Олег Якубов - Убить Бин Ладена
— Меня и самого весь день преследуют сомнения по этому поводу, — признался майор Гуральски.
— Ну, если бы подобные сомнения были тебе чужды, ты бы вряд ли дослужился до майора, — ухмыльнулся генерал и по его тону было понятно, что он симпатизирует этому толковому офицеру своего управления. — Значит, необходима проверочная операция, иного пути, я, пожалуй, не вижу.
— Слишком сложно, — усомнился Гуральски.
— Сложно, не спорю. Надо задействовать нашу агентуру, на сбор всех возможных сведений времени уйдет немало. Но вполне может оказаться, что в этом случае наши действия, какими бы сложностями они не сопровождались, в итоге дадут весьма ощутимый результат. Постараюсь завтра убедить в этом наше руководство. А вы, господа, позаботьтесь, чтобы Волк — ведь так ты его назвал, Рони? — был под нашим постоянным контролем.
— С завтрашнего дня в кибуце «Зор Алеф» начинает работать новый преподаватель иврита. Весьма молодой и энергичный человек, которому несложно будет подружиться с нашим подопечным, не вызывая у него никаких подозрений. Желаете знать его имя, господин генерал?
— Я иногда бываю несносным бюрократом. Желаю.
Майор достал из папки листок с фотографией и установочными данными агента-преподавателя и протянул его генералу. Тот внимательно ознакомился с содержанием и удовлетворенно заметил:
«Лучшего варианта и я бы не смог предложить. А русский язык он знает?
— Большинство учителей иврита русского не знают, в этом, кстати, заключается их методика. В нашем же случае я учел несколько иной аспект. Наш протеже прекрасно говорит на арабском, так что в общении они затруднены не будут, к тому же мы получим возможность оценить, насколько глубоки знания арабского языка у нашего Волка.
Прошло четыре месяца. Спокойная размеренная жизнь довольно богатого кибуца и его обитателей пришлась Роману по душе. Ему нравилось здесь все. Его уютная комнатка, сияющая чистотой и солнечным светом, день и ночь ворчащее неподалеку Средиземное море, просторная столовая, где питались все местные обитатели. От изобилия блюд у Романа поначалу глаза разбегались. Одних салатов он в первый день насчитал шестнадцать. В столовой все собирались в определенные часы. Действовала система самообслуживания. Каждый брал себе все, что хотел, и сколько хотел — сообразно аппетиту и вкусам. Нравилась ему и его новая работа. В мастерской действительно собирали местные телевизоры. Внешне неказисты, они тем ни менее отличались надежностью и изображение давали достаточно приличное. Обитатели кибуца к новичкам относились достаточно приветливо, но с особыми расспросами в душу не лезли, здесь это было не принято. Люди были поглощены работой, собственными житейскими заботами. В будни вкалывали, в выходные отдыхали, устраивая шумные застолья в столовой, либо уезжая куда-нибудь, преимущественно в ТельАвив, развлекаться. В кибуце имелось несколько хороших автомашин, достаточно было диспетчеру заранее сообщить о своем желании поехать, и в распоряжение кибуцников предоставлялась машина.
Особенно сдружился Роман с преподавателем иврита. Авраам, или Ави, как представился он при первом знакомстве, был лет на пять старше Романа, но строгого педагога из себя не корчил. Группа у них подобралась небольшая — всего девять человек, репатрианты из разных стран. Из СССР Лучинсекий был единственный. На занятиях пытались разговаривать только на иврите. Если к Ави кто-то обращался с вопросами на ином языке, он делал вид, что не слышит. Объяснял значение слов всеми доступными методами, включая мимику, жесты и игры. Язык, казавшийся поначалу невероятно мудреным, на деле оказался весьма логично организованным.
— Это естественно. — пояснял Авраам. — Составитель современного иврита Бен-Иегуда был по профессии математиком, поэтому построение иврита столь логично и выверено. Достаточно выучить двести слов и понять, как преобразуются глаголы, чтобы заговорить на иврите, — уверял своих учеников преподаватель.
Вместе с Ави группа новых репатриантов уже побывала на экскурсиях в Иерусалиме, Хайфе и Тель-Авиве, ездили они на Мертвое море, и на крокодиловую ферму, побывали в поразившем воображение Романа сафари, где вольно гуляли по дорожкам страусы и пеликаны, а огромный орангутанг по прозвищу Вратарь, забавляя всех, детвору особенно, ловко ловил бросаемые ему мандарины.
В общем-то, если не считать ранних детских лет, это были самые беспечные четыре месяца в его жизни. Он любил встать пораньше и, прихватив полотенце, отправлялся к морю. Плескался в волнах до изнеможения, потом растягивался на еще прохладном утреннем песочке. Но как бы рано не приходил Роман на побережье, он всегда встречал здесь группу парней, совершающих по кромке берега пробежку. Судя по их потным лицам, пробежка занимала у них довольно много времени. Как-то и Роман попробовал пробежаться по песку. Это оказалось неожиданно трудным занятием. Поначалу ныли мышцы ног, болела поясница. Но постепенно он втянулся и даже находил удовольствие в этих пробежках. Вскоре к нему присоединился и Ави. Роман с удивлением смотрел на своего старшего приятеля, который в беге по песку демонстрировал чудеса неутомимости. Заметив удивленный взгляд, Ави лаконично пояснил: «Я же армию отслужил, а для солдата бег по песку — первейшее упражнение».
Х Х ХОднажды во время ужина Ави обратился к Роману с неожиданным предложением: «Давай завтра прокатимся в ТельАвив».
— Так ведь рабочий же день…
— Пустяки, с начальником мастерской я договорился, он тебя отпускает. Побродим по городу, посидим в кафе у фонтана на Дизенгоф-центре, оттуда вид открывается просто чудесный, — увещевал его Ави, а потом добавил. — К тому же с тобой хочет поговорить один твой знакомый.
— Какой еще знакомый, — удивился Роман. — Откуда у меня в Израиле знакомые, кроме здешних?
— Ну, завтра сам увидишь, — туманно ответил Ави. — Значит, договорились?
— Хорошо, давай съездим, — ответил Роман, уже понимания, что за этим предложением кроется нечто иное, чем обычная прогулка.
Этому разговору предшествовала целая череда напряженнейших совещаний в неприметном строгом здании без всяких вывесок и каких-либо иных опознавательных знаков, а еще ранее — кропотливая деятельность людей, которые не всегда даже знали, с какой целью и для чего выполняют они возложенную на них миссию.
О полученных сведениях бригадному генералу докладывал майор Эфраим Гуральски, а затем они вместе отправились на доклад к одному из руководителей израильской разведки.
— Предпринятая нами проверка, — сообщал генерал своему непосредственному шефу, — дала довольно любопытный результат. Мать Лучинского влюбилась в молодые годы в арабского коммуниста Джамала Зевар-Ага. Судя по-всему, это был тот еще конъюнктурщик. Поняв, что в СССР его жить не оставят, он познакомился в Москве с некой шведкой и вместе с ней сумел удрать в Стокгольм, где проживает и теперь. Он не только ничего не знает о существовании своего сына, но даже и о беременности своей бывшей возлюбленной не догадывался. Удрал, как последний трус, даже не попрощавшись с любимой. Лучинский уверяет, что в их семье о его биологическом отце говорить было не принято и он даже имени его не знает.
— Сомнительно, господа, вам так не кажется?
— Кажется, — согласно кивнул генерал. — Но сути дела это, по большому счету, не меняет.
— Вот как раз по большому счету и меняет, — резко возразил шеф разведки. — К чему скрывать такую очевидную деталь, какая истинная причина в этом сокрыта?.. Не исключаю, конечно, мысль, что за этим могут быть причины сугубо семейные, нежелание говорить о личной жизни матери, тем более, что ее уже нет, но возможно причина куда более серьезна. НУ, хорошо, к этому мы еще непременно вернемся. Что в остальном? — и он испытующе взглянул на майора.
— В остальном все подтверждается. Рос себе парень, увлекался радиотехникой. Директор его школы, сейчас он на пенсии, выпускник факультета восточных языков местного университета, занимался с мальчишкой арабским, готовил к поступлению на свой бывший факультет. Понятное дело, его на вступительных экзаменах срезали — с подобной биографией на такой факультет не принимают. По той же причине не взяли и в армию. Способный парень вынужден был работать телевизионным мастером в обычном ателье при доме быта. Потом засобирался в Израиль. О причинах отъезда никому не говорил. Да и говорить к тому времени было уже не с кем. Из родных никого не осталось, а близких друзей не было, он вообще довольно замкнутый. Но есть еще одна деталь, которая беспокоит нас гораздо больше, чем то, что он скрыл от нас имя своего отца. Вызов из Израиля он получил через еврейские организации — тут как раз все чисто. А вот как его выпустило КГБ — мне лично непонятно, а выяснить подробности не удалось. Там стараются одиночек не выпускать. Роман Лучинский, выходит, оказался редким исключением.
