Владимир Быстров - Пересекающиеся параллели
– Ну, у нас и друзья есть, и женщины любимые… Так что, вполне можем считать себя полноценными мужиками! – пошутил Марченко.
– Все верно… только и те, и другие иногда от нас уходят… – продолжал гнуть что-то свое Нодар.
– Ладно, "генацваля", – перебил его Петр Дмитриевич, – кончай тоску нагонять своей восточной философией! Пошли лучше в бассейн! Давайте на спор – кто дальше нырнет! На коньяк! Гарантирую, хоть я и самый старый, а каждому из вас форы дам! Ну, как – согласны?
С этими словами начальник мехколонны скинул с себя простыню и решительно направился в бассейн. Убедившись, что тот их не слышит, Захаров негромко спросил Нодара:
– По дороге сюда мне водила сказал, что на Бригадирском кто-то замочил четверых залетных. Говорит, что, вроде бы, твои ребята...
Нодар грустно посмотрел на него и, немного помолчав, ответил:
– Я ведь тебе еще прошлый раз сказал, что мы мокрухой не занимаемся! Это Али-Бабы работа...
– Постой, а Али-Бабе это зачем? – удивился Захаров, – Он ведь сам из этих…
– Да! – спокойно согласился Нодар, – Вроде незачем… Тем более что Али-Баба уже не просто "авторитет" – он сейчас в районе "смотрящий". А завалил потому, что нас испугался! Испугался, что мы про этого парня убитого на него подумаем и мстить станем!
– Хочешь сказать, что тот коммерсант из ваших был? – догадался, наконец, Захаров.
– Из наших… – хмуро подтвердил Нодар, – Да ты его тоже знал – тезка это твой, Алексей! А в Афгане его звали Лисом…
ГЛАВА 13
Все вышло!
С неизбежной смертью
угроз, насмешек, слез, зевот —
ушло все прежнее столетье,
а отраженье —
вот —
живет!..
(С.Кирсанов, "Зеркала")
1998 г., август
…Старика он застал сидящим на высоком взгорке и внимательно вглядывающимся в пологий противоположный берег реки, на котором бурно кипела жизнь. Вот по широкой тропинке к реке спустилась какая-то баба с тазиком и принялась полоскать выстиранное белье в реке. Чуть выше по течению в воде с шумом и визгом плескались дети приехавших на лето московских и питерских дачников. А метрах в ста ниже, где спадавшая к концу лета река открывала неглубокий брод, загорелый до черноты худой парнишка-тракторист мыл в реке свой старый, выкрашенный голубой краской, но уже изрядно облупившийся, трактор "Беларусь".
Услышав шаги, старик, не оборачиваясь, махнул Алексею рукой.
– Я вот думаю, почему так получается? Река, вроде как, одна, а на разных берегах и жизнь совсем разная! Ты как, Леха считаешь?
– У тебя что – глаза на затылке? – удивился Захаров, – Я ведь только с автобуса. Не мог же ты знать, что я именно сегодня приеду!
– Почему на затылке? Тоже, велика задача! Кто ж, окромя тебя, ко мне ишшо заявится? Ты надолго, али как?
– Да нет, на денек, завтра двухчасовым уеду. А что ты там насчет реки-то спрашивал?
– Да вот, говорю, жизнь – интересная штука! Вроде этой речки… Будто, и рядом берега, а не пересекутся нигде! И мы на них тоже – вроде и рядом, а не стренуться нам, не пересекнуться! Вона, соседка у меня была, Верка Клюка... Сына у ней в 41-м на войну забрали, а через год прислали бумажку: мол, так и так, пропал ваш Мишка без вести! Она где только его не искала после войны! По всем военкоматам письма писала! Только в 67-м и нашла, года за два до смерти. Сообщили, значит, что погиб он в Синявинских болотах, и даже фамилия евоная на этом памятнике братском есть. Она так и ездила туда, пока не померла – все цветы возила...
– Ну? – нетерпеливо перебил его Захаров, – А речка тут причем?
– А притом! – настырно повторил Алексеич, повернув к нему лицо, – Притом! Нонешним летом копались в нашем лесу поисковики эти… ну, которые солдат погибших ищут – они кажен год тут копают! Говорят, тут солдат наших тысяч триста, а, может, и все пятьсот в болотах еще без успокоения лежат! Ну, и нашли медальон смертный, а в нем так и прописано: Алексеев Михаил Иванович, деревня Хотынь. Сынок Веркин, то есть! Вот и получается, что она его незнамо где искала, а он – вона, тут рядом и лежал. Так и не стренулись…
Алексеич достал из нагрудного кармана "беломорину", тщательно продул ее и закурил. Потом, затянувшись несколько раз, спросил:
– А ты чего не ко времени приехал? Сейчас еще ни охоты, ни рыбалки… Али случилось чего?
– Случилось… Я, наверное, больше уже не приеду, Алексеич. В последний раз заехал, можно сказать – попрощаться!
– Что так? Нешто дорого стало с твоих "северов" сюда летать-то?
– Да мы, вроде как, уже уехали с этих "северов"… Вобщем, вернулись домой! Да, собственно, причина не в этом... Понимаешь, я смысла во всем этом, – Захаров широким жестом обвел пейзаж вокруг себя, – не вижу! Раньше видел, а сейчас словно потерял…
– А знаешь, Леха, – оживился старик, – я, вот, тоже чегой-то понимать перестал! Всю жизнь мы что-то строили, строили, а теперь – вроде и строить нечего! Али, некому... А, может, незачем? Начнешь вспоминать – самому не верится, что была какая-то другая жизнь! Вроде как приснилось, что ли? Вроде, я так и просидел здесь на бережке, на другую сторону речки глядючи, как там настоящая жизнь идет! Н-да... Так чего случилось-то?...
1997 г., февральНа похороны матери Захаров не попал. Телеграмма пришла, когда он мотался в одной из своих бесчисленных командировок, и в родительский дом он приехал только на "сороковины".
В квартире кроме согнувшегося под грузом потери, отца, он застал двоюродных сестер Дашу и Таю, и какую-то сильно накрашенную и молодящуюся пожилую даму. Дама по-хозяйски распоряжалась подготовкой к поминкам, давала указания сестрам и называла отца "Лешей".
– Познакомься, сынок! – представил ее отец, – Это Татьяна Петровна, наша с мамой боевая подруга! Они вместе служили, в одном медсанбате. Только Таню в самом конце войну у нас "увел" артиллерийский капитан, а после и мы с мамой тоже поженились. Так и разошлись наши дороги! А теперь вот снова встретились. Повод, правда, не очень веселый...
Потом, уже поздно вечером, когда гости разошлись, сидя вдвоем с отцом на кухне, Захаров узнал, что у отца с матерью, оказывается, было много боевых друзей, с которыми они все эти годы постоянно переписывались. А иногда, когда позволяли финансы, время и здоровье – встречались на День Победы в каком-нибудь из тех городов, через которые когда-то пролегал их боевой путь. Во время одной их таких поездок отец и встретился вновь с Татьяной. Она к тому времени уже давно похоронила мужа-артиллериста, а сын, женившись на своей однокурснице – немке из ГДР – после окончания института переехал к ней в Германию.
– Так что, теперь мы с ней остались просто два никому не нужных старика! Ты не обижайся, сынок, но я же понимаю, что у тебя своя семья, дети...
– О чем ты, батя! – возмутился Алексей, – Ты что же, думаешь, мы тебя одного бросим? Мы все равно уже собирались возвращаться, так что будешь жить с нами! Я сейчас немного денег подкопил, обменяем нашу "двушку" на трехкомнатную…
Отец тогда ничего не ответил Алексею, лишь грустно посмотрел на него и с сомнением покачал головой. А полгода спустя, прислал письмо, где написал, что они с Татьяной Петровной решили пожениться и уехать к ее сыну в Германию. Там, мол, для стариков условия лучше, и медицинское обслуживание намного качественнее. Спустя год Захаров, продав все свое "движимое и недвижимое", и обменяв питерскую "двушку" на трехкомнатную квартиру, забрал семью и окончательно простился с Севером...
1998 г., август…– Так что, теперь эта дача мне, вроде как, без надобности! Ты уж извини, Алексеич, остаешься тут совсем один…
– Да мне, поди, и оставаться-то недолго осталось – на девятый десяток скоро перевалит! Заезжала на днях на лисапете Надька с почты, пенсию привезла. Так, она прямо так и сказала: "Тебя, – говорит, – Лексеич, – на том свете давно уже черти с фонарями ищут! Да и старуха твоя, поди, заждалась! А мне гоняй тут, вози, понимаешь, твои копейки!"...
1998 г., ноябрьПосле отъезда отца в Дюссельдорф Захаров сильно обиделся на него, посчитав поспешную женитьбу предательством по отношению к памяти матери, а переезд – и вовсе ничем не оправданной глупостью. Долгое время он не звонил отцу и не отвечал на его письма. И лишь получив из Германии третье или четвертое письмо, решился позвонить. По голосу было слышно, насколько сильно отец сдал, но все равно старался бодриться и даже шутить. И лишь в самом конце разговора несмело спросил:
– Может, найдешь какую-нибудь возможность приехать? Так хочется увидеть напоследок тебя, да и внуков тоже… Я тут немного отложил со своего пособия – так что, смогу добавить, если что...
Сознаться отцу, что даже с его помощью приезд оставался малореальным, что устроенный "реформаторами" дефолт поставил его семью на грань выживания, Захаров не мог, да и не хотел – к чему было добавлять огорчений к его и без того нелегкой жизни? Он ссылался на крайнюю занятость, на сложности с оформлением документов, необходимость решать вопрос дальнейшего обучения детей... Разумеется, при этом он ни в малой степени не кривил душой, хотя прекрасно понимал, что времени для встречи остается все меньше. А оно – это безжалостное и неумолимое время – словно река, текло своим чередом, постепенно затягивая в этот неспешный но неодолимый поток людей с их делами, заботами и судьбами…
