает свое дело. Итак, по рукам или я ухожу...
Величественный профессор правоведения с гневом взглянул на опозоренного и лишенного мантии адвоката — старого человека с землистым лицом.
— Как ты смеешь?
— Фу-ты ну-ты, Рэнди. Ты, похоже, веришь всему, что пишет о тебе твоя любимая пресса? Ладно, объясню тебе, почему я такой смелый, мой старый неразумный друг. Я наблюдал, как ты подробно комментируешь свои же собственные эзотерические интерпретации сложных юридических вопросов, как ты глумишься над всеми честными решениями, которые принимались в судах нашей страны за последние тридцать лет. Ведь у тебя нет ни малейшего понятия о том, что значит быть бедным и голодным или носить у себя под сердцем живой комочек, никому не нужный, о котором не думала, не гадала и который не сможешь прокормить. Ты у нас — любимец роялистов, мой недалекий приятель, ты делаешь все для того, чтобы люди продолжали страдать в стране, где личная жизнь становится анахронизмом, свободную мысль кастрирует цензура, богатые становятся еще богаче, а бедные вынуждены отказываться даже от детей — зародышей новой жизни, чтобы просто выжить. А ты паразитируешь на толковании неоригинальных средневековых концепций только для того, чтобы разрекламировать себя как выдающегося мыслителя-диссидента, ведущего... к катастрофе. Хочешь, чтобы я продолжал, доктор Гейтс? Честно говоря, по-моему, ты выбрал не того неудачника, чтобы выполнить эту грязную работу.
— Как... ты смеешь? — выкрикнул разъяренный профессор, брызгая слюной. Величественной походкой он подошел к окну. — Я не намерен выслушивать это!
— Нет, конечно нет, Рэнди. Но когда я был адъюнкт-профессором на правовом факультете, а ты — моим учеником — одним из лучших, но не самым ярким, — тогда тебе приходилось выслушивать меня. И сейчас я предлагаю тебе то же самое...
— Что... дьявол... что тебе нужно? — прорычал Гейтс, отворачиваясь от окна.
— А тебе что нужно? Информация, за которую ты мне не доплатил? А ведь она чертовски нужна тебе, или я ошибаюсь?
— Она должна быть у меня.
— Ты так же волновался перед экзаменом...
— Прекрати! Я заплатил и требую информацию.
— А я в таком случае вынужден потребовать еще денег. Кто бы там ни платил тебе, он может себе позволить дополнительные расходы.
— Ни доллара больше!
— Тогда я ухожу.
— Стой! Еще пятьсот, и все...
— Пять тысяч, или я ухожу.
— Это смешно!
— Увидимся еще лет через двадцать...
— Ладно... согласен на пять тысяч.
— Эге, Рэнди, с тобой яснее ясного: поэтому ты и не был блестящим учеником, а мог лишь использовать хорошо подвешенный язык для того, чтобы казаться лучшим; это и теперь заметно... Десять тысяч, доктор Гейтс, или я отправлюсь сейчас в какой-нибудь самый занюханный бар.
— Ты не можешь так поступить...
— Почему же? Я теперь сам себе консультант по юридическим вопросам. Десять тысяч долларов! Как будешь платить? Не думаю, что деньги у тебя с собой... Как же ты отдашь мне долг за эту информацию?
— Даю слово...
— Не пойдет, Рэнди.
— Хорошо. Я пошлю их утром в Пятый бостонский банк. На твое имя. Чеком.
— Как трогательно. Но на случай, если твоему начальству взбредет в голову не дать эти денежки, будь ласков, сообщи им, что у некоего неизвестного бродяги, моего друга, есть бумага, в которой подробно описываются все наши делишки. Если вдруг со мной что-нибудь случится, эта бумага заказным письмом будет отправлена генеральному прокурору штата Массачусетс.
— Какой-то бред. Информацию, будь добр.
— Что ж, ладно. Но ты должен отдать себе отчет, что ввязался во что-то, связанное со сверхсекретной правительственной операцией... Предположив, что любой, кто хочет срочно отправиться из одного места в другое, прибегнет к самому быстрому транспортному средству, наш накачанный ромом детектив отправился в аэропорт Логан. Кем он там прикинулся, я не знаю, но ему удалось получить списки пассажиров всех рейсов, вылетевших из Бостона прошлым утром, начиная с первого рейса в 6.30. Как ты помнишь, это соответствует твоей информации: «...воспользуются первым утренним рейсом».
— Ну?
— Терпение, Рэндолф. Ты велел мне ничего не записывать, поэтому мне придется вспоминать шаг за шагом. Где я остановился?
— На списках пассажиров.
— Ах да. Так вот, по словам детектива, в списках было одиннадцать детей без сопровождающих, записанные на разные рейсы, и восемь женщин — две из них монахини, — которые забронировали себе места с малышами. Кроме монахинь, которые везли девятерых сирот в Калифорнию, оставшиеся шесть зарегистрировались следующим образом. — Старик сунул руку в карман и вытащил листок с машинописным текстом. — Понятно, это не я напечатал. У меня нет пишущей машинки, потому что печатать я не умею; это послание «фюрера» Неряхи.
— Дай его мне! — приказал Гейтс, нетерпеливо протягивая руку.
— Конечно, — сказал семидесятилетний разжалованный адвокат, протягивая листок своему бывшему ученику. — Все равно грош ему цена, — прибавил он и продолжил: — Наш Неряха проверил их всех больше для того, чтобы убить время, чем для какой-то конкретной цели, и выяснил, что они чисты как младенцы. Однако он проделал эту ненужную работу уже после того, как добыл настоящую информацию.
— Что? — переспросил Гейтс, отвлекаясь от листка. — Какую информацию?
— Информацию, которую ни Неряха, ни я и не подумали бы записывать. Первый сигнал поступил от словоохотливого служащего утренней смены «Пан-Ам». Он упомянул вскользь нашему не шибко интеллектуальному детективу, что среди сложностей, которые возникли прошлым утром, были хлопоты по поводу какой-то высокопоставленной шишки — или кого-то столь же отвратительного: понадобились пеленки буквально через несколько минут после того, как этот служащий заступил в 5.45 на дежурство. Ты когда-нибудь думал о том, что пеленки бывают разного размера и что они есть среди аварийных комплектов во всех авиакомпаниях?
— Что ты хочешь сказать?
— Все магазины в аэропорту были закрыты: они работают только с семи утра.
— Ну и что?
— Ну и то. Кто-то в спешке что-то позабыл. Это была женщина с пятилетним ребенком и грудным младенцем, которая вылетала из Бостона на частном самолете... Служащий доставил ей пеленки, и мамаша сердечно его поблагодарила. Видишь ли, он сам — молодой отец и разбирается в размерах пеленок. Он принес ей три разных пакета...
— Когда вы перейдете к делу, судья?
— Судья? — На землистом лице старика промелькнула вялая усмешка. — Спасибо, Рэнди. За исключением моих собутыльников в тюрьме, так меня не называли уже много лет. Да, должно быть, вокруг меня создается какая-то аура...
— Опять это утомительное многословие, которым вы отличались и в аудитории, и в суде!
— А твоим недостатком всегда была раздражительность. Я отношу это на счет твоей нетерпимости к точке зрения других людей, особенно если она расходится с твоими собственными умозаключениями... Тем не менее наш «майор» Неряха понял, что яблочко сгнило когда оттуда выполз червяк, и плюнул ему в морду: он поспешил к диспетчерам и нашел падкого на деньги парня, у которого в этот момент была пересменка. Тот проверил график полетов за прошедший день. Искомый реактивный самолет был помечен в компьютерной распечатке грифом «четыре-ноль», что, к удивлению «капитана» Неряхи, которого просветили на этот счет, означало: самолет задействован правительством, и все связанное с ним сверхсекретно. Никакого списка пассажиров, никакой информации о тех, кто на борту — только маршрут полета и пункт назначения.
