Вадим Сопряков - Восток — дело тонкое: Исповедь разведчика
В дальнейшем этот человек сыграл важную роль в моей жизни, судьбе разведчика, ввел в тонкости работы, научил всесторонне оценивать оперативную обстановку, до конца бороться с трудностями и невзгодами и, самое главное, уметь побеждать противника.
Передо мной был начальник так называемого линейного Азиатского отдела Василий Иосифович Старцев. Подчиненные и другие сотрудники службы за глаза уважительно называли его Дядя Вася.
Кстати сказать, очень хорошо и по-человечески тепло о Дяде Васе сказал в своих воспоминаниях «Из архива разведчика» Вадим Алексеевич Кирпиченко, в недалеком прошлом начальник нелегальной разведки, взявший меня когда-то на работу в свое управление. Я проработал в управлении «С» десять лет, вырос до руководителя отдела и благодарен судьбе, что довелось мне совершенствоваться под руководством таких профессионалов высочайшего класса, как В. А. Кирпиченко и Ю. И. Дроздов, перенять и впитать в себя их опыт работы и умение общаться с людьми, познать, если хотите, искусство нелегальной разведки.
Любознательному читателю, которому захочется узнать из первых рук, что такое внешняя разведка, в том числе и нелегальная, я настоятельно рекомендовал бы прочитать книги Вадима Кирпиченко и Юрия Дроздова.
Но все это — и моя работа в управлении «С», и эти книги — было потом. А пока непринужденно и доброжелательно текла наша беседа со Старцевым, результат которой должен был определить мою дальнейшую судьбу.
Достаточно долго попытав, Василий Иосифович заключил, что считает возможным взять меня на работу в свой отдел с перспективой моей поездки в Бирму. Сказав это, он выжидательно и даже с иронией посмотрел мне прямо в глаза, следя за моей реакцией. Чего греха таить, я был в какой-то мере обескуражен и разочарован, промямлил, что еще месяц назад мне предлагали работу в Лондоне. Старцев прервал меня, заметив, что знает об этом, но сейчас ждет ответа на свое предложение.
Сообразив, что торг тут явно неуместен, я, может быть, несколько высокопарно заявил, что пришел в разведку по зову сердца и, если он считает, что мне надо ехать работать в Бирму, готов выполнить это задание. Старцеву, как мне показалось, мой ответ понравился. Он сообщил, что намерен предложить назначить меня на должность старшего оперуполномоченного отдела, поскольку я закончил Академию Советской Армии и по званию капитан-лейтенант. Толком не представляя, что это за должность такая, я просто поблагодарил за доверие. На том беседа и закончилась.
Через несколько дней Василий Иосифович неожиданно меня вновь пригласил к себе. Был он несколько смущен, чувствовал себя как-то неловко. Сказал, что в отдел прибыл еще один новый сотрудник, который старше меня и по возрасту, и по званию. Поэтому он хотел бы, если я не возражаю, предложить мне должность не старшего, а просто оперуполномоченного. В ответ я бодро заявил начальнику:
— Василий Иосифович, я хочу стать настоящим профессиональным разведчиком, а с какой должности начинать, мне в общем-то все равно.
Старцев вздохнул с облегчением. Та напряженность, которую он сам себе создал, упомянув на предыдущей встрече о должности, отступила, и он коротко сказал:
— Идите работайте, готовьтесь к командировке в Бирму.
Несколько месяцев я проработал в центральном аппарате службы. Была разработана в деталях моя легенда жизни — учебы и работы, чтобы я мог спокойно обкатать ее пока на Родине, а затем и знакомить с ней официальные учреждения стран, где я буду работать, иностранцев, да и соотечественников, с которыми мне предстоит вступать в контакт.
Меня вывели на работу «под крышу» МИД СССР. Это было необходимо, чтобы закрепить на практике «легенду», обзавестись нужным знакомством и связями среди «чистых» мидовцев, моих будущих коллег по работе за границей. Такая практика известна, к ней прибегают практически все иностранные разведки. Следовало проверить на деле и один из моих основных инструментов — иностранный язык, а также умение общаться с людьми, вести непринужденную и интересную беседу. Для этого я стал регулярно посещать проводимые МИДом приемы для дипкорпуса, различные брифинги, пресс-конференции.
Мой английским язык оказался на уровне: иностранцы хорошо понимали меня, я сносно излагал свои и чужие мысли. В общем, разговор получался, собеседники не бежали от меня, не стояли со скучными лицами, легко втягивались в беседу. Некоторые иностранцы хвалили мои знания английского языка и даже произношение. Они отмечали отсутствие характерного славянского акцента, затруднялись определить, выходцем из какой страны я являюсь. И тогда я с благодарностью вспоминал любимую и очень уважаемою мною, да и всеми сокурсниками, учительницу английского языка в академии Елизавету Васильевну Старцеву.
Однажды заведующий Отделом стран Южной Азии МИДа доверил мне быть переводчиком на министерском приеме у тогдашних наших вождей А. И. Микояна и Е. А. Фурцевой.
С Фурцевой я уже однажды встречался. Было это в 1957 году на Черном море, ходил я тогда на торпедном катере, охранял наши морские границы. Мы пришли после ночного дежурства к пирсу в Новый Афон, возле Гагры. Все устали, очень хотелось отдохнуть. Внезапно пришла срочная радиограмма: «В Афоне принять на борт члена правительства Фурцеву и сопровождающих ее лиц, оказать внимание и теплый прием, прокатить по морю и доставить к месту назначения. Исполнение доложить».
Нам только этого «прокатить и оказать теплый прием» не хватало. Люди до чертиков устали от ночной вахты, им бы только отдохнуть, а тут на тебе. Ведь вечером опять в море. Эх, хороший шторм бы сейчас, подумал я. Но делать нечего: команда есть команда. Тем более что такие случаи были штатными, предусмотренными в нашей службе. Для гостей в командирском сейфе были припасены несколько бутылок хорошего вина, коньяк, красивые рюмки. Ну а на камбузе всегда был запас шоколада, в те времена он полагался матросам и офицерам за вредность плавания на торпедных катерах (очень сильная вибрация и тряска во время хода по волнам).
Сыграли боевую тревогу и, когда все поднялись на палубу — а это двадцать два человека, — объявили команде, что предстоит выполнить важное государственное задание — доставить секретаря ЦК КПСС Фурцеву и ее сопровождение в Гагру. Быстро помыли палубу, навели порядок в помещениях и на боевых постах, расчехлили пушки и пулеметы, чтобы выглядеть посолиднее, принарядились сами, и тут пожаловали гости — человек пять.
Я доложил Фурцевой, что корабль к бою и походу готов, представился, предложил осмотреть катер и, получив от нее добро на отплытие, приказал отдать швартовы. Прокатили мы гостей с ветерком, с летящими во все стороны солеными морскими брызгами. Вся эта операция «Ы» заняла не больше часа.
На приеме в мидовском особняке Фурцева, конечно, не узнала в молодом дипломате-переводчике морского офицера, когда-то катавшего ее по Черному морю на торпедном катере. А мне как-то не хотелось напоминать ей про тот эпизод. Она выглядела какой-то всклокоченной, даже неопрятной, ее внутреннее напряжение бросалось в глаза. Микоян же являл собой полную противоположность, был, казалось, глубоко безразличным ко всему происходящему вокруг. Оба они, помнится, долго на том приеме не задержались.
Мне еще предстояло встретиться с Микояном в Бирме, а из встречи в мидовском особняке в Москве я, прямо скажу, никаких положительных эмоций не вынес.
Подготовка к командировке быстро продвигалась вперед. Я изучал Бирму, ее современную жизнь и историю. Усвоил основные направления нашей политики в отношении этой страны и всего региона. Лично познакомился с некоторыми нашими дипломатами, работавшими ранее и продолжавшими работать в Рангуне. И когда руководство объявило мне дату вылета в страну назначения, я самоуверенно посчитал, что в общем и целом готов к пробе сил на новом поприще — освоении древнего ремесла. Жизнь, конечно, не преминула показать потом, что я был слишком самонадеян, рассуждал как в той поэме: «…по-французски совершенно мог изъясняться и писал, легко мазурку танцевал и кланялся непринужденно… и решил, что… умен и очень мил». В общем готов.
Пришлось учиться, учиться и еще раз учиться новой профессии, подтверждая тем самым умную мысль, что полного совершенства достичь никому невозможно.
Бирма
В Бирму я поехал вместе с семьей — женой и четырехлетним сыном. У нас было радостное, приподнятое настроение, хотя впереди ждала неизвестность — как-то сложится жизнь за тысячи километров от дома, в неведомой тропической стране. Но верилось: все будет благополучно.
После многочасовой тряски по небесным ухабам, — ведь летели над высочайшими горами мира, с промежуточными посадками в Карачи, Дели и Калькутте, — наконец-то прибыли в Рангун. Усталыми вывалились из самолета и сразу же оказались в обстановке, близкой к обычной парной русской деревенской бани. Такое ощущение возникает здесь у каждого, кто путешествует с севера на юг, особенно если на севере уже зима, а в тропиках вечное лето.
