Иван Дорба - Под опущенным забралом
— Все на свете вы знаете, Алексей Алексеевич!
— Как не знать, Аркаша! И что происходит вокруг тебя, и что может произойти. Такова первая задача разведчика. Так вот, Джонович убедил Эмери в том (а убедить было не так уж трудно, Юлиану был всего двадцать один год), что народы Югославии симпатизируют своим бывшим союзникам и готовы подняться против ненавистного фашизма, что принц Павел хоть и англоман, но человек нерешительный, в стране непопулярный и до того идет на поводу у пронемецких элементов и так боится фашистов, что готов стать подручным Германии. Переговоры эти тянутся с июня сорокового года. Как раз, когда Югославия установила дипломатические отношения с Советским Союзом.
— А почему старый Джонович связался с мальчишкой?
— Он понимал, что за спиной Юлиана стоял его отец, старый Эмери, а может быть, и сам Черчилль. И потому запомни, Аркадий, когда ты имеешь с кем-нибудь дело, прежде всего думай, кто стоит за спиной этого человека.
— А кто стоит за вашей спиной?
— Партия, дорогой Аркаша, ВКП(б)!
— Точно! Покрепче Черчилля! — И Попов широко улыбнулся.
— Дело в том, что старый Эмери во время Первой мировой войны был в Салониках и считался «знатоком и другом сербов», потому Джонович и рассчитывал на поддержку в правительственных кругах Великобритании. Речь шла об объединении южных славян от Адриатического до Черного морей. Это были сны Аписа и «Черной руки». Но Лондон, сам понимаешь, смотрел на эту идею, особенно на переворот, отрицательно, опасаясь, что возрастет влияние России. Тем не менее порекомендовал Юлиану Эмери поддерживать связь с заговорщиками и узнать, каковы их силы и на кого они еще рассчитывают. Эмери встретился с рядом видных политических деятелей оппозиции Югославии и сделал вывод, что переворот необходим, если Великобритания хочет сохранить союзником Югославию.
— Хорошо бы после переворота заключить крепкий союз с Советской Россией, — заметил Драгутин. — Но я не очень-то верю вашим генералам.
Аркадий пожал плечами и только почесал затылок.
— Казалось бы, единственный выход. Тут нужно ковать железо пока горячо, Гитлер ждать не будет. Не такой дурак. Все зависит от оперативности и решительности югославских генералов, — заметил Алексей Хованский. — Боюсь, что уже поздно.
— Югославские генералы боятся коммунистов. Если заключить союз с СССР, то придется КПЮ признать легальной. А нам, коммунистам, одним не справиться. — И Аркадий махнул рукой.
— Да, все кончится в считанные недели, а может быть, и дни. Тебя, Аркадий, как офицера, скорее всего, возьмут в плен. Потому запомни: ты нужен своей новообретенной родине и тому делу, которому служишь. Послушай моего совета, посмотри на вещи здраво. Надо сохранить себя для дальнейшей борьбы. Когда все кончится, переходи на нелегальное положение. Заранее обзаведись надежным документом и квартирой, где тебя будут знать не как югославского офицера, а как русского эмигранта.
Попов странно посмотрел на Хованского и нахмурился.
— Что, не нравится предложение?
— Не очень. Мы, летчики, принимаем первый удар. Шансов выжить маловато, да и… честней, как говорится, не со щитом, а на щите!
— Смерть, Аркадий, это уже поражение. Остаться живым и бороться в подполье сложней, и смерть там противней… пытки, тюрьма, расстрел или повешение…
Аркадий Попов упрямо смотрел куда-то в темное окно.
— И вам, Драгутин, следует позаботиться о себе и о дочери Зорице, — продолжал Хованский, обернувшись к стоявшему у стола хозяину «Островитянина». — Узнают оккупанты, что здесь собирались офицеры — заговорщики и коммунисты, — никого не пощадят.
— Спасибо, товарищ Алекса, за совет. Но время еще терпит.
— Нет, не терпит! — Хованский похлопал Драгутина по плечу и подумал: «Благородные, смелые люди. Трудно им будет. Многие погибнут!»
2
В ночь с 26 на 27 марта 1941 года в Югославии произошел государственный переворот. Наместник, принц Павел, был низвергнут. На престол возвели несовершеннолетнего короля Петра II.
Председателем Совета министров стал Душан Симович, главнокомандующий военно-воздушных сил страны.
30 марта КПЮ потребовала отмены антинародных законов, предоставления политических свобод, полной амнистии всем политзаключенным, отдачи под суд профашистских деятелей и чистки государственного аппарата.
5 апреля в Москве был подписан Договор о дружбе и ненападении между Советским Союзом и Югославией. Статья 2-я этого договора гласила, что в случае, если одна из договаривающихся сторон подвергнется нападению со стороны третьего государства, то другая договаривающаяся сторона обязуется соблюдать политику дружественных с ней отношений.
6 апреля началась бомбардировка Белграда, хотя югославское правительство за несколько дней до этого объявило его открытым городом. Одновременно немецкие, итальянские, венгерские и болгарские войска пересекли югославские границы.
* * *
Алексей Хованский проснулся от грохота взрывов. Вскочив с постели, он подошел к окну и отодвинул портьеру. Солнце уже встало. Было без двадцати девяти минут семь. «Все-таки бомбят! Значит, в час ночи не напрасно подняли воздушную тревогу», — думал Алексей, слушая рев пароходных гудков и сирен на пристани, звон колоколов соборной церкви, вой сирен и рокот моторов, прерываемый резким свистом летящих бомб и громким буханьем зениток. — Вот и заканчивается передышка, уходит чувство локтя. Наше посольство, конечно, скоро будет эвакуировано».
Когда в июне 1940 года были установлены дипломатические отношения между Советским Союзом и Югославией, на улицах Белграда появились первые советские люди; захандривший было после убийства «хозяина» Абросимовича Хованский воспрянул духом. Неважно, что он с людьми из дипломатического корпуса не встречается. Достаточно пройти мимо здания советского посольства, поглядеть на развевающийся красный флаг, и на душе становится тепло и появляется уверенность.
Советское посольство предупреждало Симовича, что на границе Югославии сосредоточено двадцать четыре немецких дивизии, из них семь бронетанковых и три моторизованных; двадцать три итальянских дивизии и пять венгерских. Две тысячи триста двадцать самолетов. И в Австрии как резерв стоят три бронетанковых и одна моторизованная дивизии. Но какой прок в предупреждении? Что могут сделать югославы?
Советское правительство еще в ноябре сорокового года предлагало вооружить всем необходимым югославскую армию. Как бы сейчас пригодились здесь шестьсот советских самолетов, триста танков, противотанковые пушки и зенитки! Кто виноват, что это предложение тут же стало известно Гитлеру, который в своем выступлении сразу же заявил, что «подобный акт является враждебным» по отношению к Германии.
Кто виноват в том, что немецкой разведке тотчас стало известно и о том, что ночью с тридцать первого марта на первое апреля генералу Симовичу было вручено согласие Молотова и предложение немедленно направить делегацию в СССР?
Алексей Хованский расхаживал по комнате. Он не занимался шпионажем против Югославии. За пятнадцать лет пребывания здесь он привык к укладу жизни, к природе этой страны, полюбил ее мужественный народ и глубоко переживал то, что случилось. Он работал здесь среди белоэмигрантов, преимущественно с молодежью, и особенно старался проникнуть в оголтелую и самую целеустремленную и злобную организацию, именуемую «Национально-трудовой союз нового поколения», засылавшую на Родину, в Советский Союз, своих эмиссаров. К ним он тоже относился по-разному: вожаков считал прохвостами и прожженными бестиями, а «массы» заблудшими овцами, слабыми людьми, польстившимися на «легкую» (ой, далеко не легкую!) жизнь «рыцарей плаща и кинжала», озлобленными и слепыми. Он выбирал из них лучших и привлекал на свою сторону, старался пробудить в них подлинную любовь к Родине, уважение к существующему там строю.
Он поверил в Олега Чегодова. Вспоминая о нем, Алексей задавал себе вопрос: «Что случилось с Олегом? Где он сейчас?» После сообщения, что Чегодов согласно рапорту капитана Сергеева чуть было не провалил его сигуранце, пришла новая шифровка от «Графа», в которой говорилось, что, прибыв на территорию Бессарабии, Чегодов в Кишиневский отдел НКВД не явился, нелегально прожил несколько месяцев и был задержан советскими пограничниками при попытке перехода границы. Его поведение в КПЗ, отказ давать показания и, наконец, бегство из заключения с уголовником и то, что, несмотря на все предпринятые меры, Чегодова обнаружить не удалось, заставляют думать, что он либо завербован сигуранцей, либо с самого начала был провокатором и теперь нашел связь в Бессарабии или на Буковине с глубоко законспирированной группой энтээсовцев.
«Граф» писал: «Принимая во внимание напряженное положение на Балканах, заменить вас не можем. При вербовке молодых людей, особенно дворянского происхождения, учитывайте их классовую ненависть ко всему пролетарскому…»
