Спасти «Скифа» (СИ) - Кокотюха Андрей Анатольевич
Но в ситуации, в которой оказались эти беглецы, они получали очень маленький, но шанс избежать позорной и трагической участи. Немцы прорвались стремительно, на фронте творилось бог знает что, потому, попав в плен и вырвавшись всего через трое суток, можно было списать все произошедшее как раз на сложную фронтовую обстановку: разрозненная воинская часть собралась во вражеском тылу, показала пример самоорганизации, достойно и храбро била врага.
В этом направлении и повел разговор старший лейтенант. Побег вышел спонтанным, только боевой клич, никакой организации. Каждый сам за себя, каждый надеялся уцелеть в общем бедламе, каждый надеялся, что роковая пуля настигнет соседа, с которым еще час назад делил сырую брюкву, разрезая, вернее – расковыривая и распиливая ее куском дощечки. Конвоиры быстро опомнились, взяли стихийно вспыхнувшее восстание под контроль, автоматные и пулеметные очереди секли беглецов нещадно. И все-таки девятерым удалось уйти в лес.
– Я вам правду говорю, товарищ командир! – горячо убеждал тогда старший лейтенант. – Но только вам! Вы же знаете, как и что запоют в особом отделе в случае чего? Если я там когда-нибудь эту правду скажу, а ведь говорить придется, вы же знаете, товарищ командир! С ваш же спросят, ведь верно?
Тогда Дмитрий Барабаш подтвердил: спрос непременно будет – он даже сейчас обязан передавать данные о каждом офицере Красной армии, присоединившимся к его отряду во время выполнения стратегического боевого задания.
– Так что вам стоит? Скажите, что встретили нас в лесу, что мы отбились от своих! Вы увидите, как мы воюем! Мы докажем, мы искупим, дайте нам задание! Мы даже оружие не возьмем! Вот увидите, мы проявим себя, мы добудем его в бою на ваших глазах!
Барабашу, успевшему многое и многих повидать и понимавшему правоту старшего лейтенанта, очень хотелось помочь ему, рискнувшему пойти на пролом, поведшему за собой остальных и, возможно, только благодаря этому выжившему. Он включил беглецов в состав отряда, который уже назывался Кулешовским – по названию деревни Кулешовка, это район высадки группы Барабаша, – старшего лейтенанта назначил взводным, и одновременно – командиром ударного истребительного отряда. Вот только уже через сутки Барабаш потерял треть своих людей под шквальным минометным огнем – «старший лейтенант» вывел их прямо на засаду, это был ложный побег, форму красноармейцев одели предатели, и Барабаш понятия не имел, скольких они уже успели сдать немцам. Он вовремя, буквально в последний момент, каким-то шестым чувством разгадал замысел «старлея» – тот слишком спешил выполнить задание, подожди он еще немного, когда отряд прилично разрастется, бдительность Барабаша, возможно, удалось бы усыпить окончательно…
Они прорвались с потерями, но сохранив рацию и связь с Центральным штабом. Барабаш сообщил о ложном отряде и возможности подобных провокаций на других участках.
Дальше все пошло лучше, отряд формировался и разрастался. Только командир, казалось, на всю оставшуюся жизнь сделался подозрительным, сам понимая, что такое отношение к каждому новому человеку и каждому событию, шедшему не по стратегическому плану, в подавляющем большинстве случаев мешает делу…
Выйдя из землянки радистов, Дмитрий Барабаш осмотрел поляну – место, где вверенный ему Кулешовский отряд располагался вот уже второй месяц. Превратившись к этому времени в уже вполне мобильное и боеспособное воинское подразделение, он сейчас жил своей обычной, можно сказать – будничной жизнью. Возможно, подобный уклад еще некоторое время сохранится. Но все могло измениться, вплоть до того, что отряду пришлось бы сниматься и перемещаться на заранее оборудованную резервную позицию. Все зависело от сведений, которые ожидал Барабаш со связником из Харькова.
А тот не появлялся…
Папиросы в отряде не ходили, все смолили самосад, и командир, начавший курить осенью сорок первого, когда немцы отогнали Красную армию через Днепр, исключением не был. Прислонившись плечом к высокой старой сосне, Барабаш выудил из кармана галифе кисет с вышивкой, задумчиво подбросил его на ладони, несколько минут послушал лесную тишину, затем ловко свернул «козью ножку».
Легкий щелчок, откуда-то сбоку появилась рука с зажигалкой-«катюшей», сделанной из гильзы от маузера: сооружение не хитрое, отверстие насквозь, фитилек, колесико с кремнием. Прикурив от синего огонька, Барабаш кивнул, благодаря Рогозина, командира разведчиков.
– Что? – спросил тот, кивнув в сторону радиорубки – так он, служивший когда-то на Черноморском флоте и гордо носивший в память о подбитом вражеской торпедой боевом судне тельняшку под гимнастеркой, называл землянку, где располагалась радиостанция.
– Понятия не имею, Леша, – пожал плечами Барабаш. – Никаких особых распоряжений.
– Может, мы чего-то не знаем, – предположил Рогозин, тут же поправившись: – То есть, может, товарищ командир, есть что-то такое, чего нам с тобой знать не положено?
Придерживаясь установленного на время выполнения боевого задания правила, командира, политрука, начальника разведки и прочих командиров отделений, взводов и рот, на которые уже разделился отряд, по званию называть запрещалось. К тому же Барабаш и Рогозин уже забрасывались в составе одной группы выполнять похожее задание, так что запросто обращались друг к другу на «ты» и позволяли себе обсуждать как действия, так и бездействие вышестоящего руководства. Правда, только в узком кругу, на людях, при бойцах, соблюдая жесткую субординацию и показывая пример остальным.
– Черт его разберет, – командир снова пожал плечами. – Пошли-ка, пошепчемся.
Пройдя в штабную землянку и велев часовому никого без особого распоряжения не пускать, они расположились возле сколоченного из деревянных ящиков стола, развернули карту.
– Значит, Леша, что мы имеем, – начал рассуждать Барабаш. – Связного нет. И если не появится к концу нынешнего дня, стало быть, не дошел.
– Бывает. Плохо, что бывает – но бывает.
– До приказа прекратить радиоконтакт с харьковской группой все шло нормально?
– Порядок. Нужные Центральному штабу сведения поступали регулярно. Если, конечно, их удавалось получить… Так, случались неудачи, но в целом…
– Вот то-то и оно, Леша – в целом! Значит, причину надо искать в частностях. Ты опытный человек, Леша. Мудрый, грамотный. Вот я тебя стану спрашивать, а ты отвечай, лады?
– Лады, командир. Если смогу, конечно.
– Постарайся. Вот тебе первый вопрос: командование основную задачу, поставленную нашему отряду, меняло?
– Сам же знаешь, что нет.
– Вопрос номер два: подготовка диверсионных операций в тылу врага, в частности – в городе Харькове, который представляет собой стратегический опорный пункт немцев и где расположен объединенный штаб Танкового корпуса СС, входит в нашу задачу?
– Постой, ты к чему ведешь?
– Не имей привычки отвечать вопросом на вопрос. Тем более – старшему по званию.
– О, вспомнил…
– Леша, отвечай.
– Так точно, товарищ командир, – тон Рогозина намеренно стал чуть более официальным, казенным, армейским. – Это входит в нашу задачу.
– Взаимодействие с харьковским подпольем предусмотрено?
– Это – обязательная составляющая боевой задачи нашего отряда, товарищ командир!
– Ладно тебе, прямо как на докладе, – немного оттаял Барабаш. – Теперь давай, Леша, вместе сложим два и два. Задача для нас остается прежней, однако связь с подпольем велено прекратить. Не любую – только радио. До этого момента сеансы проходили по скользящему графику. О его изменении сообщали со связниками. Но один сеанс в неделю – обязательно. Вокруг города усиленные патрули, рисковать людьми опасно. А там, в городе, попеременно работают два радиста, у них разные почерка, они подают голос без определенной системы – так, во всяком случае, мы продумали. У немецких слухачей уши заболят сутки напролет слушать эфир на авось. И вдруг – все сворачивается. Что-то не так? Мы с тобой понимаем, что все в порядке. Однако ясно и другое: выполняя подобный приказ, мы не сможем выполнять основное наше задание. Ведь раз нет связи – нет информации. Нет информации – нет четкой координации всех действий. Согласен?
