Иван Дорба - Белые тени
Алексей улегся поудобней, приготовил «лимонки» и стал ждать. Вскоре состав загремел по мосту, замелькали пролеты.
И тут два и еще два взрыва потрясли воздух. Состав проехал метров двести и остановился. Свесившись над дверью, Алексей осветил электрическим фонарем внутренность вагона: на полу лежало несколько неподвижных тел.
— Охрана состава мертва. Давайте, товарищ Никита, сходить.
Они слезли и подошли к двери. Семь окровавленных трупов в разных позах лежали на полу. Восьмой сидел, прислонившись к стенке теплушки, склонив голову набок. Это был молодой парень, вероятно, лет семнадцати. Устремленные куда-то в пространство глаза, еще не потерявшие блеска, выражали недоумение. Белое, без кровинки лицо было красиво.
— Это Викута! — сказал кочегар. — Главный подручный вот этого, — и он указал на лежавшего навзничь большого человека. — А это обер-палач и мучитель.
В памяти Алексея запечатлелись его пышные черные, запорожские усы и огромная кисть руки с почти черными, скрюченными, похожими на когти дракона, пальцами.
Через десять минут у вагонов поезда осталось около пятидесяти человек. Остальные арестованные — их было не меньше двухсот — разбежались.
— Товарищи! — собрав их вокруг себя, сказал Хованский. — Ревком приказывает вам соединиться с повстанческим отрядом товарища Стратиенка. Под Знаменкой идут бои с григорьевскими бандами. Вы ударите по ним с тыла. Провиант и оружие найдете в этом вагоне. За победу революции!
Еще две-три минуты, и состав отбыл в сторону Знаменки.
Уезжая в вагоне, из которого только что были выпущены арестованные, приговоренные к смерти люди, Хованский не мог не думать, что в числе их была и госпожа Чегодова — мать Олега Чегодова. Второго мужа помещицы, арестованного петлюровцами, спасли от смерти красноармейцы, а сейчас и Чегодову освободила из вагона группа Алексея Хованского.
* * *...23 мая части Красной Армии, поддерживаемые повстанцами, освободили Елисаветград. Однако ненадолго. Город заняли деникинцы. Рьяно заработала белогвардейская разведка. Вскоре прибыл генерал Слащев, и его приезд ознаменовался, как всегда, казнями. Для устрашения рабочих генерал велел повесить на кавалерийском плацу двенадцать коммунистов. В их числе начальника партизанского отряда Стратиенко.
Будучи в глубоком подполье, Алексей случайно столкнулся в фойе кинематографа с Олегом Чегодовым. Тот узнал Хованского, но сделал вид, что они не знакомы.
И вот после стольких лет они должны встретиться. «Выдаст ли он меня здесь? — спрашивал себя Хованский. — Может быть, уже видел и выдал?»
Все должна решить первая встреча, которую Алексей очень ждал.
3Шла всенощная, прочитали четвертое евангелие, пропели «Разбойника благоразумного». Стоя в опьяняющем полумраке церкви, одурманенный дымом ладана и чадом восковых свечей, которые зажигали во время чтения каждого евангелия, завороженный блеском огромных бриллиантов, изумрудов, кроваво-красных рубинов и небесно-голубых сапфиров, которыми были усыпаны митры митрополита и епископа, смотря на оранжевое мерцание лампад и слушая повесть о развернувшейся двадцать веков тому назад трагедии, Алексей думал: «Так вот она, сила церкви, и это еще православной, с ее алчными и дикими бородачами попами, у которых только и забота — жрать, пить да рожать детей; с ее маленькими тесными церквушками, вечно пьяными дьячками и вороватыми церковными старостами. А что говорить о католической, этой хитрейшей из церквей...» Его мысль оборвал устремленный на него пристальный взгляд. Алексей истово перекрестился, сделал поклон и через плечо увидел Ирен Скачкову. Она, видимо, только что вошла и, прислонившись к двери, кого-то искала глазами. Увидав Павского, который стоял все это время у колонны не шелохнувшись, как солдат на часах, Ирен удовлетворенно кивнула головой и неторопливо пошла к выходу.
Алексей посмотрел на стоявшего впереди Скачкова. Он явно нервничал, нетерпеливо, как норовистая лошадь, переминался с ноги на ногу и опасливо поглядывал на Павского.
— Исполаети деспота! — рокотал низкой октавой протодьякон.
— Вонмем! — отозвался дребезжащим старческим голосом митрополит, поднимая руку для крестного знамения, чтобы благословить стоящего перед ним с раскрытым евангелием протодьякона. И, закрыв глаза, пел:
— Во время оно...
Скачков, пригнув голову, на цыпочках пошел из зала. И почти сразу же за ним Алексей...
Минут десять спустя, в той же очередности, сначала Скачков, потом Хованский заняли свои места в церкви. Никто на их уход и приход не обратил внимания, служба продолжалась. Павский по-прежнему стоял истуканом, выпятив грудь и задрав голову.
Всенощная наконец закончилась. Кадеты с горящими свечами «вольным шагом» направились в казармы. Дул ветерок и гасил свечи, хотя они несли их осторожно в ладонях, надеясь донести до казарм, чтобы начертить копотью на стене крест.
Алексей, так и не увидев Чегодова, вышел из душной церкви во двор, окруженный стенами, фортами и зданиями, с плацем и упиравшимся в лазарет садом.
Луна еще не взошла. У крепостных ворот на фоне белой стены чернели силуэты людей. «Подойду! — решил Алексей. — Может, Кучеров или Хранич. Завтра Первое мая. Послезавтра пасха...»
— Алексей Алексеевич! К нашему шалашу! — ласково встретил его генерал Гатуа.
Он стоял в окружении трех с иголочки одетых офицеров. В одном из них Алексей сразу же узнал высокого и как доска плоского полковника Павского.
Рядом плотный, грудастый и весь какой-то квадратный офицер в морской форме, капитан Берендс. Его Алексей уже видел в квартире Гатуа. Чуть подальше войсковой старшина Мальцев. Лицо его, обрамленное черной бородкой а-ля Николай II, казалось красивым, но улыбка была неприятной, даже отталкивающей.
— Честь имею! — протягивая Хованскому большую узкую руку с цепкими длинными пальцами, холодно процедил Павский. — Мы уже знакомы.
— Рад встрече, капитан! — сказал Мальцев.
— Здравствуйте! Честь имею! Какая теплая ночь. А днем и солнца не вижу, так занят, вздохнуть некогда. Налаживаю гидростанцию. Свет хочу поскорее дать.
— Иван Иванович тоже будет сеять свет в души наших юных кадетиков, — сказал Берендс и вдруг повернулся к подходящей паре: — О, госпожа Скачкова! Господин Скачков!
— Добрый вечер, Людвиг Оскарович, добрый вечер, Александр Георгиевич, — проворковала Ирен Скачкова, протягивая для поцелуя руку.
Алексей уже отлично понимал, что Скачковы охотятся за документами Кучерова. Теперь главное — опередить их: договориться с Кучеровым и сфотографировать эти документы. Но знакомство с генералом еще не давало Алексею убежденности, что он сумеет близко сойтись с Петром Михайловичем и убедить его расстаться с секретными списками.
Тем временем Павский щелкнул шпорами, поцеловал в глубоком поклоне руку Ирен, с шумом всосал, словно обжигаясь, в себя воздух, всхлипнул и проблеял:
— Увы, цивилизация безжалостна, и не за горами то время, когда по ночам уже не будут петь соловьи...
— Все идет своим чередом. Но сеять свет можно и в темноте, а темноту среди света! Хе-хе! — заметил Берендс.
— Мадам, господа, желаю доброй ночи! — произнес Павский и направился навстречу появившейся на садовой дорожке какой-то женщине в белом платье.
— Новый вздыхатель Грации! — зло бросила ему вдогонку Ирен, но достаточно тихо, чтобы он не услышал. — Представляю себе эту Грацию, когда ей пойдет пятый десяток!
Маленький, на вид щуплый, но ловкий и сильный есаул Скачков дернул супругу за рукав, и, как заметил Алексей, глаза капельмейстера духового оркестра сверкнули злобой.
«Эта пара не очень-то ладит! — подумал Хованский. — Сразу видно, они не супруги, а партнеры...»
— Грация работает секретарем у директора и у начальника хозяйственной части корпуса генерала Кучерова, — вдруг сказал хитровато Берендс. — Гликерия — значит сладкая! А сегодня страстной четверг, великий пост! Посему...
«Странные намеки. — Алексей старался не пропустить ни единой реплики, которые бросали офицеры, для него каждая мелочь имела значение. — Значит, Павский встречается с секретаршей генерала Кучерова».
— После всенощной прошу ко мне на разговенье! — сказал хлебосол Гатуа и стал прощаться.
— Разрешите, Александр Георгиевич, вас проводить, — попросил Алексей и стал прощаться.
— Канечно, мой дарагой! — прохрипел Гатуа и, попрощавшись с Мальцевым и Скачковым, взял Алексея под руку.
Они молча направились к плацу, пересекли его и вошли в ворота верхней части крепости.
— Нэ понимаю этих людей, — тихо, словно про себя, произнес Гатуа. — Бежать от них надо подальше, а я... ха... ха... ха! Хачу на них ближе па-сма-треть!
— Неужели только посмотреть?
— Вас интересует история кадетского корпуса? Его люди, жизнь? Вы знакомы с Аркадием Поповым? Ведь об его отце, Иване Попове, можно роман написать! Петр Михайлович много мне о нем говорил. — И Гатуа принялся пересказывать, что говорил о своем друге и полковом вахмистре Иване Попове генерал Кучеров.
