Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна (пер. П. В. Рубцов)
Борн спускался с этажа на этаж по кровавому следу. След стал заметнее – последняя рана была достаточно серьезна, ее непросто было перевязать и таким образом остановить кровотечение. Вероятно, Шакал дважды пытался зажать рану – один раз на пятом этаже и второй – на третьем, возле дверей, но кровотечение возобновлялось...
Второй этаж, первый... Карлос в западне! Там внизу притаился убийца! Покончив с ним, Борн наконец обретет свободу! Он достал коробок спичек и, прижавшись к бетонной стене, запалил его целиком, затем бросил факел вниз, готовый открыть огонь из автомата при малейшем признаке движения.
Внизу никого не было – абсолютно никого! Невероятно! Джейсон слетел по лестнице вниз и забарабанил в дверь вестибюля.
– Шо це? – послышалось с другой стороны. – Хто там?
– Я американец! Работаю вместе с КГБ! Пропустите!
– Шо це?
– Понял вас, – вступил другой голос. – Учтите, что когда откроется дверь, вас возьмут на прицел... Вы поняли меня? Без глупостей!
– Понял! – в ярости прокричал Борн и отшвырнул в сторону автомат Карлоса. Дверь открылась.
– Проходите! – сказал милиционер, но, заметив у ног Джейсона автомат, заорал: – Нет! – И в это мгновение могучая фигура Крупкина оттеснила милиционера.
– Я из Комитета!
– Другое дело. – Милиционер покорно кивнул.
– Как вы здесь оказались?! – спросил Крупкин. – Вестибюль очищен от посетителей, группа захвата готова к действию!
– Он был здесь! – прохрипел Борн.
– Шакал?! – воскликнул Крупкин.
– Он спускался по этой лестнице! Он не мог выйти ни на одном другом этаже. Пожарные выходы наглухо закрыты изнутри, их можно открыть, только сняв засов.
– Отсюда кто-нибудь выходил? – Крупкин обернулся к милиционеру.
– Никак нет, товарищ полковник! – ответил милиционер. – Только одна истеричка в грязном халате. Она свалилась в ванну и порезалась. Мы подумали, что у нее что-то с сердцем, – так она блажила. Ее отвели в санчасть.
Крупкин повернулся к Джейсону и перешел на английский:
– Вышла только какая-то истеричка...
– Женщина? Он уверен?.. Какого цвета у нее волосы? Крупкин переспросил милиционера и сказал:
– Говорит, что рыжеватые и кудрявые.
– Рыжеватые?! – В голове Борна мелькнула догадка. – Телефон, скорее... Идем, мне может понадобиться твоя помощь. – Борн устремился к стойке регистрации, следом за ним Крупкин. – Вы говорите по-английски? – спросил Борн администратора.
– Конечно, и вполне прилично, сэр.
– Дайте мне план десятого этажа. Побыстрее. Перед Борном появился поэтажный план гостиницы – большая тетрадь с отрывными листами.
– Вот этот номер! – сказал Борн. – Мне надо позвонить туда! Если линия занята, кто бы там ни говорил, – отключите ее. – Борн набрал номер и произнес: – Я только что был у вас...
– О да, конечно... Я так благодарна вам! Здесь врач и Бинки...
– Мне надо кое-что узнать... Вы пользуетесь шиньонами или париками?
– По-моему, это неприлично...
– У меня нет времени на любезности, я должен это знать! Ну так как?
– Да. Я не делаю из этого тайны, и все мои друзья знают об этом... Видите ли, молодой человек, у меня диабет... волосы ужасно поредели.
– У вас есть рыжий парик?
– Есть. У меня много париков... Борн бросил трубку на рычаг:
– Это был Шакал! Он ускользнул!
– Идемте со мной! – сказал Крупкин, и они направились в служебные помещения «Метрополя». Войдя в помещение санчасти, оба замерли от неожиданности...
Повсюду валялись размотанные бинты, ленты лейкопластыря, разбитые шприцы и ампулы с лекарствами, словно кому-то делали перевязку в страшной спешке. Но все это было второстепенно – их взгляды были прикованы к медсестре, вероятно, недавно оказывавшей помощь своему последнему пациенту. Она сидела откинувшись назад. Ее горло было перерезано, и на белоснежный халат стекала тонкая струйка крови. Безумие!!!
* * *Крупкин говорил по телефону: Алекс Конклин, сидя на диване, массировал культю, с которой снял протез; Борн стоял у окна и смотрел на проспект Маркса. Алекс и Крупкин переглянулись. Между ними установилось взаимопонимание. Они были достойными друг друга противниками в бесконечной и, в сущности, бесплодной войне, в которой можно было выиграть только отдельную схватку, но фундаментальные проблемы оставались нерешенными.
– Значит, я могу на вас рассчитывать, товарищ полковник, – сказал по-русски Крупкин, – ловлю вас на слове... Разумеется, я записываю этот разговор! Вы разве поступили бы по-другому?.. Хорошо! Мы понимаем друг друга и готовы выполнять свои обязательства... Позвольте мне подвести итог. Человек, которого мы ищем, серьезно ранен, необходимо известить таксопарки, а также все больницы в Москве и области. Описание угнанного автомобиля распространено. Если обнаружат человека или машину, об этом должны немедленно сообщить вам. С нарушившими приказ будут разбираться на Лубянке. Надеюсь, вы меня понимаете... Хорошо! Главное, чтобы вас не хватил инфаркт, товарищ полковник. Я помню, что вы мой начальник, но мы в пролетарском государстве, не так ли? Поэтому послушайтесь совета опытного подчиненного. Удачного вам дня... Нет, это не угроза, просто так принято прощаться. Я научился этому в Париже, а в Париж этот обычай занесли американцы. – Крупкин повесил трубку и тяжело вздохнул. – Стыдно признаться, но иногда безумно жалко, что совершенно перевелись аристократы...
– Не надо так громко, – посоветовал Конклин, кивнув на телефон. – Видимо, пока никаких известий...
– Ничего такого, с чем можно работать; и все же есть кое-что интересное, я бы сказал, захватывающее, – в несколько мрачноватом, правда, смысле.
– Полагаю, это касается Карлоса?
– Кого же еще! – Крупкин кивнул, Джейсон заинтересованно посмотрел на него. – Я забежал к себе на службу и нашел у себя на столе восемь больших конвертов, из которых только один был открыт. Милиция подобрала их на улице Вавилова и для соблюдения формальностей ознакомилась с содержанием одного из них... Им сразу же расхотелось заниматься этим.
– И что же там? – усмехнулся Алекс. – Государственная тайна? Или там документы, подтверждающие, что все члены Политбюро – педерасты?
– Возможно, ты не далек от истины, – перебил его Борн. – В помещении склада на улице Вавилова собирались московские агенты Шакала. Он завербовал их, шантажируя компроматом либо на них самих, либо на их начальников.
– Скорее последнее, – сказал Крупкин. – Самые нелепые обвинения против высокопоставленных лиц в высших эшелонах власти.
– У него целые сейфы этого барахла... Для Карлоса это стало отработанным приемом: именно так он прокладывает себе путь в круги, куда очень непросто проникнуть.
– Тогда, выходит, я недостаточно ясно выразился, Джейсон, – продолжил Крупкин. – Когда я сказал, что они нелепы, я имел в виду, что это невероятная чушь...
– Шакал почти всегда попадает в точку. Так что не торопись с оценкой. К тому же как вклад в банк твои умозаключения не примут...
– Если бы такой банк существовал, я бы уж точно передал туда все, что знаю, и заработал бы на этой информации приличный процент. Содержимое пакетов в основном того сорта, который печатается в дешевых «желтых» изданиях. Разумеется, в этом нет ничего неожиданного, но наряду с обычной чепухой встречается явная путаница с датами, местами, функциями и даже личностями. Например, министерство транспорта расположено на целый квартал дальше, а некий директор женат не на указанной женщине, а совсем на другой; его мнимая жена на самом деле приходится ему дочерью, кроме того, она уже шесть лет на Кубе. Человек, названный председателем Радиокомитета и обвиненный во всех смертных грехах, скончался почти год назад; все знали, что он тайный католик и был бы счастлив, будь он священником... Эти явные нелепости бросаются в глаза... У меня не было времени внимательно изучить эти бумаги, но я убежден, что, если покопаться, там можно найти еще и не такое...
– Ты хочешь сказать, что Карлосу подсунули заведомую туфту? – спросил Конклин.
– Все подано броско, но вместе с тем это – несусветная чушь... Если представить эту макулатуру в наш суд, то там вас просто поднимут на смех. Кто бы ни предоставил Карлосу этот мелодраматический компромат, он явно добивался, чтобы факты противоречили сами себе.
– Это работа Родченко? – спросил Борн.
– Больше некому. Григорий – его все звали Григорием, нет, конечно, не в лицо, – был великолепным стратегом, человеком, умеющим вывернуться в любых ситуациях, к тому же убежденным марксистом. «Контролировать» – вот его девиз, ставший манией... Если он мог «контролировать» знаменитого Шакала ради интересов своей Родины, представляю, какое наслаждение это должно было приносить старику. И все же Шакал убил его... Что это было: предательство или небрежность самого Родченко? Нам никогда уже не узнать этого. – Зазвонил телефон, Крупкин поднял трубку. – Да? – по-русски отозвался он, жестом показывая Конклину, что пора пристегнуть протез. – А теперь слушайте меня внимательно... Милиция ничего не должна предпринимать – более того, вы вообще не должны там показываться. Пусть одна из наших обычных машин заменит патрульную, вам понятно?.. Хорошо. Мы будем поддерживать связь на частоте «Мурена».
