Дымовое древо - Джонсон Денис

Дядя рассказал мне однажды, что как-то раз видел, как один солдат бросился на ручную гранату. Как думаешь, подумал он сперва, этот парень? Нет. Храбрость – это прямое действие. Размышление – это трусость.

Солдат выжил. Хреновина Граната эта оказалась бракованной. Впрочем, бьюсь об заклад, потом он об этом случае думал, и не один раз. Среди людей, которых он хотел спасти и спас бы, если бы подорвался, был мой дядя. Дядя Фрэнсис выжил в ту ночь, но в конце концов и его унесла война. На протяжении многих лет до меня доходили слухи об обратном, но он, старый дядюшка Фрэнсис, был из тех ребят, что сами порождают слухи. У него по меньшей мере три могилы, о которых я слышал, а может, и больше, если бы я удосужился порасспрашивать. Но я-то знаю наверняка: он мёртв и похоронен в Массачусетсе.

Я – дядин наследник. После того, как он умер, его дух вселился в меня. Умер он вскоре после того, как я видел тебя, Кэти, в последний раз. По-моему, всего через несколько месяцев.

Думаю, ты с ним как-то раз даже встречалась. Ты назвала его старым плутом. Он был из тех ребят, которые выглядят так, будто состоят из небольших булыжников, самый крупный из которых находится посередине. У него были седые волосы, стриженные ёжиком. Помнишь эту причёску? А дядю моего помнишь? Такого человека забыть нелегко. Он говорил: «Легче добиться прощения, чем разрешения», «При возникшей возможности не сомневайся», «Сожалей не том, что сделал, а о том, чего не сделал», и тому подобное. Но вот он умер, и его дух вселился в меня. Имелось некоторое сомнение в том, действительно ли он скончался, но не с моей стороны. Будь он жив, его дух в меня не вселился бы.

Пожалуйста, не думай, будто я впадаю в мистику. Когда умирает кто-то из близких тебе людей, а я думаю, это не такой уж уникальный опыт, прямо скажем, довольно заурядный – так вот, в этом случае вполне нормально начать замечать, как они на тебя повлияли, а возможно, и начать потворствовать поощрять это влияние, давать ему раскрыться по полной. Чтобы они продолжали жить наши наставники продолжали жить в нас. Вот о чём тут речь. Вовсе не об одержимости духами предков или чём-то в этом роде.

5 апреля

Остаётся Бог.

Я в опасной близости от того, чтобы отказаться от прощения. Умереть в нераскаянии из-за гнева на самого себя. Умереть без молитвы на устах. Четырнадцать лет прожил я без молитвы. Четырнадцать лет переходил на другую сторону улицы всякий раз, когда думал, что моя тень может невзначай упасть на церковную стену.

Знаю: если помолишься за меня

Твои молитвы коснутся Бога

И Бог коснётся моего сердца

И тогда я раскаюсь

Думаю, меня потянуло к тебе, потому что ты была вдовой – как моя мама. Ребёнок одной вдовы, любовник другой. Ты меня пугала. Своей страстью и своей верой. Своим горем и трагедией. У моей мамы это всё тоже было, но завуалированное и деликатное. Вот я и сбежал от вас, девчонки, – от обеих. А кроме того, не отвечал на твои письма. Ну и вот тебе, пожалуйста, письмо от меня, на которое тебе уже никогда не ответить.

Ладно…

Ладно, Кэти Джонс. Наш забавный маленький надзиратель стоит у меня над душой и ждёт этого письма. Последний шанс успеть на почтовый поезд. Ну а завтра утром я отчаливаю.

Господин надзиратель, если вы это читаете, au revoir! [141]

И тебе тоже. Au revoir, Кэти Джонс!

Если бы мне пришлось пройти через всё это заново, я бы не стал сбегать.

С любовью,

Шкип.

Да, она помнила этого дядю. Он впечатлял с первого взгляда. При виде него на ум сразу приходило слово «доблесть» – слово, которого она не применяла ни разу в жизни. Опасный тип, но не для женщин и детей.

Шкипа она помнила так же смутно. Скорее мальчик, чем мужчина. Он шутил, юлил, притворствовал, лгал, не давал вспомнить ничего определённого. Это его нынешнее представление о себе – даже при том, как разрывалось у неё сердце, Кэти не до конца верила письмам.

Она снова взглянула на фотографию, на которой несколько десятков филиппинцев окружали застрявшее джипни, и почувствовала себя очень тронутой – даже сильнее, чем газетной фотографией Шкипа, его чумазым выцветшим лицом, его искалеченным высокомерием и жалостью к себе; сильнее, чем если бы он прислал из той, дамулогской эпохи свой портрет, её портрет или их совместное фото.

Кэти сложила всё обратно в сумочку и села с закрытыми глазами. Она почти не помнила, как попрощалась с Джинджер. Неужели она повела себя столь нелюбезно?

– Вы миссис Бенвенуто?

Это была билетёрша – стоя она казалась немногим выше, чем сидя.

– Да.

– Простите, я вас не узнала.

– Всё нормально.

– Сейчас антракт. Миссис Рэнд, вероятно, в подвале. В гримёрке.

– Сейчас подойду.

Кэти двинулась по выложенному плиткой гулкому коридору, думая о гангстерских фильмах и «Последней миле» [142], и женщина привела её к двери неподалёку от больших дверей, ведущей в зал, и ниже на один лестничный марш. Трепетали стены, повсюду носились юные модели в оболочках своих опьянённых молодостью тел, не обращая ни малейшего внимания на смотрительницу, которая гонялась за ними с криком: «Девочки!.. Девочки!.. Девочки!.. Девочки!..» Кэти вошла в большую комнату с низким потолком. Здесь позировали милые модели. Из фотоаппаратов выпархивали птички. Сами девушки, как птички, то выпархивали наружу, то впархивали в кабинки, сооружённые из перегородок на колёсиках.

– Миссис Кио, – окликнула её провожатая, и смотрительница девочек махнула рукой и подошла. – Это миссис Бенвенуто.

– Извините за опоздание.

– Да мы все тут опаздываем! Я и тому рада, что вам удалось до нас добраться. Сейчас скажу миссис Рэнд. Если хотите посидеть в зрительном зале – вы же не против? – если просто подождёте в кресле, она вызовет и представит вас после того, как расскажет о «сиротском рейсе». У нас здесь парочка девочек с одного рейса – с того самого, вашего рейса. Три девочки.

Она имела в виду эвакуационный рейс из Сайгона – авиакатастрофу, из-за которой у Кэти сломались ноги. Сорок выживших улетели более поздним рейсом. Лишь несколько детей получили приёмных родителей в США, а трое – очевидно, здесь, в Миннеаполисе.

– Трое из тех сирот?

– Да! Этакая встреча бывших однокашников. Ли… где же Ли? Она же не одета! Девочки! – воскликнула миссис Кио.

Кэти покинула её, не попрощавшись, потому что мимо них к двери с надписью «Выход» через большую комнату только что прошла девушка, в облике которой перемешались европеоидные и монголоидные черты, и Кэти почувствовала, что просто обязана на неё взглянуть. Она проследовала за девушкой наружу и вверх по бетонным ступеням, та же, взойдя по ним, одиноко прислонилась к стене дома в переулке. Слегка отодвинулась в сторону, пропуская Кэти. Кэти вышла вперёд девочки на два шага, перед ней открылся вид на реку с одного конца переулка и на улицу – с другого. Ей показалось, что она узнала эту юную евразийку, а может, и амеразийку – в то страшное утро ей было не больше четырёх или пяти; показалось, что вспомнила, как та стояла на своём сиденье, вспомнила её необычно длинные ноги, округлые глаза и волосы каштанового оттенка. В то утро Кэти посадила одну из своих подопечных прямо рядом с собой в верхнем отсеке самолёта – в счастливом отсеке. Многие из её собственных воспитанниц разместились на верхней палубе, и потому уцелели. Она усадила в салон своих детей, помогла с погрузкой чужих, покинула самолёт, чтобы отправиться обратно в Сайгон, но в последнюю минуту ей предложил своё место какой-то знакомый из посольства, который решил пока не улетать, – имя его стёрлось из памяти, так как больше они ни разу не видели друг друга, а он по сей день, вероятно, думал, будто она приняла смерть за него, – и она ухватилась за этот шанс, но не для того, чтобы избежать падения, а чтобы помочь, чтобы принести какую-то пользу, чтобы облегчить ужас крошечных пилигримов. Она даже не знала места назначения. Вероятно, они летели в Австралию… Летели, но не долетели. Путешествие этого ребёнка в конце концов закончилось в Сент-Поле. В двухдюймовых каблуках, синей юбке и жёлтой футболке, тесно охватывающей спортивный бюстгальтер, напомаженная и накрашенная тушью для ресниц, походила она на малолетнюю проститутку, высокомерную и замкнутую, а каштановые волосы вились на ветру, который задувал в переулок через улицу и летел себе дальше в сторону Миссисипи. Девушка открыла сумочку, нашла пачку сигарет и зажигалку. Надув щёки, прикрыла пламя рукой и закурила сигарету с фильтром. Выдохнула, и облако дыма, появившееся у неё из губ, тут же унёс ветерок.