Брайан Аберкромби - Хофманн
— Я рад тебя снова видеть, рад, что я снова в Базеле!
Винсент говорил по-французски, хотя и с большим акцентом. Языки давались ему легко. Его неплохие знания французского, испанского и русского языков и приличное знание немецкого всегда были кстати в его служебных командировках.
Роберт уверенно вел машину. Когда показался Средний мост через Рейн, Винсент устроился поудобнее на сиденье — насколько это возможно в такой колымаге. Он любил этот въезд в сердце города, когда хорошо видна панорама старого города с романо-готическим кафедральным собором. На улице Петерсграбен Роберт остановился. Винсент считал, что парковаться здесь нельзя, но Роберт успокоил его: все в порядке, он всегда здесь паркуется. Он снова подхватил чемодан Винсента, и они прошли пешком до улочки Имбергессляйн, где в старом, прекрасно отреставрированном доме напротив букинистического магазина жил Роберт. Его квартира находилась на третьем этаже и состояла из четырех довольно просторных комнат, большой ванной и маленькой кухни.
Винсент повесил в прихожей пальто и поставил сумку. У Роберта, как всегда, было уютно. Квартиру наполняли памятные вещицы и сувениры, привозимые Робертом из своих путешествий. «Почти как в музее», — подумал Винсент.
— Ты уже обедал? — донеслось из кухни.
— Да, да, спасибо.
Это была неправда, но Винсенту не хотелось сейчас есть. Он знал, куда зайдет, чтобы перекусить.
— Ты нигде не останавливался по дороге?
— Я переночевал в Кельне, у одной дальней родственницы, она давно хотела повидаться.
— Твой французский по-прежнему безупречен, прими мои комплименты.
— Спасибо. — Винсент улыбнулся. Он сел на маленький диванчик в гостиной, предварительно переложив на пол пачку газет.
— Я, как прежде, в нашем иностранном отделе отвечаю за работу по определению материального ущерба в Испании, Бельгии и Франции. Так что волей-неволей, а приходится поддерживать язык на уровне.
— Все еще занимаешься страхованием?
— Да, да, у меня ничего не изменилось. Моя должность позволяет мне наслаждаться свободой.
Винсент вздохнул. Несмотря на льготы, авторитет, которым он пользовался, большой стаж, эта работа постепенно начала ему надоедать. Но он, опять же, не знал, куда податься. Во всех страховых компаниях работа одинаковая. А предложение Патрика перейти в университет и вести языковые семинары он до сих пор не принимал всерьез. Поэтому все оставалось по-прежнему.
Роберт вышел из кухни с бутылкой шампанского и двумя бокалами, налил, протянул один бокал Винсенту и чокнулся с ним.
— За прекрасные три недели!
— Твое здоровье!
Легкое прохладное шампанское приятно освежало. Винсент залпом осушил бокал. На голодный желудок оно подействовало бодряще. Улыбаясь, он раскинулся на спинке дивана.
— Мне страшно хотелось посмотреть твою квартиру. И должен тебе сказать, она такая же уютная, как и предыдущая.
— При этом ты еще не всю квартиру осмотрел.
Роберт засмеялся. Он был на два года старше Пьера и на столько же моложе Жанетт — средний ребенок в семье. И, как все средние дети, был веселого нрава и с легкостью относился к жизни, чему немало завидовали его брат и сестра. Он был выше Пьера, такие же темные волнистые пряди волос, но лицо посветлее. И огромные, как у Жанетт, глаза и такой же чарующий, как у нее, смех.
— Что ты собираешься делать — у тебя есть какие-нибудь планы? Может быть, ты хочешь сначала немного отдохнуть?
— А что, если мы сходим к «Черту» выпить по чашечке кофе? А так — никаких планов. Как дела у Пьера и Жанетт?
Роберт посмотрел на него и улыбнулся.
— О’кей! Пойдем пить кофе. У обоих все в порядке. Вечером мы все вместе можем куда-нибудь сходить поужинать. Хочешь, я прямо сейчас позвоню?
— Валяй!
Винсент кивнул и, пока Роберт звонил, оглядел комнату. Маленький столик справа, на котором стояла лампа со стеклянной колбой, Роберт привез из Испании, из Толедо. Это был образец отличной инкрустации, в рисунке ее причудливо переплелись черты мавританского, еврейского и испано-христианского стилей. Напротив, у стены, книжный шкаф: романы, книги о музыке, кино, театре. В левом углу комнаты небольшой обеденный стол. За ним, на стене, рядом с таиландским бумажным зонтом, висел и огромный рекламный плакат великолепного фильма Арианы Мнушкиной «Мольер». Винсент видел этот фильм, и даже два раза — так он ему понравился. Два больших кресла и множество цветов в вазонах придавали комнате атмосферу уюта. Позвонив, Роберт вернулся в комнату.
— Все в порядке, о’кей! Мы встречаемся в восемь у Жанетт. Она для нас что-нибудь приготовит.
— Но я думал, мы поедим где-нибудь в ресторане. Зачем ей себя утруждать? Я полагаю…
— Это было ее предложение. Она хочет в честь твоего приезда приготовить ужин. Ну что, пошли?
Смутившись, Винсент взял пальто и последовал за Робертом. Они спустились вниз по Имбергассе, повернули налево в Шнайдергассе и за рестораном «Хазенбург» еще раз налево, к площади Андреасплатц. По дороге Роберт спросил, как поживает семья Винсента, его жена, брат. О Патриции Винсент выразился в шутливом тоне: у них проблема — брак превратился в привычку, и они ищут выход из этого положения. Говорить об Эдварде было тяжелее. Он хотел было рассказать о смерти Марджи, но они были уже у цели. Суматошная городская жизнь обходила стороной эту маленькую средневековую площадь, оазис покоя. В центре площади журчал фонтан, на вершине его восседала обезьяна в куртке и шляпе. Площадь окружали жилые дома, и только справа, в доме №15, приютилось кафе «Цум Тойфель» — «К черту», любимое место встреч художников. Винсент предвкушал встречу с владельцем кафе, такие встречи с ним всегда ему были в радость. Он познакомился с Домиником Томми, содержавшим это кафе для людей искусства вместе со своей женой Моникой, лет десять назад, и когда Доминик со своим другом Альбертом ле Вис совершали турне со своим знаменитым «Кривым театром». Винсент помнил хвалебные отзывы в швейцарской, французской и немецкой прессе. Потом этот удачный, успешный союз, подаривший такие великолепные скетчи — Винсент их видел, — распался, и каждый пошел своим путем.
Вскоре после того, как они познакомились в Берне, Доминик рассказал о своей постоянно пополняющейся коллекции на тему черта и всякой чертовщины и о планах открыть театральное кафе — своего рода кабаре с постоянно меняющимся составом исполнителей со всего мира. Стены небольшого зала кафе были увешаны картинами, гравюрами, рисунками, коллажами, изображавшими черта и его похождения. Иногда Доминик поверх этой постоянной экспозиции вывешивал щиты, изображавшие нечто другое: например, щиты, на которых рассказывалось о борьбе Гражданской инициативы за сохранение средневекового облика и атмосферы площади Андреасо — в ней Моника и Доминик принимали самое деятельное участие. Борьба эта, кстати, и сейчас еще не завершилась.
Перед кафе стояли деревянные лавки и столы. Солнцезащитные зонты щедро давали тень. Было еще достаточно тепло, стояла сказочная осенняя погода.
Роберт сразу уселся на свободное место, вальяжно устроившись на лавке и вытянув ноги под столом. Винсент пристроил свое пальто на лавке напротив и спросил:
— Кофе со сливками?
Роберт кивнул. Винсент вошел в кафе. Здесь было самообслуживание. Стойка сразу же у входа. Если внимательно изучить ее витрину, нельзя было не оценить великолепные произведения кухонного искусства Моники — пирожные, фруктовые и овощные салаты в больших салатницах. На дощечке справа, на стене, перечень подаваемых в «Черте» сортов чая, так как лицензии на продажу алкоголя у Доминика не было. Он считал, что так лучше, несмотря на меньшую прибыль. Его большую широкую фигуру со слегка вьющимися густыми седыми волосами на крупной голове Винсент узнал сразу, хотя Доминик стоял к нему спиной и колдовал с двумя чайниками.
— Доминик, салют!
С ним Винсент тоже говорил по-французски, он ему давался легче, чем жесткий немецкий. Великан непринужденно обернулся. Он узнал Винсента, его спокойное серьезное лицо расплылось в веселой, почти плутовской улыбке.
— Ба! С ума сойти! Винсент! Целую вечность тебя сюда не заносило. Хорошо выглядишь. Ты надолго?
— На три недели — но буду шататься по окрестностям.
— Тогда у нас еще много времени. А ну-ка, отведай вот это «мраморное» пирожное — не пожалеешь!
— О, очень хорошо! Я возьму два кусочка, потом один салат и две большие чашки кофе со сливками.
— Получай пока пирожное и салат. Мне надо быстро отнести Монике чайники. Потом увидимся. И вот твой кофе.
Он налил две чашки кофе со сливками, поставил их на стойку и вышел из кафе. Винсент неспешно отнес на столик на улицу сначала пирожное и салат, затем чашки с кофе. Встреча с Домиником привела его в умиротворенное состояние и даже отодвинула на задний план мысли о Жанетт, вызывавшие у него страх и волнение, он вдруг почувствовал голод и с наслаждением съел овощной салат и кусок пирожного. Все становилось на свои места. С неменьшим наслаждением он допил кофе и прикрыл глаза, слушая, как Роберт рассказывает о своих приключениях во время последней поездки в Грецию.
