Лев Овалов - Букет алых роз
Он полез в стол и достал оттуда завязанную папку.
— Вот, смотрите, — сказал он, развязывая шнурки и доставая из папки какие-то фотографии. — Галина Вороненко у реки. А что сзади? Железнодорожный мост. Галина Вороненко в поле. Бабочек ловит! Цветочки собирает! А сзади — вон, видите, завод. Очень важный завод. Галина Вороненко мчится с горы на лыжах. А вдалеке аэродром. Да, да, вы и не знали даже, что это аэродром, а это аэродром! И все эти снимки сделаны с помощью Галины Вороненко. Железнодорожный мост, оборонный завод, учебный аэродром. Очень ему нужна Галина Вороненко! Такими, как вы, хоть пруд пруди!
Он показал ей снимки.
— Он их отправил с кем надо и куда следует, — объяснил Евдокимов. — Это копии с них.
Евдокимов укоризненно покачал головой.
— “Я Вороненко, я Вороненко”! — передразнил он ее. — А теперь вот, смотрите, чем занимается эта Вороненко…
Галина полезла в сумочку, вытащила носовой платок, решительно обтерла лицо; ее платочек сразу стал похож на тряпку, какой художники вытирают свои кисти.
— Дмитрий Степанович, — сказала она хриплым голосом. — Не надо. Я больше не буду.
— Ну а что вы будете?
— Я пойду работать.
— Врете.
— Честное слово!
— Да вы ничего не умеете делать! Вы пуговицы себе не можете пришить.
— Увидите. Я не хочу, чтобы папа имел из-за меня неприятности.
— Вы даже стирать не умеете.
— Я буду стирать. Вот увидите.
— Вам подавай только перлоны да нейлоны.
— Да я теперь Роберта на выстрел к себе не подпущу. Честное слово, я с ним больше не встречусь!
— Э, нет, так нельзя, — возразил Евдокимов. — Наоборот, встретитесь и поможете мне, нам, своему папе.
— Да мне Эджвуд не нужен совсем! — воскликнула Галина. — Пропади он пропадом!
— И мне не нужен, — сказал Евдокимов. — Но зато очень нужно выяснить, чем он занимается.
— Во всяком случае, когда бывает со мной, занимается не шпионажем.
— Вы дура, Галочка, — мягко возразил Евдокимов.
Он вышел из-за стола и сел с ней рядом.
— Расскажите мне, как вы проводите с ним время, — попросил ее Евдокимов. — Что делаете, где бываете — все.
— Ну, как… — смутилась Галина. — Он катает меня в машине. Ездим за Москву. Иногда берем с собой лыжи. Ходим по лесу. Потом завтракаем.
— Пьем коньяк, — добавил Евдокимов, — фотографируемся…
— Нет, после того как у него были неприятности, он теперь мало снимает, — сказала Галина. — Он теперь увлекается радио…
— То есть как это “увлекается радио”? — заинтересовался Евдокимов. — Слушаете передачи?
— Нет, он любитель-коротковолновик, — объяснила Галина. — У него в машине приемник, и он говорит, что в отдалении от Москвы помех гораздо меньше.
— А куда вы ездите? — спросил Евдокимов.
— Чаще всего вдоль Курской дороги, — сказала Галина. — Там удивительная природа.
— Станция Льговская? — быстро спросил Евдокимов. — Деревня Тучково?
— А вы откуда знаете? — удивилась Галина. — Вы что, следите за мной?
— За кем же мне еще следить? — насмешливо сказал Евдокимов. — Я же в вас влюблен!
— А может быть, вы и в самом деле меня ревнуете? — спросила Галина, впадая вдруг в прежний тон и прищуривая глаза.
— Перестаньте ломаться, я уже сказал! — одернул ее Евдокимов. — Говорите: часто вы туда ездите?
— Ну, это зависит от того, как складываются у Эджвуда дела, — объяснила Галина. — По вторникам обязательно, во вторник у него выходной.
— И в этот вторник он тоже собирался ехать с вами за город? — осведомился Евдокимов.
— Разумеется, — сказала Галина.
— И вы будете ходить на лыжах? — спросил Евдокимов.
— Если я захочу, — сказала Галина и повторила: — Если захочу.
— Так вы захотите. Понятно?
— Нет. Почему это я захочу?
— Потому что так нужно, — наставительно пояснил Евдокимов. — Вы поедете с ним за город, пойдете на лыжах, уйдете как можно дальше от машины…
Он испытующе посмотрел на Галину.
— Вам действительно отец дороже этого Эджвуда? — серьезно спросил он.
— Ну как вы можете об этом спрашивать! — воскликнула Галина. — Отец — и какой-то…
Она не нашла подходящего слова.
— Так вот, — сказал Евдокимов. — Уйдите подальше от машины и любыми средствами задержите Эджвуда около себя.
Галина с интересом посмотрела на Евдокимова.
— Это очень важно? — спросила она, обретая прежнюю самоуверенность.
— Да, — сказал он. — Очень. Захватите с собой часы. От пяти до шести вы и Эджвуд должны находиться далеко от машины. Обманите его, сделайте вид, что повредили себе ногу, но сумейте задержать. Это будет для вас проверкой, мы увидим, действительно ли вы дочь своего отца.
— Для этого мне не понадобится ломать себе ноги, — самоуверенно сказала Галина. — Увидите!
— Увидим, — сказал Евдокимов. — Помните, во вторник от пяти до шести, и смотрите, не вызовите в своем друге каких-либо подозрений, иначе нам обоим с вами несдобровать.
15. Загородная прогулка
Эджвуд свернул на проселочную дорогу на семьдесят третьем километре.
Он выехал из Москвы вдвоем с Галиной в полдень. Эджвуд сам вел машину, Галина сидела рядом. Оба были в лыжных костюмах. Погребец с провизией лежал на заднем сиденье. Лыжи были укреплены сверху, там было устроено для этого особое приспособление.
В лесу было тихо. Зима стояла мягкая, с частыми оттепелями. Снег на ветвях таял, к вечеру начинал дуть северный ветерок, подмораживало, ветви покрывались ледяной коркой. Деревья казались хрупкими, сказочными. Ели, не часто попадавшиеся между берез, походили на каких-то мохнатых чудовищ. Воздух был свежий и резкий.
Километрах в четырех от шоссе, там, где проселок разветвлялся и один из его рукавов углублялся в самую чащу, Эджвуд остановился.
— Здесь, — сказал он. — Мне здесь нравится, а вам?
— Все равно, — сказала Галина. — В лесу везде хорошо.
— Будем немножко завтракать? — спросил Эджвуд.
— Я не проголодалась, — сказала Галина.
— Нет, будем немножко есть, — сказал Эджвуд.
Он достал из погребца несколько сандвичей, приготовленных одним из трех его лакеев, и налил коньяку в две серебряные стопки.
— Прошу! — пригласил он Галину картинным жестом. — Маленький аперитив перед прогулкой.
Он выпил, и Галина тоже выпила, хотя она не любила коньяк. Эджвуд принялся смачно жевать свои бутерброды, почти все бутерброды съел он один. Потом взял Галину за руку.
— Поцелуйте меня, — сказал он. — Это будет самый восхитительный десерт!
— Я не хочу, — сказала Галина и позволила себя поцеловать.
Роберт стал ей противен, но она не могла сорвать прогулку. Раньше она почему-то не замечала его пошлости.
— Зимний романс! “And whispering: “I will never ne’er consent”, — consented” [1] , — воскликнул он на своем родном языке, удовлетворенно смеясь. — Вы поступаете совсем так, как писал Байрон!
Он швырнул в снег остатки пищи, убрал стопки и принялся отвязывать лыжи.
— Отлично, — сказал он самому себе.
— Что “отлично”? — спросила Галина.
— Все, — сказал Эджвуд и протянул Галине лыжи. — Надевайте, дорогая, будем делать небольшую тренировку.
Он встал перед Галиной на колени и подтянул ремни на ее лыжах.
— Сегодня вы меня не догоните! — воскликнула Галина. Она любила подразнить.
— Я даю вам десять минут форы! — серьезно крикнул он ей вслед и посмотрел на часы.
Он честно выждал десять минут и побежал по лыжне, проложенной Галиной.
Галина мчалась сломя голову. Вниз с холма, вверх, опять вниз… Легкий резковатый ветерок дул ей в лицо, румянил щеки, играл прядкой волос, выбившейся из-под синей вязаной шапочки. Ей хотелось, чтобы этот развязный и самодовольный тип не в силах был ее догнать… Она палками отталкивалась от наста и неслась.
Где-то позади, очень далеко, кто-то кричал… Это, конечно, кричал Эджвуд, но она не обернулась, не откликнулась, все бежала, бежала, благо полю не видно было конца. Но он все-таки нагонял ее.
— Галина! — услышала она его крик.
Он был еще далеко, но приближался.
— Остановитесь! — кричал он. — Мы не можем уходить так далеко!
Она не остановилась. Пусть догонит!
— Остановитесь!
В его голосе звучало раздражение, Эджвуд начинал злиться.
Поле шло под уклон, бежать по насту было легко, привольно. Галина подняла палки и старалась только не упасть.
Она опять ушла от Роберта… Сейчас он закатит ей скандал! Он ужасно противный, когда злится!..
Галина скатилась с пригорка и остановилась. Посмотрела на часы. Четверть пятого… При всем старании раньше чем через час обратно до машины они не доберутся. Но она постарается задержать своего спутника по крайней мере еще на час.
Она не простит ему эти снимочки! Мосты, аэродромы, заводы, а Галина — только для декорации!
Евдокимов еще благородный человек, что не показал эти фотографии отцу. Отец ее очень любит и балует, но эти снимочки он ей, пожалуй, не простил бы. Такой важный, спокойный, в хорошо отутюженном костюме, в роговых очках, с тщательно повязанным галстуком, он, вероятно, сразу перестал бы быть похожим на самого себя, вернее, стал бы похож на того Вороненко, каким он выглядит на любительской фотографии, снятой в девятнадцатом году. На этом снимке он худой, злой, неумолимый! Галина не хотела бы видеть его таким. Она думает, что если бы Евдокимов показал отцу эти снимочки, он бы ее побил. Взял бы старую нагайку, которая валяется среди всяких его реликвий, и драл бы ее, драл как сидорову козу…
