Тени исчезают на рассвете - Квин Лев Израилевич

Но началась война с фашистской Германией, и Сергею Павловичу пришлось волей-неволей оставить на время мысль о побеге… Его взяли в армию, но ему удалось устроиться писарем в тыловом госпитале. Здесь он провел всю войну.

После демобилизации Сергей Павлович вернулся в Южносибирск. Хозяева снова дали о себе знать. Теперь они были еще более требовательными, но и Сергей Павлович не оставил мысль об Англии. Он настаивал на своем, упорно напоминал об этом очередному резиденту. И вот, наконец, осталось выполнить одно только задание…

Тридцать тысяч фунтов — цена жизни Сергея Павловича. Не продешевил ли он?..

Тяжело вздохнув, Сергей Павлович отошел от зеркала. Теперь уж ничего не поделаешь: сколько есть — столько есть. Главное — выполнить это последнее задание и выбраться отсюда с целой шкурой.

Дело подвигается как будто успешно. Теперь главное — это "Анна". Осталось подобраться к ней с помощью Мокшина.

Мокшин… Сергей Павлович усмехнулся. Спит, наверное, с раскрытым ртом, рядом со своей тощей, как палка, женой, сопит, причмокивает во сне и ничегошеньки не подозревает, что ему, бедолаге, придется пережить завтра днем.

Завтра? Нет, уже сегодня. На улице светает. Сейчас, вероятно, часа четыре, не меньше…

До самого утра в комнате Сергея Павловича скрипели половицы.

ОШИБКА!

Иван Васильевич Мокшин приходил на работу ровно в четверть десятого. Этим он, с одной стороны, как бы подчеркивал свое положение начальника, которому дозволено больше, чем рядовым служащим — для них работа в тресте столовых и ресторанов, как и во всех учреждениях Южносибирска, начиналась в девять часов. С другой стороны, никто не мог упрекнуть Ивана Васильевича в неаккуратности: в четверть десятого, ни минутой раньше или позже, он уже сидел в своем кабинете.

И в это утро Иван Васильевич не изменил своему обыкновению. Выйдя из машины, он медленно поднялся по ступенькам, прошел мимо швейцара, ответив легким кивком головы на его низкий поклон. В секретариате кинул на ходу: "Почту!" — и прошел в свой кабинет.

Тотчас же вслед за ним в кабинет явился Сергей Павлович с папкой "Для доклада" в руке. Положив папку на стол директора, он отошел на два шага и остался стоять в почтительной позе.

Иван Васильевич открыл папку. В ней лежали три газеты и журнал.

— Писем сегодня нет?

— Нету, — виноватым тоном сказал Сергей Павлович.

— Газеты можешь забрать. А "Огонек" я посмотрю.

Но Сергей Павлович не уходил.

— Что еще тебе, Семенов? — спросил Иван Васильевич, открывая первую страницу журнала.

— Вы меня извините за беспокойство, Иван Васильевич, но я хотел вам вопросик один задать. — Сергей Павлович сцепил пальцы и преданно посмотрел на директора. — Касательно прошлого Подгорска. Вы ведь тамошний уроженец, если я не ошибаюсь.

Иван Васильевич посмотрел на него, недовольно фыркнул и снова уставился в журнал.

— Ты ведь сам Подгорск лучше меня знаешь. Я как мальчишкой уехал, так больше там и не был.

— Может, все-таки скажете, Иван Васильевич? Мне ведь так, мелочь… Запамятовал я, никак не вспомню.

— Ну ладно, давай, что там у тебя, — буркнул Иван Васильевич, не отрывая глаз от "Огонька".

— Не припомните ли, Иван Васильевич, тот двухэтажный каменный дом, что напротив собора, до революции кому принадлежал?

Мокшин быстро поднял голову. В глазах его мелькнуло беспокойство.

— А зачем тебе понадобилось?

— Да просто так. Разговорился я вчера с Монаховым — это мой сосед, дотошный такой старичок. Зашла речь о Подгорске. Ну, тут он сказал, что дом тот против собора принадлежал моему хозяину — купцу Саватееву, значит. А я помню, вроде не было у Саватеева домов в центре города. По-моему, это дом фабриканта Петрова, того, что за рекою текстильную фабрику имел. Не припомните?

— Ерунду какую-то спрашиваешь, — поморщился директор. — Конечно, не помню. Сказано тебе, мальчишкой я оттуда уехал… Ладно, хватит, Семенов! Иди себе, не мешай!

Но Семенов не трогался с места.

— Потом журнальчик посмотрите, Иван Васильевич, — сказал он своим обычным тихим голосом, но в глазах его Мокшин прочитал нечто такое, что заставило его вздрогнуть.

— Нехорошо забывать отчий дом, Иван Васильевич, ой, как нехорошо! — укоризненно покачал головой Сергей Павлович. — И не таким вы уж маленьким были, когда уехали из Подгорска. В семнадцатом году вам было — дай бог памяти! — четырнадцать лет. Чуть не жених!

— Вы… вы…

Иван Васильевич схватился за ворот ярко расшитой украинской рубахи.

— И фамилию сменили — ай-яй-яй! — продолжал Семенов. — Чем же она вам так не понравилась? Петров — самая что ни на есть русская фамилия. И на что сменили: Мокшин! Или, может быть, эта самая Мокшина не соглашалась менять свою фамилию на Петрову?

— Ложь! Фамилия моей жены Кушина, а не Мокшина. Ты что городишь?

Иван Васильевич вскочил и стукнул кулаком по столу. Вероятно, он хотел, чтобы удар прозвучал решительно и грозно. Но голос его сорвался, как у молодого петуха, а звук удара и вовсе не был слышен — его заглушило дорогое толстое сукно, разостланное на письменном столе. Лишь жалобно звякнул стакан, ударившись о графин.

— Удивляюсь вам, Иван Васильевич. Это я горожу? — укоризненно покачал головой Сергей Павлович. — Кушина — фамилия вашей второй жены. А первая — помните, вы женились на ней в Зареченске? — первая-то была Мокшиной. Кстати, куда она тогда исчезла? Так и не выяснилось до сих пор?

— Я ничего об этом не знаю, — прохрипел Иван Васильевич, рухнув в кресло. — И вообще вы не имеете права, не имеете права…

— Господь с вами! Да какое тут еще право? Что я, милиционер какой-нибудь! Или вы, чего доброго, меня за следователя приняли — хе-хе!

— Что… что вам… надо от меня? — Иван Васильевич дышал тяжело, с хрипом, как загнанная лошадь.

Сергей Павлович замахал руками.

— И не совестно вам, Иван Васильевич?.. То милиционером посчитали, то теперь за разбойника с большой дороги… Да ничего мне от вас не надо. Живите, директорствуйте на здоровье! Или, вы думаете, мне какая выгода будет, если вас с работы снимут, из партии исключат, или еще, не дай бог, в тюрьму упрячут? Ну, было у вас там разное, ну, скрыли свое прошлое, так ведь, наверное, причины на то были. А у кого из нас нет греха за душой? Я ведь просто так сказал, без умысла. Простите, Христа ради, коли обидел…

Сергей Павлович пошел к двери. Но, взявшись за ручку, он остановился и, словно вспомнив что-то, повернулся к директору. На лице его было написано смущение.

— Не знаю, как и сказать… — замялся он.

— Давай, что уж там…

Иван Васильевич начал овладевать собой. Что Семенову надо — денег, другую должность?

— Супруга ваша на текстильном комбинате работает, в отделе кадров, кажется. Не окажете ли вы мне такую любезность: попросите ее, чтобы в одно личное дельце заглянула… Понимаете, — опять замялся Сергей Павлович, — жениться я надумал на старости лет.

— А-а… — делано заулыбался Иван Васильевич. — Хорошо, хорошо… На свадьбу, надеюсь, позовете?

— А то как же! Почетным гостем будете… Так вот, говорю, познакомился я тут с одной — Надеждой Остапенко звать ее. На комбинате трудится. Но уж хочется наверняка, чтобы не прогадать — долго ли в человеке ошибиться? Пусть уж ваша супруга возьмет на себя такой труд, перепишет все данные Надюши моей из личного листка. Ну там, где родилась, как родилась — хе-хе! Все места работ пусть перепишет… Надо же мне знать.

— Послушайте, ведь это запрещенное дело!

Иван Васильевич поднялся с кресла и. опершись руками о стол, застыл, как каменное изваяние. Лицо его сделалось серым, словно покрылось пылью.

— Формальность! Какой тут секрет? Словом, завтра к утру мне нужны эти данные. Надежда Остапенко — не забыли?..

Почтительно поклонившись, Сергей Павлович вышел из комнаты, оставив своего начальника в полном смятении.