Франсин Мэтьюз - Клуб «Алиби»
Ее проницательность — этой пятидесятилетней женщины с чувственностью работницы борделя, кипящей под строгим костюмом — насторожила его. Шуп не хотел сосредоточивать свое внимание на Моррисе. Или примешивать его к исчезновению документов. Или к смерти Стилвелла. Он не даст мадам Ренар повода распускать слухи среди сотрудников.
Он сидел на своем стуле, соединив кончики пальцев и наклонив седую голову — идеальный образ стареющего юриста — и думал о роли в этом деле Мемфис Джонс. О том потоке слов, который она вылила на него прошлой ночью, и о галерее образов, которую они разбудили: Моррис на коленях в строгом костюме от Сэйвил Роу, и пенис танцора кабаре в его руках. Тот же самый танцор, повешенный в комнате Филиппа Стилвелла. Шуп пожевал губами, словно пробуя на вкус вино. Главное, по его мнению, было не в том, чтобы понять, а в том, чтобы локализовать проблему. И свести до минимума ущерб для фирмы.
— Мне просто интересно, Джейн, знаете ли вы, какие документы исчезли.
Она продолжала сидеть прямо на стуле, ее ухоженные пальцы сжимали блокнот.
— Все документы мистера Стилвелла… И… папки «Ай Джи Фарбениндастри».
— «Ай Джи Фарбен», — повторил он. — Немецкая фирма.
— Да.
Шуп почувствовал внезапный приступ тошноты. Чтобы подавить его, он достал нож для писем и принялся задумчиво вертеть его в руках, словно мог прочесть будущее по его полированной поверхности. «Салливан и Кромвелл», особенно Роже Ламон, были юрисконсультами международного картеля химических мануфактур, одной из которых была «Ай Джи Фарбениндастри». В картель также входили американская фирма, «Элайд Дай энд Кемикал Индастриз»; бельгийский концерн «Сольвей и К°»; а также британская химическая компания. Четыре корпорации имели большие запасы на складах друг друга, а руководящие чины были настолько перемешаны, что их едва можно было различить; но все эти отношения рухнули восемь месяцев назад под топором войны. «Ай Джи Фарбен» перестала быть клиентом «С. и К.». Украденные папки теперь представляли интерес только для историков. Но только ли для них?
— За неделю до отъезда месье Ламона документы были в работе, — добавила мадам Ренар.
Несмотря на эмбарго фирмы на немецкий бизнес. Шуп перевел взгляд с ножа для бумаг на лицо женщины.
— Почему?
Она пожала плечами.
— Я узнала бы об этом последней. Месье Ламон никогда не прибегал к услугам секретаря. Он печатал все сам, vous voyez[33].
Он вспомнил эту привычку Ламона, шутки, которые был вынужден терпеть этот нью-йоркский житель, сравнения с машинистками и военными корреспондентами, печатающими новости с фронта — предположение о том, что на самом деле это его мемуары, или «Великий американский роман», который он сочиняет за закрытой дверью своего кабинета. Он всегда относился ко всему со свойственной ему мудростью, не позволяя Джейн Ренар делать за него его работу.
«Это Джейн, — подумал Шуп, — это она распустила слухи о том, что Ламон презирает женщин».
Шуп был юристом по ценным бумагам. Он разбирался в финансах, а не в химикатах. Он никогда не работал с Ламоном, Моррисом или их клиентами. Но как управляющий партнер парижского филиала он должен был быть в курсе всех дел, которые проходили через его контору. Что производила «Ай Джи Фарбен»? Красители, конечно. Нитраты. Это был новый способ извлекать никель из золота — Ламон работал над этим патентом несколько лет назад. И Моррис тоже.
Нелегально. Аморально. Потопит нас всех…
Тот надоедливый тип в офисе Буллита — Херст. Он задавал сложные вопросы. У него назойливые манеры и он не отступит — Шуп знал такой тип людей. Всегда попадались клиенты, которые не шли на компромисс, которые не понимали, что жизнь всегда возвращает то, что было потеряно, что фирмы и войны существуют, несмотря на интересы отдельных людей и их смерти…
— Как насчет телеграммы, месье Шуп? — спросила мадам Ренар. — Той, которую вы собирались мне продиктовать в Нью-Йорк?
Он уставился на нее, как будто видел ее в первый раз. «Фирмы и войны, — подумал он, — они должны существовать».
— Мистеру Джону Фостеру Даллсу, — начал он. — Ходят слухи, что вчера немецкая армия перешла реку Мез. Точка. Прошу разрешения закрыть филиал и как можно скорее эвакуировать персонал фирмы из Парижа. Точка…
Консьержка Филиппа Стилвелла была горбатой седоволосой женщиной по имени Леони Блум. Она пристально и подозрительно посмотрела на Джо Херста, когда тот постучал в маленькую дверь, выходившую во двор красивого старого здания, где жил Филипп Стилвелл, и спросила его, не немец ли он.
— Американец, — ответил он на своем дипломатическом французском, — из посольства.
— Он — шишка из Вашингтона, ты, старая мышь, — ворчал Пети за спиной Херста. — Немец, скажешь тоже!
Он часто сталкивался с такими невежественными людьми, как мадам Блум, и полагал, что «босс» взял его с собой именно для этой цели.
Она повернулась к стакану, в котором хранились ее искусственные зубы, решительно вставила их себе в рот и ответила на вульгарном французском, которым разговаривал Пети:
— Я подала документы на визу два месяца назад. Хочу навестить свою племянницу в Америке. И с тех пор я ничего не получила. Ничего! Думаю, вы пришли, чтобы вручить мне все лично?
— Вы подавали на визу?
— Конечно! Два месяца назад! А вы об этом ничего не знаете? Никто ничего не знает, когда дело касается старой еврейки, и приближаются нацисты. Но у меня есть племянница! И она живет в Нью-Джерси! Вы не можете запретить мне навестить ее!
— Не буду даже пытаться. Я не из консульского отдела, — объяснил Херст. Он достал свою визитку и протянул ей. — Я пришел поговорить о вашем квартиранте. Филиппе Стилвелле.
— Бедный мальчик, — сказала она коротко. — Вы пришли куда надо. У меня есть кофе. Коньяк.
Он попросил Пети остаться у машины, а затем последовал за Леони Блум в темное и тесное помещение, которое она называла домом.
— Бедный Филипп, — повторила она, доставая чашки и бокалы. — Всегда был таким хорошим мальчиком. Всегда таким уважительным. И так закончить…
Она остановилась на секунду и внимательно посмотрела на него, зажав в руке бутылку коньяка.
— Вы знаете, как он умер?
— Я знаю, каким его нашли.
— Ужасно, — она покачала головой. — Я видела. Когда тот адвокат позвал меня — месье Шуп. Он трясся, как лист на ветру. Бледный, как гусиное перо. И неудивительно! Я до сих пор не могу в это поверить.
— Вы не знали, что мистер Стилвелл был…
— Pede[34]? Нет. Он любил ту девушку, красивую, которая показывает одежду. А потом такое зрелище и в моем доме! Это неправда. Я не верю в то, что случилось с бедным Филиппом.
— Я тоже, мадам Блум. Поэтому я здесь.
Она налила Херсту немного коньяка и предложила ему черный, как нефть, кофе. Из вежливости он попробовал и то, и другое. И был приятно удивлен качеством напитков.
— Они опечатали ее, — сказала она, — квартиру Филиппа. Только я могу провести вас туда.
Если это был намек на взятку, то Херст его проигнорировал.
— Полиция возвращалась?
— Нет, — под ее взглядом Херст сделал еще глоток коньяку. — Вы говорили, что не из консульского отдела, но, может быть, вы там кого-нибудь знаете?
— Конечно, — ответил он.
— И без сомнения, вы точно знаете, где сейчас немцы, и когда отходят последние поезда в Шербурский порт?
Херст засмеялся.
— Я знаю о продвижении немцев не больше вашего, мадам Блум. Но я могу представить, что вы уже выучили расписание.
— Мой брат живет в Мюнхене, месье. Ему семьдесят восемь лет. Я уже два года ничего о нем не слышала. Говорят, что он в трудовом лагере. В трудовом лагере! Что он может там делать, я вас спрашиваю, в семьдесят восемь лет? Копать канавы? — она вдруг схватила его за рукав. — Я должна уехать из Франции. Никто мне не поможет, месье. Но я должна уехать из Франции, вы меня понимаете? Моя племянница…
— Где живет ваша племянница, мадам?
— Это место называется Байонн, — она произнесла название на французский манер; оно было похоже на французское, подумал Херст.
Он достал из кармана записную книжку и открыл ее на чистой странице.
— Напишите ее имя и адрес. Я попробую узнать насчет визы для вас.
Мадам Блум пристально посмотрела на него. Херст понял, что она ему не доверяет. Возможно, ей слишком много раз обещали помочь и забывали об этом в ту же секунду. Он подумал, что если Филипп Стилвелл ей что-то обещал, он уже не может это исполнить.
— Напишите, — сказал он, — даю вам свое слово.
Она налила себе еще и залпом выпила.
Через десять минут он стоял в светлой комнате с высоким потолком, которую так любил Стилвелл, невольно думая о том, как смотрелась Салли на фоне этих стен.
