Чингиз Абдуллаев - Взращение грехов
Марлен Ашотович даже вздохнул, словно заранее сожалея о тех жертвах, которые могут быть в этой войне.
— Вам нужна наша помощь? — уточнил он.
— Пока нет, — ответил Дронго, — но вполне вероятно, что она может понадобиться. Хотя не стройте иллюзий. С бандитами я обычно не работаю. Слишком противно.
— Вы смелый человек, если смеете так разговаривать со мной, в моем доме.
— Я всего лишь излагаю вам свою позицию, — возразил Дронго, — если у меня появится хотя бы один шанс, чтобы помочь вашему знакомому, я его использую и без вашей помощи. И без ваших денег. Я обязан помогать людям.
— Патетические слова, — поморщился Саакян, — давайте не будем об этом вспоминать.
— И тем не менее это действительно так. Один из английских королей говорил, что он в ответе за всю красоту этого мира. Может, и я чувствую нечто подобное?
Услышав эти слова, хозяин дома снова улыбнулся. Во второй раз протер стекла своих очков.
— Дело в том, что сам Проталин никогда не был ангелом, — пояснил Марлен Ашотович, — он тоже был встроен в систему тех взаимоотношений, которые определяли наш бизнес и нашу деятельность. Но Тевзадзе совсем другой случай. Он никогда не занимался подобными делами. Купить, достать, продать, приобрести, отнести, договориться, перепродать — вот основные направления его деятельности. Говоря языком старого уголовного мира, он был барыгой, а никак не членом наших организаций. У них с Майдановым был свой бизнес. Достаточно чистый и непротивозаконный. Они могли делать деньги в своем мебельном комбинате. Должен сказать, что некоторые мелкие группировки пытались на них наехать, но Майданов достаточно сильный и независимый человек. Он быстро пресек такие попытки. В городе знали все, что он никому не платит. Принципиально. А Тевзадзе именно поэтому согласился сотрудничать с милицией, чтобы вообще исключить всякую возможность наезда. Можно сказать, своебразное разделение труда. Майданов защищал комбинат от возможных рэкетиров, а Тевзадзе — от милиции. Хотя и те и другие, по большому счету, хотели только одного — получить свою долю в их комбинате. Но когда у человека есть его дело, к тому же чистое и честное, отнять его почти невозможно. Ведь платят обычно люди, которым есть чего бояться. Они не могут обратиться за защитой к милиции и соглашаются на своеобразную защиту наших людей.
— Целый гимн безнравственности, — заметил Дронго, — сколько я слышал таких речей. В их основе всегда жажда наживы и пропаганда вседозволенности.
— Нет. Просто реалии современной жизни, — возразил Саакян, — каждый пытается устроиться как может. И каждый пытается приспособиться. У некоторых получается, у некоторых — не очень. Одни успевают схватить большой куш, другие остаются ни с чем. Вечная борьба за выживание. Раньше дрались за еду, сейчас дерутся за миллионы долларов. Вот, собственно, и вся разница. И никто не может отойти в сторону и сказать: я не хочу драться. Мне это неинтересно. Хотя нет, сказать можно. Но тогда останешься голодным и легко сдохнешь. Очень быстро станешь добычей других хищников, у тебя отнимут твою женщину, вытолкают из твоей пещеры, лишат твоего копья. Так было миллионы лет. Так происходит и сейчас. Можешь уйти в сторону и остаться голодным. Будешь питаться падалью и корнеплодами, считая, что лучше жить спокойно, чем драться за свое место. А можно попытаться рискнуть и получить свою долю мяса с кровью. Выбор есть у каждого человека. Просто деньги стали символом хорошей шкуры, доброй еды, красивой женщины, теплой пещеры, надежного копья и всего остального, что нужно человеку для счастья. Только деньги, и ничего, кроме денег.
— Неправда, — спокойно возразил Дронго, — деньги — талоны на жизнь, но не талоны на счастье. Какими деньгами мог бы вернуть свою жену Вано Тевзадзе? Какими деньгами измеряется любовь к детям? Счастье любимой женщины? Жизнь ваших родителей? Дружба, наконец? Я имею в виду не дружбу тех подонков, которые нас сюда привезли, а настоящую дружбу.
— Схоластический спор. Будешь иметь сто рублей, и будет у тебя сто друзей, — улыбнулся Саакян.
— Это не друзья. Это нахлебники. Вы даже не слышите, что говорите. Количество друзей точно равно количеству рублей. Какие же это друзья? Это купленные нахлебники.
Марлен Ашотович нахмурился, поправил очки.
— Вы так и не захотели ничего понять. А жаль. Я думал, что вы гораздо умнее. Впрочем, как хотите. Все, что нужно, я уже вам сообщил. Вот мои карточки, вдруг вы захотите со мной еще раз пообщаться. Спасибо за ваш визит, господа. Не смею больше вас задерживать, — сказал он своим гостям.
Дронго поднялся первым. За ним поднялся Славин. Саакян сидел в своем кресле, уже не поднимаясь и не протягивая им руки. Он мрачно кивнул на прощание.
— Вас отвезут, — сказал он, не поднимаясь, — и подумайте еще раз о нашем разговоре.
Они вышли из дома. На том месте, где раньше был синий «Рено», стоял серебристый «Мерседес». Гости залезли в салон автомобиля. Незнакомый водитель уселся за руль машины.
— А где наши ребята? — невинным голосом поинтересовался Дронго. — Где Камиль и Хасан?
— Им стало плохо, и обоих увезли обратно в город, — пояснил молодой водитель. — Куда вас отвезти?
— В гостиницу «Звезда», — попросил Вячеслав.
Машина плавно тронулась. Дронго оглянулся на дом. Там стоял высокий мужчина, которого Саакян называл Юрием.
— Хорошо отделались, — шепотом сказал Вячеслав, — вы иногда меня просто пугаете. Так преображаетесь, прямо на глазах. И мне трудно бывает уследить за полетом вашей мысли.
— Не нужно следить, — устало ответил Дронго, — лучше в точности исполняй все, что я тебе скажу.
Они выехали на улицу. Там уже стояли три автомобиля местной милиции. Из первого вылез высокий грузноватый мужчина с большой родинкой на щеке. Некоторые стражи порядка были с автоматами.
— У вас все в порядке? — пророкотал он. — Значит, все нормально. Ложная тревога. Нам так и сказали, что вас привезли сюда. Позвонили из дежурной части. Я Медведев, начальник уголовного розыска. А вы, наверно, помощник адвоката?
— Да, — ответил Дронго, выходя из машины. — Спасибо, что приехали.
— Нам сразу сообщили, — пророкотал Медведев, — и я подумал, что все правильно. Все знали о связях Тевзадзе с хозяином этого дома. Наверно, Тевзадзе использовали в качестве подсадной утки, чтобы свалить на него всю вину. Или подготовить его так, чтобы потом использовать в своих целях.
— Мы пока все проверяем, — строго ответил Вячеслав.
— Все уже и так доказано, — громко рявкнул Медведев, — а ваш Саакян все равно ничего не сможет сделать или доказать. Дело скоро будет передано в суд, и Тевзадзе гарантированно получит пожизненный срок.
— Это решит суд, — напомнил Славин.
— Суд у нас народный, — ответил Медведев, — и поступает не только по закону, но и руководствуясь мнением людей. А я знаю, что говорят люди. И пока мы не посадим на всю оставшуюся жизнь Тевзадзе за решетку, они будут обсуждать все эти возможные версии.
— До свидания. — Славин сел в салон автомобиля, громко хлопнув дверью. Дронго уселся рядом, взглянул на него.
— Ничего у нас не получится, — мрачно подвел итог Вячеслав, — все уже и так ясно.
— Посмотрим, — возразил Дронго, — не будем торопить события. Завтра продолжим наше расследование.
Глава 9
Утром после завтрака они поехали на мебельный комбинат, где работал Вано Тевзадзе. Комбинат был довольно большим, на нем трудилось более тысячи человек, и достаточно рентабельным. Директор комбината владел самым большим пакетом акций своего предприятия. Шамиль Майданов приехал в Новгород еще совсем молодым человеком, тридцать лет назад, и поступил на работу курьером на местный мебельный комбинат. Он учился в институте и довольно быстро делал карьеру. Он был сообразительным и энергичным молодым человеком. Через несколько лет уже стал секретарем комсомольской организации комбината. В восьмидесятые годы после учебы в Москве его отправили в Ригу, где он возглавил небольшое местное производство. Но в конце восьмидесятых он снова вернулся в Новгород, на этот раз навсегда.
И в середине девяностых сумел спасти буквально умирающее предприятие — бывший мебельный комбинат, на котором он начинал свою трудовую деятельность. Во времена всеобщего дефицита, галопирующей инфляции, бандитского беспредела и слабого рубля он сумел найти заказчиков в странах Прибалтики, вышел на украинский и белорусский рынки, сделал комбинат прибыльным. О таких людях обычно говорили, что они «крепкие хозяйственники».
Все знали, что Майданов не терпел у себя разгильдяев и пьяниц. Он их беспощадно выгонял с комбината. А вот бывших осужденных, наоборот, принимал и давал им шанс на вторую жизнь. Если кто-то не оправдывал его доверия, он беспощадно его увольнял. Если оправдывал, делал все, чтобы помочь человеку, выдавал специальные ссуды на покупку жилья еще задолго до того, как был придуман ипотечный кредит.
