Р. Шулиг - Белые линии
Семья Кабелки жила безбедно во время войны и пару лет после ее окончания. Из деревни им поставляли продукты, из прачечной и гладильни текли деньги. Но потом пришел февраль 1948 года, а с ним и конец частного предпринимательства. Кроме того, новые законы республики говорили о том, что земля должна принадлежать тем, кто ее обрабатывает. Ни то, ни другое в расчеты семьи Кабелки не входило. Их первоначальное недовольство новым общественным строем вскоре превратилось в ненависть к тем, кто вводил новые законы в жизнь, — к коммунистам.
Уже весной сорок восьмого года в квартире Кабелки стали собираться люди, которые, как только речь заходила о социализме, начинали сопеть, словно разъяренные индюки. Бывшие предприниматели Ярослав Ледашил, Йозеф Купил и земляк Кабелки Йозеф Птак сначала ходили сюда послушать передачи радиостанции «Свободная Европа». В этом кружке подстрекательские разговоры падали на живительную почву. Не прошло и нескольких месяцев, как они дали свои плоды.
В один прекрасный день в доме номер 80 на Пльзенской улице появился ручной печатный станок, а вскоре и антикоммунистические листовки. Они предназначались для жителей не столицы, а сельской местности. Листовки предостерегали людей от создания сельскохозяйственных кооперативов и вообще от коллективизации деревни. В районах Колина и Кутна-Горы их распространяли Птак и жена Кабелки. По вечерам они ездили на мотоцикле Кабелки по деревням и разбрызгивали там свою ядовитую бумажную слюну. Делали они это неоднократно, пока не поняли, что их старания совершенно бесплодны.
В начале пятьдесят первого года, когда «Свободная Европа» стала постоянно призывать к террористическим актам против каждого, кто разделяет идеи социализма, раздался голос и Анны Кабелковой.
— То, что мы делали до сих пор, — пустое занятие. Коммунисты в деревне укореняются все больше и больше. И хуже всего то, что люди им начинают верить...
— Факт, — поддакнул Кабелковой Йозеф Птак. — Только вряд ли что-нибудь можно изменить.
— Это почему же? Если вы не наложите в штаны, кое-что сделать можно. Нужно загнать их в тупик, нагнать страху на этих сельских хозяев. Они должны бояться вступать в этот их колхоз! А тем, кто агитирует за кооперативы, нужно задать как следует!
— Ты думаешь, Аничка...
— Да, думаю. Парочку нужно было бы прирезать, а остальные уж поостереглись бы пускаться на что-нибудь подобное...
Эти циничные слова были произнесены женщиной. И тогда, в январе пятьдесят первого года, впервые было названо имя жертвы — Анна Квашова. Произнес его Йозеф Птак. И он прекрасно знал, почему сделал это...
В последние годы он лично несколько раз сталкивался с Анной Квашовой. С тех пор как Анна стала председателем местной организации КПЧ в Храстне и начала работать в национальном комитете, она несколько раз принималась за Птака. Называла его спекулянтом и лодырем...
— Может быть, я и спекулянт, — сказал тогда у Кабелки Птак, — но какое до этого дело грязной деревенщине? Я что, с ней торгую? Каждый кормится как умеет, и никакие коммунисты не должны в это дело совать свой нос. Я разве не прав, Аничка?
— Но Квашова, насколько мне известно, лезет не только во все дела в Храстне. Ты знаешь, что она сказала год назад на конференции коммунистов в Кутна-Горе? Крестьяне, мол, спекулируют мясом и мукой, а рабочие голодают. Да-да, прямо так и сказала, и за это ей тогда здорово хлопали, помнишь?
— Я помню только то, что за ее выступление через пару дней мы выбили у нее все стекла. Но она после этого все равно не успокоилась. А теперь мне сестра пишет, что Квашова отказалась подписать ей заявление на продовольственные карточки, потому что, мол, она сама себя обеспечить может, а продукты, вместо того чтобы их сдавать, продает спекулянтам. Это она на меня намекала...
— Дело, ребята, яснее ясного. Теперь надо что-то делать, — прервала выступление Птака Анна Кабелкова. — Нам нужно найти какое-нибудь оружие, а потом уже видно будет, кто возьмет верх — Квашова или кто другой...
С тем тогда и разошлись. И прежде чем снова начали говорить об Анне Квашовой, прошло более полугода. Но это время Кабелка с женой использовали в своих целях — устанавливали контакты с людьми, настроенными одинаково с ними, искали оружие и источали на каждом шагу ненависть по поводу всего нового, что рождалось в республике.
Осенью пятьдесят первого года Мария Новотная познакомила их с Ландовским, представив его как непризнанного героя и парашютиста, как человека, умеющего обращаться с оружием, у которого дома якобы имеется несколько пистолетов.
В декабре Ландовский несколько раз встречался с четой Кабелок и их друзьями. На этих встречах Йозеф Купил, Птак и Кабелка учились обращаться с оружием и разрабатывали план своей первой карательной экспедиции против коммунистов. Первой в их списке стояла Анна Квашова.
На встречах главное слово принадлежало Ландовскому. Не только потому, что он выступал как инструктор по стрельбе. В разговорах он вовсю пускал в ход свою буйную фантазию.
С тщательностью, которая для него никогда не была характерной, он перечитывал все сообщения печати о преступлении агента Малого, возмутившем в конце лета пятьдесят первого года всю республику. Ландовский и не думал отставать от агента Малого. Он только не собирался кончать свою жизнь подобным образом и потому довольно часто говорил о его деле на встречах в доме Кабелки.
— Малый и его люди могут кое в чем быть для нас примером... — много раз повторял Ландовский. — Они много сделали для свободы нашей республики...
Малый и его люди... Они начали убивать людей незадолго до того, как Ландовский познакомился с Кабелкой и его друзьями.
2Была середина апреля 1951 года. Как-то среди ночи в окно дома лесника, что неподалеку от Гералтице, постучал мужчина с рыжеватой бородой и попросил у лесника Копулетого помощи. Лесник открыл дверь. В дом вошли два человека. Одни из них держал в руке пистолет.
— Я капитан Малый, — заявил он испуганному леснику. — А это один из членов моей подпольной группы. Нас послали сюда и сказали, что вы якобы можете нам помочь.
— Я? — удивился Копулетый. — С чего вы это взяли? Кто вас ко мне послал?
— Ну, скажем, Антонин Плихта из Шебковице, или священник Була из Рокитнице, пли Стеглик из Цидлины... Хватит? Короче, те, кто думает о режиме в республике так же, как вы или я. И кто сыт им по горло. Или я не прав?
— Садитесь...
Так это началось. Потом на сцене появилась еще жена Копулетого, которая ни минуты не сомневалась в том, что их неожиданный ночной гость именно тот, за кого он себя выдает: капитан Малый, присланный с Запада для организации антикоммунистических акций. Убедительнее всяких фальшивых документов, предъявленных Малым, был его рассказ. Он поведал о том, как в сорок девятом бежал за границу и попал там на курсы разведчиков, чему его там научили, сколько раз он потом побывал в республике, кого отсюда перевел на ту сторону, как несколько дней назад пробирался через Дунай на территорию Чехословакии.
Малый был умелым рассказчиком, и неудивительно, что скоро на столе появились бутылка сливовицы и четыре рюмки.
— Мне необходимо в районе Тршебича сколотить сильную подпольную организацию, — продолжал он. — Сотни две людей, которые ненавидят коммунистов и вообще все, что пахнет этим их социализмом. Мы дадим этим людям оружие и начнем истреблять красных одного за другим, как хищников. Пока что у меня имеется дюжина надежных людей. Мы собираемся вскоре приступить к делу, причем к такому, от которого коммунисты задумаются, зачем они вообще вступили в партию. Я превращу их в трусливых зайцев, запугаю их так, что они побоятся собирать эти свои комитеты и пленумы... Одному мне этого не сделать, поэтому я пришел к вам за помощью.
— Вы думаете, что я должен...
— Нет, вы будете по-прежнему стрелять только серн и зайцев, с красными рассчитаемся мы сами — мои люди и я. От вас мне нужно только надежное укрытие. И, может быть, ваша подсказка насчет тех лиц, которые исповедуют их политику вместо библии.
— Это, Франтишек, не такая уж сложная проблема, — вмешалась в разговор Божена Копулета. — Если вы немного приведете в порядок тайник, который у нас был во время войны под пчельником, то несколько человек на какое-то время всегда там укрыться смогут. И еда у нас для них тоже найдется.
Копулетый некоторое время безучастно смотрел на жену, потом кивнул и сказал:
— В пчельнике, я думаю, вполне можно. Утром посмотрите, а там видно будет...
Спать они ложились уже тогда, когда во дворе пропели первые петухи. Их пение было своего рода предупреждением для тех, кто решил встать на преступный путь. Но они не захотели этого понять.
Через неделю после той долгой ночной беседы в доме лесника дежурный районного отдела КНБ в Моравске-Будеевице принял сообщение, в котором говорилось:
